Александр Чехов - Тайны живописи
23.
Полутемная комната. Узкий луч света рисует квадратное пятно на полу. В нем лицом вверх лежит Вадим, чуть дальше тоже на полу сидит Таня.
Т а н я. И ты думаешь, это так просто? Взял и уничтожил?
В а д и м. Такова жизнь.
Т а н я. Чушь! Бессмысленное и неудачное оправдание.
В а д и м. Нет. Жизнь действительно такова. В любом случае нет ничего вечного.
Т а н я. И тем не менее...
В а д и м. Он должен был уничтожить -- и он это сделал. Он создал, ему и разрушать. В нынешней ситуации... Это его право.
Т а н я. Нет. Нет у него на это прав. Слишком далеко все зашло. Это не просто листки бумаги с отпечатанным текстом. Это уже не слова или буквы. Это -- конкретная жизнь. Чувства, мысли, судьба, характеры... Любовь, если угодно. Это -- часть его самого. И нас с тобой, кстати, тоже. Ты еще помнишь об этом?
В а д и м. Ты не понимаешь...
Т а н я. Понимаю. Взять все и выбросить... Похоже на убийство. Нет.
В а д и м. Все же он это сделал. Должен был сделать, хотел и сделал. Получил удовольствие.
Т а н я. Ты его оправдываешь?
В а д и м. Я принимаю его таким, какой он есть.
Т а н я. И это хорошо?
В а д и м. Это правила игры.
Т а н я. Дальше будет хуже.
В а д и м. Возможно.
Т а н я. Да... Будет хуже. Придется идти до конца. Весь путь. Он выдержит?
В а д и м. Надеюсь, что да.
Т а н я. Дай Бог...
Пауза. Вадим молчит, Таня смотрит на него.
24.
-- Миша?! Боже мой, ты заболеешь! Иди в ванную! В такой дождь, без зонта... Сумасшедший!
Было холодно, сыро и неуютно. На бетонный пол лестничной площадки капала вода, промокшая насквозь одежда противно липла к телу. Миша прошел в прихожую, быстро разулся и проскользнул в белую, отделанную кафелем ванную.
-- Мишенька, халат я тут на ручку повесила, -- постучала в дверь Вика, -- Надень его, хорошо!
Халат оказался мужской, махровый и очень теплый, синего цвета. Когда он, закутавшись в него по домашнему, прошел на кухню, Вика уже заварила чай.
-- Миш, у тебя когда день рождения? -- грозно спросила она, -- Я тебе зонт подарю. Что ты без зонта ходишь в такую погоду?
-- Не люблю зонтов.
-- Понимаю. Гулять под дождем без зонта -- это так романтично. А болеть потом романтично?
-- Лена пропала, -- выдавил из себя, наконец, Миша.
-- В каком смысле пропала?
-- Сказала, что уехала к родителям на неделю, и не вернулась.
-- Понятно, -- кивнула Вика, -- И теперь ты ходишь по квартирам...
-- Это не смешно. Ты знаешь, что произошло?
-- Я-то знаю! -- устало вздохнула она, -- А вот ты, похоже, вообще не представляешь себе...
Миша отрезал:
-- Рассказывай!
Вика присела рядом с ним и посмотрела на него долгим, открытым, вызывающим доверие взглядом. Это был ее козырь, ее стиль, ее любимое профессиональное оружие, она могла смотреть и улыбаться так, что человек сразу рассказывал ей все свои тайны.
-- Мишенька-а! -- протянула она, -- Солнце мое! Боюсь, правда тебе не понравится.
Он начинал терять терпение.
-- Что случилось?
Вика снова вздохнула.
-- Они и раньше встречались, до того, как вы познакомились. Они начали встречаться, когда Ленка еще совсем зеленая была, в школе училась. Родители ее хотели на него в суд подать, только он ведь как уж, везде выкрутится, потом смирились. И я смирилась. Не могут они друг без друга. И ссорятся постоянно, и посуду бьют, и ревнуют, а все равно не могут. Такая связь...
Он задохнулся.
-- Ты об Олеге?
-- О нем, родимом.
-- Она что, у него сейчас?
-- Да, у него, квартиру он снимает в городе.
-- И к родителям она не уезжала?
-- Нет.
Миша замолчал, медленно переваривая услышанное. Вика встала и разлила кипяток по чашкам.
-- На-ка вот, выпей, согреешься!
-- А ты как же?
-- А что я? -- в третий раз вздохнула она, -- Они поссорятся, он ко мне бежит. Люблю, говорит, а она стерва, и вообще ему с ней больше не по пути. В этот раз появился ты, все пошло по другому, я надеялась, что это серьезно... Может быть, она действительно тебя любила. По своему.
-- Любила?.. Ты вправду думаешь, что она меня любила?
Вика поставила чашку на стол и ответила неожиданно спокойным и рассудительным голосом:
-- Лена, в конце концов, неплохая девушка. Разгадать ее нужно. Там такая красота изнутри светит иногда, я поражаюсь просто. И стихи пишет, а песни как поет! Очень тонкие энергии. Чем-то он ее цепляет, значит, раз она так его любит. И ты бы цеплял, опыта бы тебе побольше. Эх, Мишенька!..
25.
Дни шли. Медленно и тягуче, как асфальтовый каток, проползла в одиночестве, странных снах и мыслях еще одна неделя. Он ничего не делал -только работал, ел и спал. Печатная машинка была убрана на шкаф и замолчала, кажется, навсегда, остались только книги -- последнее прибежище утомленного духа, он взялся, наконец, за Сартра, давно хотел, но как-то все было недосуг, положил книгу у дивана, но брал ее в руки редко, не мог сосредоточиться. Еще были шаги по комнате, обида, маета, сомнения, много эмоций, редкие прогулки под мелкой изморосью -- одним словом, жизнь.
Однажды вечером он пришел домой. Уставший и голодный после рабочего дня, после ожидания на остановке и тряски в автобусе, он открыл дверь, сунул ключ в карман, расшнуровал ботинки, присев на тумбочку, разулся, снял плащ... На вешалке в углу висела куртка. Ее куртка, та самая, коричневая, недорогая, в которой она была тогда, майской ночью, в трамвае, взбиравшемся в гору, когда они познакомились, он узнал бы ее из тысячи, да и чья еще куртка может висеть здесь, в его квартире? Лицо его посерело, он бросил плащ куда-то на пол и быстро прошел в комнату. Телевизор был включен, к кресле сидела она. Лена.
-- Мишка! -- она приподнялась и потянулась в его сторону, -- Я так соскучилась!
-- Что ты здесь делаешь?
-- Пришла, -- замерев, недоуменно ответила Лена, -- Хотела тебя увидеть и пришла. Что-то не так?
-- Зачем?
-- Говорю же, хотела увидеть. Что с тобой?
Он покачал головой и посмотрел куда-то в левый верхний угол комнаты, туда, где маленький паучок пару недель назад свил свою паутину.
-- Уходи!
-- До что с тобой? -- всплеснула руками она, -- Что она тебе наговорила? Сука! Что она тебе наплела? Да она сама на тебя глаз положила, разве ты не видишь?! Ты что, думаешь, я с кем-то?..
-- Лен, давай не будем!
На глазах ее появились слезы.
-- Миша, да как ты можешь так?.. Почему ты мне не веришь? Я люблю тебя. Только тебя. Никого больше. Ты же... Господи, ну что мне сделать, чтобы ты мне поверил?!
Миша выдержал паузу -- тысячи мыслей кружились, стремительно меняя друг друга в его голове, он стоял, молчал, терялся и не знал, что делать и что сказать, чтобы все это поскорее закончилось.
Лена встала и подошла к нему почти вплотную.
-- Мишка, я же люблю тебя! Я все для тебя сделаю, все, что хочешь. Как ты мог даже подумать?..
Она встала на колени, затем, словно потеряв последние силы, упала к его ногам. Несколько секунд он смотрел на нее, лежащую, сверху вниз. Руки его дрожали.
-- Лен, уйди пожалуйста! Я не могу сейчас тебя видеть.
Она подняла заплаканное лицо, он молча выдержал ее жалостливый взгляд, потом она встала. Миша выключил телевизор. Лена порылась в кармане, достала ключ и бросила его на пол.
-- Олег был прав. Ты действительно тюфяк!
Он медленно нагнулся, подбирая ключ, увидел, как мимо промелькнули ее ноги в синих джинсах, услышал, как гулко хлопнула входная дверь. Старое кресло с желтой обивкой приняло в свои объятия его тело, он замер, взгляд его остановился в невидимой точке где-то позади, по ту сторону погасшего и беззвучного "голубого" экрана.
26.
Зрительный зал. На сцене ничего нет. Две рампы освещают ее перекрестными лучами. Зал теряется в темноте. Справа, у входа, стоят, тихо разговаривая, Сергей, Таня и Марина. Входит Вадим.
В а д и м. Да... Поздравляю! Оригинальный ход. Не ожидал.
М а р и н а. Ты тоже хорош. Держался молодцом.
В а д и м (Марине). Мне кажется, ты немного переигрываешь. Эти заломленные руки, падение к ногам... Мы не в девятнадцатом веке.
С е р г е й (обнимает Марину). Брось! Наша Джульета сыграла великолепно -- то, что от нее требовалось.
В а д и м. Так это и есть то, о чем ты говорил?
С е р г е й. Это только начало. Все зависит от тебя.
В а д и м. Да, я знаю. Игра есть игра.
С е р г е й. Что там дальше по пьесе? У тебя есть, что сказать?
В а д и м. Как ты думаешь?
С е р г е й. Монолог?
В а д и м. Как всегда.
С е р г е й. Давай!
Вадим поднимается на сцену, озирается по сторонам, уходит куда-то за кулисы и возвращается вместе со стулом. Он ставит его посреди сцены спинкой к зрительному залу. Затем садится на него верхом. Пауза.
В а д и м. Вот как... Ты живешь, не напрягаясь, легко, вальсируя, ты делаешь то, что перед носом, ты работаешь, ты ешь, ты спишь с женщиной, все потому что ты -- мужчина, и поэтому тебе надо зарабатывать деньги, и есть, и спать с женщиной. Это естественно, и ты пребываешь в этом. Все как бы само собой. До определенного момента. Потом нужно делать выбор. Потому что чего-то вдруг начинает не хватать, работы, денег, женщин, понимания или внутреннего комфорта. Ты должен что-то создать или что-то уничтожить, может быть что-то изменить или вернуть то, что было утрачено. Ты должен выбрать дорогу, по которой дальше идти. Ты должен решить, идти ли вообще, или остаться стоять там, где был. И этот выбор -- это ответственность перед собой и перед другими. Ты можешь выбрать неверную дорогу, создать то, что не надо было создавать, или уничтожить то, что могло бы еще жить и расти, ты можешь потерять то, что было тебе ближе всего, и тогда, тогда ты должен вернуться на развилку. Это выбор. Это непростой выбор. Это выбор человека, способного пойти против течения, человека, способного на все. Ты готов стать таким человеком?