Олег Павлов - Школьники
Об ее эмиграции в Соединенные Штаты Америки стало известно так: она распродавала свои вещи и обзванивала всех, кто мог ее помнить и быть ей благодарным - своих любимцев из бывших учеников, родительниц, которых она когда-то чем-то облагодетельствовала. Те, кто с нею разговаривал и что-то у нее покупал, говорили, что никак не могла она распродать хрустальные вазы - лет двадцать ей на День учителя дарили от родительского актива хрустальные вазы. Кто-то из тех же родительниц за бесценок и приобрел по вазочке на память об Алле Павловне. Директор школы - еще один человек, которого знал с детства - будто бы умерла. Толю Гладкова хоронили на заброшенном кладбище за Яузой, без разрешения, так как у этого кладбища давно не имелось в помине никакой конторы - только чтоб ближе к дому он был, так хотели отупевшие от горя родителя, не желая понимать, что кладбище, где не хоронили уж лет пятнадцать и после них никто уж, наверное, не решится хоронить своих родных, когда-то скоро неминуемо сравняют с землей.
6
С первого класса я ходил в школу одной и той же дорогой. Два, три раза мама отводила меня в школу и приводила сама же домой, чтобы запомнил эту дорогу.
За нашим домом, похожим на парафиновую свечу, оказалась шеренга таких же домов, их было шесть. Надо было пройти по тропинке из бетонных плит мимо этих домов, после свернуть и идти прямо, а там перейти через спокойную улицу. В том месте были киоски "Табак" и "Союзпечать", где продавали газеты с журналами и всякую всячину (значки, воздушные шарики, авторучки), отчего я всегда останавливался и заглядывался, начиная мечтать, как бы все это однажды купить, и каждая побрякушка, безделушка, вещица завораживали только во всем наборе, разнообразии и многоцветии. Когда перешел улицу, надо было пройти наискосок чужими дворами, срезая угол, и перейти другую улицу; а кругом были невеликие пятиэтажные дома, окруженные деревьями; у каких-то домов росли почти куски леса, где прятались стаи ворон, что молчаливо сидели на голых ветвях да сучьях, и не было их слышно, будто уснули.
Переходя улицу, я упирался в одинокий многоэтажный серый панельный дом, заставлявший всегда думать о себе как о живом человеке, вставшем на пути; и мне отчего-то грезилось, что в доме этом люди живут счастливей, чем в моем. То же было и с киоском "Табак": проходя мимо него, всегда я поневоле о нем думал с замиранием, как о чем-то запретном, запоминая все до мелочей - и наименования сигарет, и даже душок горьковато-травянистый.
И весь этот ежесуточный неминуемый маршрут, как мог, направил в дальнейшем мое сознание. Лет в десять я попробовал сигарету, и с тех пор курю, но так не случилось отчего-то со многими, кто в школу ходил другой дорогой. Коллекционировал горячечно все, что продавалось в киоске "Союзпечать",- от значков до марок, отчего развились и азарт, и мечтательность, да и жадность, как у рыбешки, хватающей все блестящее. Многоэтажный серый дом, виду которого я всякий раз в душе завидовал, сравнивая с тем, в котором жил, влюблял меня только в девушек, живших в нем, но любовью неуверенной в себе, подневольной. А шагая по бетонным плитам, я до сих пор испытываю подспудно чувство покоя, и оно очень явственное, выпуклое, как бывало всегда, когда выходил я поутру из дома, и беспокойство невольного пробуждения тут же рассеивалось на воздухе; зимой, в утренней лиловой мгле, шагая невесомо, пружинисто по спрессованному морозом снежному насту, серебрящемуся наподобие лунного грунта, приходил в себя от ощущения своей нездешности, будто и вправду оказался на Луне, а то, что ярко, холодно светило в мглистом небе, казалось жалостливо Землей. Странность, похожая на заучивание. Был такой гипноз: иду учиться. И вот уже, из дома выходя, готов к тому, чтоб заучивать все, что услышу да увижу. А эта дорога от дома до школы - первый попавшийся, самый навязчивый урок.
