Евгений Федоровский - Посылка от Марта

* * *

24 ноября 1941 года, как и всегда, в начале седьмого капитан Альберт Вайдеман подъехал на своем "оппеле" к небольшому, укрытому за высоким железным частоколом домику на Максимилианштрассе. Как всегда, преодолев мальчишеское желание перепрыгнуть через перила подъезда, он степенно поднялся по ступенькам и постучал пузатым молоточком в гулкую дверь. Он живо представил себе, как сейчас возникнет перед ним лукавое личико Ютты, как она примет у него фуражку и скажет при этом; "Капитан, я вижу у вас еще семь седых волосков". А он ответит "Выходит, всего сто восемьдесят пять. Я не сбился?" Еще каких-нибудь три дня, и я получу обещанный поцелуй!" Эта игра, случайно начавшаяся с полгода назад, по-видимому, веселила обоих. Капитан "седел" все более быстрыми темпами. Он постучал еще раз. Но за дверью было тихо. "Ютты нет, - подумал он разочарованно, - потащилась куда-нибудь с Элеонорой. А профессор? Ведь он ждет меня". Два раза в неделю профессор Зандлер знакомил своего главного испытателя с основами аэродинамики реактивного полета. "Профессор наверху и не слышит, - догадался Вайдеман. - Нужно стучать громче". Он со всего размаха хватил молотком по дубовым доскам. - Ну и силища! Вам бы в кузницу, господин капитан, - раздался за его спиной насмешливый голос Ютты. Она стояла у подъезда, искала в сумочке ключ. - Вы уж простите меня, капитан. Бегала в аптеку. Фрейлейн Элеонора у нас заболела. Второй день ревет. - Что же так взволновало бедняжку? Выравнивание фронта под Москвой? Или смерть генерала Удета? Его уже схоронили? - Неужели вы так недогадливы? Ведь вместе с Удетом разбился Пихт? - О, это большое несчастье. Но откуда у вас такие сведения? В официальном бюллетене о смерти Пихта нет ни слова. - Он же обязан сопровождать генерала. Только счастливая случайность... Он бы позвонил... - Ему сейчас не до любви, поверьте. Можете успокоить фрейлейн Элеонору. Я думаю, что Пихт жив. - Он не разбился вместе с генералом? - Никто вообще не разбивался. Удет покончил с собой. Пустил себе пулю в лоб в своей спальне. - Ой! Пойду обрадую Элеонору! - Самоубийство национального героя - сомнительный повод для радости, фрейлейн Ютта. Я буду вынужден обратить на вас внимание господина гауптштурмфюрера Зейца. - А он уже обратил на меня внимание, господин капитан! Вот так! Ютта сделала книксен и побежала наверх. Вайдеман огляделся. Прямо на него уставился с обернутого черным муаром портрета бывший генерал-директор люфтваффе Эрнст Удет. "А ведь этот снимок Элеонора сделала всего полгода назад", - вспомнил он. - Альберт, вы пришли? Поднимайтесь сюда! - крикнул Зандлер. На лестнице Вайдеман столкнулся с Элеонорой. - Альберт, это правда? "Счастливчик Пихт, - искренне позавидовал он. - С ума сходит баба". - Всю правду знает один бог, - Вайдеман помедлил. - И конечно, сам господин лейтенант. - Он не ранен? В интонации, с которой Элеонора произнесла эту фразу, прозвучала готовность немедленно отдать последнюю каплю крови ради спасения умирающего героя. - Я не имел чести видеть господина лейтенанта последний месяц. Все, что я видел, так это его "фольксваген". Час назад он стоял у подъезда особняка Мессершмитта. "Сколько же во мне злорадства! - подумал Вайдеман. - Ишь, как ее корежит! А чего я к ней пристал? Дура есть дура". - А я думаю, что сломленный горем Пауль приехал к нашему уважаемому шефу, чтобы попроситься у него на фронт. - Вы страшно шутите, Альберт! Ведь вы его друг. - Больше, чем друг. Я обязан ему жизнью. Вайдеман щелкнул каблуками. Но Элеонора вцепилась в него: - О, правда? Расскажите, как это было? - Меня ждет профессор. - Папа подождет. Пойдемте ко мне. Когда это было и где? - Это было в Испании. Будуар Элеоноры являл собой странную чересполосицу вкусов. Вышивки, сделанные по рисункам тщедушных девиц эпохи Семилетней войны, соседствовали с элегантными моделями самолетов. Рядом с дорогой копией картины Кристофа Амбергера висела мишень. Десять дырок собрались кучкой, чуть левее десятки. - Это моя лучшая серия, - сказала Элеонора.- Я тренируюсь три раза в неделю в тире Зибентишгартена. Она зашла за голубую шелковую ширму. Горбатые аисты строго глядели на Вайдемана, как бы взывая его к добропорядочности. Он отвернулся и увидел в зеркала, как аисты благосклонно закивали тощими шеями. Голубой шелк волновался. - Я слушаю, Альберт. Вы сказали, что Пауль спас вас в Испании? Он мог погибнуть? - Все мы там могли погибнуть, - нехотя буркнул Вайдеман. - А спас он меня, выполняя свой воинский долг. Республиканцы нас зажали в тиски, один их самолет вцепился в мой хвост. Но Пауль отогнал его и вытащил меня из беды. - Видите, он настоящий герой! Вы подружились с ним в Испании? - Нет, раньше, в Швеции. - Как интересно! А что вы делали там? - Об этом вам лучше расскажет господин лейтенант. Он обожает рассказывать дамам о своих шведских похождениях. Эка легок на помине! Кажется, я слышу внизу его голос. - О, Альберт, идите же к нему! Подождите! Скажите, я сейчас выйду. Элеонора высунулась из-за ширмы, потупила глаза, распахнула их с виноватой улыбкой, но затем сдержанно произнесла: - Альберт, я уверена в вашей скромности. Пихт, как полчаса назад Вайдеман, стоял, задрав голову перед портретом Удета, выдерживая его мертвый взгляд. - Ютта, - сказал он, кивнув Альберту. - У вас в доме еще остался черный креп? - Да. - Вчера, Альберт, в Бреслау разбился Вернер Мельдерс. Он летел с фронта на похороны. Его сбили наши же зенитчики. Оба летчика и Ютта молча перевели взгляд на портрет Мельдерса. Широкоплечий широколицый Мельдерс улыбался снимавшей его Элеоноре. - Мельдерс командовал всеми истребителями легиона "Кондор" в Испании, Ютта. Мы с Паулем выросли под его крылом. - Я принесу креп, - сказала Ютта. Оставшись вдвоем, они испытующе оглядели друг друга. - Ну и гусь, - сказал Пихт. - Прижился? - Ты с похорон? - спросил Вайдеман. - Как это выглядело? - Пышно и противно. Самую проникновенную речь произнес Мильх. Его записывали на радио. Геринг не выступал, сослался на самочувствие. - Ну, а что говорят? - Кессельринг довольно громко назвал его дезертиром. Штумпф утверждает, что он давно замечал симптомы сумасшествия. Но многие подавлены. Йошоннек сказал мне: "Теперь я его понял". - Что скажешь ты, Пауль? Его убила Москва? - Москва его доконала. Все самолеты люфтваффе, брошенные на восток, были измотаны и разбросаны по русским степям. Русские начали ломать им хребет, и Удет не мог вырвать самолеты для Западного фронта... Поэтому он много пил. И не мог влиять на события. Со стороны все выглядит мрачнее. Он не увидел выхода в будущем и обвинил себя за прошлое. В конце концов эта смерть оказалась для многих выгодной. Виновник наказан собственной рукой. Он обелил других перед фюрером. - Что станет с тобой? Ты был у Геринга? - Да, я передал ему бумаги Удета, последнее письмо. Он налился кровью, когда читал. Но ко мне отнесся благосклонно. Сказал: "Кажется, вы говорили, и не раз, что на почве алкоголя у генерала наблюдается помутнение разума?" Я подтвердил. Он приказал мне представить обстоятельный доклад экспертам. Вчера он подозвал меня, сказал, что понимает мою скорбь, поздравил с одним кубиком на погонах и разрешил взять месячный отпуск для поправки здоровья. Кстати, Геринг распорядился, чтобы никто, кроме гробовщика, не видел лица Удета... - И ты сразу кинулся к Мессершмитту? - С чего ты взял? - Ты заезжал сегодня к Вилли? Пихт расхохотался. - Альберт! Контрразведка по тебе плачет. Я завез его секретарше посылку из Берлина. А если говорить серьезно, то я устраиваюсь к вам в отряд воздушного обеспечения... Добрый вечер, профессор. У вас цветущий вид. Спускайтесь к нам! - Добрый вечер, господин лейтенант. Сочувствую вашему горю. Это потеря для всех нас. Я очень ценил генерал-директора. Надо же случиться такому несчастью! - Мне казалось, профессор, что генерал-директор не очень одобрял избранное вами направление работы. Не так ли? - Его оценка менялась. Господин главный конструктор говорил мне, что генерал Удет очень внимательно прислушивался к его доводам в защиту реактивной тяги. Да и здесь, в этом доме, генерал проявил большую заинтересованность в моих исследованиях. Я не сомневаюсь... - Конечно, вам, господин профессор, лучше меня известна точка зрения покойного генерала. Но разве для вас секрет, что после посещения Удетом Аугсбурга министерство еще раз потребовало категорического исполнения приказа Гитлера о восемнадцатимесячной гарантии начала серийного производства. - Сегодня мы можем дать такую гарантию. - Как? Ваш "Альбатрос" уже летает? - Он взлетит завтра, - сухо сказал Зандлер. - Извините, господин лейтенант, мне очень нужен господин капитан. Альберт, я вас жду. "Старый козел начал взбрыкивать, - подумал Пихт. - Как расхрабрился! Неужели дело идет на лад?" Он окликнул Вайдемана: - Альберт! Ты и вправду собрался завтра подняться на зандлеровской метле? - Ну да! - Завтра тебе не удастся оторваться от земли. - Пари? - Ты навсегда откажешься от всей этой затеи. Поверь, она пахнет гробом. - Нет, не откажусь. Отвечу коньяком. Так что завтра в любом случае перепьемся. С вашего разрешения, фрейлейн, - сказал Вайдеман, посторонясь перед Элеонорой. - Вы живы, лейтенант? - холодно спросила дочь профессора. - Извините, уже обер-лейтенант, - поправил ее Пихт, - я не мог умереть, не оставив после себя вдовы. Строгий немецкий бог Вотан не простил бы мне подобного легкомыслия в исполнении столь важной национальной задачи. Здравствуй, Элеонора! Я привез тебе любимый "Шанель". - О, Пауль! Вы так страдали! Она протянула ему обе руки.