Сергей Каледин - Коридор
- На фронт?! Но как же, Ромочка?! У тебя броня, у тебя язва!..
- Опомнись, Олимпиада,- Роман покачал головой.- Какая язва, какая бронь? Я коммунист. А вещи: будет возможность - на картошку сменяешь.
Липа собрала ему белье, поплакала и, когда Роман уже уходил, в коридоре вскричала вдруг:
- Рома! В плен не сдавайся!
- Мы в плен не сдаемся! - громким чужим голосом ответил брат.
День эвакуации был назначен на тридцать первое октября. Липа принесла с работы справку о том, что она с семьей "в специальном порядке переезжает в другую -местность". В Свердловск. По счастливой случайности Торфяной институт, где учился Лева и числилась Люся, тоже эвакуировался в Свердловск. Георгий с прочим заводским начальством оставался в Москве взрывать заводесли что. Мужа Глаши мобилизовали, родня была под немцем, она решила остаться с Георгием Петровичем.
Александра Иннокентьевна, Александр Григорьевич и Оля никуда уезжать не собирались. Александра Иннокентьевна была уверена, что немцев в Москву не пустят. Но если бы она и не была в этом уверена, то все равно бы ничего не могла изменить: станция дезинфекции, где она работала, и магазин "Галантерея" на Домниковке, где Александр Григорьевич служил товароведом, организованной эвакуации не подлежали.
-..Эшелон отправлялся в два часа, но Липа, как всегда, загодя послала Георгия искать транспорт. Глаша, сбегав на молочную кухню за детским прикормом, рассказала, что во дворе молочной кухни, куда задом выходят военкомат и собес, чего-то жгут, пожар развели до самого неба, бумаги летают...
В дверь постучали. На пороге стоял мужик в брезентовом плаще и резиновых сапогах. От него шибало злой вонью.
- Извиняюсь, Бадрецовы? Муженек ваш за портвейным вином на Разгуляй побежал. Разлив дают. А меня к вам нарядил.
- Ну ты подумай! Молодец, папочка!..
- Не волнуйся, Люсенька,- привычно пробормотала Липа, морщась от вони.Ну как же - столько вещей?..
- Вы таксист?-недоверчиво спросила Аня мужика, схватившего два огромных узла.
- Какое! Помойку мы возим. Липа всплеснула руками:
- Это же антисанитарно! У нас ребенок...
- Мама! Какая еще санитария? Немцы в Химках!
- Ты вот что, ты шмотье вниз тащи! Быстрей давай, а то - уеду...
Телега была огромная, на дутых резиновых колесах, и вся в помоечных ошметках. Липа было отпрянула в ужасе, но Люся молча одну за другой зашвырнула в телегу вещи.
- А ты не боись,- успокаивал мужик Липу, захлопывая откидной борт, как у грузовика.- Домчу, что твоя такси.
- А сами-то? - поинтересовалась Липа.
- А нам что! - махнул рукой мужик.- Хоть советские, хоть какие - все равно помойку возить. Помои - они и есть помои.
Прибежал Георгий, в руке откуда-то взявшийся чайник, носик заткнут тряпкой.
Липа последний раз поднялась наверх, перепеленала Таню, взяла ее на руки.
- Сядем на дорожку... Аня, ты учебники не забыла? Она опустилась на диван. Мяукнул кот, оборвав молчание.
- Глаша, если что от Ромы, сейчас же сообщи. Потому что всякое бывает... Я не верю...
- Не беспокойтесь, Лимпиада Михайловна. Если что...
- Ну, встали! - сказала Липа.- Жоржик, Люся... Аня! Где ты опять?
Глаша, всклокоченная, проводила их, вытерла слезы и пошла наверх. И уже на лестничной площадке услышала, что в квартире - дверь открыта -звонит телефон.
- Кого? - спросила она, тяжело дыша.- Романа Михайловича? А Романа Михайловича нету дома. Рома-па Михайловича убили.
4. В СЛОЖНЫХ УСЛОВИЯХ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ...
Завод Георгию взрывать, слава богу, не пришлось. Зато он спалил квартиру, правда, только одну комнату,
большую.
Лег спать, очень усталый и абсолютно трезвый, как потом клялся Липе, а на самом деле очень усталый, но не абсолютно трезвый. Иначе проснулся бы до того, как Дуся-лифтерша с домоуправом, взломав дверь, .разбудили его, слегка подгоревшего. Занялось от электроплитки: ветерок подал занавеску на нее - и пошло...
Отозванная из эвакуации в феврале сорок второго Липа пепелище восприняла спокойно, как ущерб войны: "Так - так так, чего же теперь". Больше пожар не обсуждался.
В большой комнате остались несгоревшие металлические скелеты кроватей и стол с обгоревшей столешницей. Липа отодрала ножом окалину со стола, застелила газетами, выравнивая поверхность, и покрыла простыней вместо скатерти.
Почему-то уцелело радио, и теперь в почти пустой комнате с опаленными стенами оно звучало громче прежнего, с большим резонансом.
Про пожар Липа забыла, пугалась она только по утрам, в недоумении просыпаясь в обугленных стенах. Георгию на заводе дали внеочередной ордер на приобретение мануфактуры; маляры с завода сделали кое-как ремонт, и жизнь пошла дальше, только с меньшими удобствами: без трюмо, гардероба, дивана и этажерки с собранием сочинений Чехова, Гаршина и подшивками газет, необходимых Липе для довоенных политзанятий.
Несколько раз Липа звонила в Уланский Александре Иннокентьевне узнать, нет ли вестей от Александра Григорьевича, недавно повторно арестованного, но Александра Иннокентьевна разговор поддерживать не пожелала и недоумевала, почему Липу-то это так заботит. Все совершенно ясно: вина ее бывшего мужа доказана, освобождение было ошибочным,
...Аня проснулась оттого, что чесалась голова. А может, голова зачесалась, когда она услышала стук в дверь. Принесли телеграмму. В коридоре было темно: что за телеграмма, Аня разобрать не могла, поставила закорючку вместо подписи и, закутанная в одеяло, на ощупь поплелась в комнату. Пощелкала выключателем - бесполезно, значит, десяти еще не было. Зажгла коптилку.
Телеграмма была фототелеграммой. Папин каллиграфический почерк: "В сложных условиях военного времени ты с отличием окончила школу, полностью оправдав наши родительские надежды. Поздравляю тебя, желаю крепкого здоровья и дальнейших академических успехов. Твой отец Георгий Бадрецов. 15 июня 1942".
Подпись отца "Бадрецов" кончалась виньетистым росчерком. Отец давно смирился с тем, что в двойной его фамилии Бадрецов-Степанов первой была Липина, и теперь уже. не раздумывая подписывался жениной частью фамилии, что всячески отвергал в начале их супружеской жизни.
Уснуть не получалось! голова - хоть до крови раздери...
...Утром ее разбудил звонок. Она выскочила в коридор в одеяле, чуть не сшибла хозяина квартиры. Константин Алексеевич буркнул то ли "здравствуйте", то ли "извините" и исчез. А выскочила Аня, чтоб опередить бабку. Эта ведьма запросто скажет: "Дома нет". Особенно если Глеб. А вчера Александр Ильич пришел с двумя ведрами - колонка на углу не работала,выгнала его, зараза: "Тута тебе не колодец!"
Аня отперла дверь: Левка.
- Анька! Пляши качучу!.
- Не ори! - Аня показала на хозяйскую дверь и приставила к уху ладонь трубочкой.- Чего приехал? Сессия?
Левка сунул руку под мышку и откуда-то со спины достал две полбуханки белого хлеба. Хлеб пах пекарней и был чуть влажный от Левкиного пота.
- Держи! Вчера приехал, ночь, пошел в общагу к ребятам, на хлебозавод с собой взяли. Грузить. Посплю часок и опять к ним - у них конспекты есть. Одеяло надо шерстяное забрать - холодно на торфянике, мочи нет.
После того как Липу отозвали в Москву и с харчами стало совсем туго, Лева устроился на торфяник - в сорока километрах от Свердловска! он мастером, Люся - нормировщицей. В институте они по-прежнему числились студентами. Сейчас Лева приехал сдавать сессию,
- Лева! А я аттестат получила! Посмотри.
- Ишь ты! А почему "с отличием" от руки?
- Бланков не было. Приписали. Не болеет Танька?
- Тьфу-тьфу...- Лева тяжело вздохнул и, не раздеваясь, лег на Анину постель.- Спать хочу, подыхаю.
Ань! Ты почему такая красивая? И толстая какая-то, румяная вся. Другие вон: кожа да кости...
- Это с виду. А так-то я дохлая: в библиотеке засыпаю, трамвай, пока совсем не подойдет, номера не вижу. Софья Лазаревна говорит: от плохого питания. Грибов хочешь?
- Это грибы? - Лева боязливо ткнул пальцем в тарелку с какими-то блинами зловеще-бурого цвета.
- Грибы. Валуи соленые. Вполне съедобны. Это они только с виду.
Он отщипнул кусочек.
- Соль голая!
- И хорошо! - засмеялась Аня.- Поешь -пить хочется, напьешься - есть не хочется.
- Ты их все-таки не надо...- Лева опасливо покосился на грибы.Траванешься - и до свидания. Я тебе в следующий раз чего-нибудь питательного прихвачу. Лучку зеленого. Ты ешь хлеб, ешь...
- Лев... Киршонам надо бы, а то сожрем одни. Они мне всегда...
Лева отодвинул на край стола полбуханки,
- На. Я лягу, Ань. Посплю часок и пойду.
- Только сапоги сними.
...За транспарантом, перекинутым через улицу: "Разгромим врага в 1942 году", Аня свернула в переулок.
Софья Лазаревна Киршон, московская приятельница Липы, стояла в темном закутке передней и что-то жарила на керосинке.
Аня достала из сумки хлеб,
-- Господи! Откуда?
- Левка притащил,
-- Левочка приехал? Привет ему. А я уж грешным Делом подумала: на панель пошла наша отличница.
