Виталий Рапопорт - Как и почему
Глава 10: сталинское недовольство
- Чем? План по посадкам недовыполнили?
- Все шло не так. В его глазах аресты эти была мелочевка, буря в стакане воды. Сталин жаждал урагана, мечтал про новый 37 год, спал и видел массовый энтузиазм по поводу репрессий и показательные процессы. Ничем подобным теперь не пахло. Никто в Политбюро не осмеливался объяснить впадавшему в маразм вождю, что мечтания его несбыточны. В глубине своего мутнеющего сознания Сталин упрямо надеялся, что в один прекрасный день ему доложат про раскрытие великолепного, классического, разветвленного заговора с участием всех, кому положено - сионистов, троцкистов, буржуазных националистов, иностранных шпионов, а во главе будет кто-то теоретически подходящий, лучше всего член Политбюро. Когда действительность разочаровывала, он все больше замыкался в себе, давая волю своему отчаянию во вспышках ядовитого, нередко смертельного недовольства. Помните у Пушкина: С горя начал царь кудесить, и гонца велел повесить.
- Почему же раньше у него все получалось? Возраст был другой?
- Время было другое. В тридцатых годах партийная масса в любом происшествии умела немедленно разглядеть вредительство и заговор и во весь голос требовала крови. Террор и война многое изменили. Мыслили они по-старому, шпиономания, ксенофобия и прочие здоровые привычки остались, но не было прежнего пыла, страсти, энтузиазма. Не было сил. Люди устали от казней. Так бывает. Как и Робеспьер в 1793, Сталин в тридцатых годах не выдумал склонности массы к расправам, он только вовремя разглядел, подхватил и раздул эти настроения, возглавил массовый террор, использовал его для укрепления своей власти. Тема эта бездонная, мы ее едва коснемся и пойдем дальше. Одним словом, никакие аресты в МГБ или Еврейском антифашистском комитете не давали топлива для кровавой вакханалии, которая сотрясала страну в 37 и 38-ом.
- Выходит, Иосиф Виссарионович стал бессилен?
- Он не был всесилен. Он не был в состоянии по своему желанию создавать настроения массы, но кое-что все-таки мог. Достаточно вспомнить внешнеполитические провалы - Югославия, Берлин, Корея, все, что его наследники кинулись исправлять сразу после смерти дорогого и любимого вождя. Еще министерскую чехарду в правительстве, особенно в МГБ. Это при том, что его, как молодого Вертера никто его не понимал. Правда, хоть и одинокий, он не собирался кончать с собой. В октябре 1951 Рюмина назначили заместителем министра по следственной работе. Казалось бы, ретивый следователь может теперь без оглядок довести до конца начатое им дело врачей-вредителей. Раньше Абакумов мешал разоблачать, теперь он томится в Матросской тишине. Реальность другая. Приходится заниматься делом ЕАК. В августе министр Игнатьев доложил, что почти совершенно отсутствуют доказательства шпионской деятельности руководителей комитета. В самом факте сомнений нет, нужно только подобрать документы. Где их взять, другой вопрос. Поэтому, хотя он и заверил инстанцию, что с прежней беспечностью покончено, поначалу ничего не происходило. Здесь много неясного. Похоже, Сталин к ЕАКу не проявлял интереса. Он зато помнил про врачей, сам вписал в письмо ЦК про безусловно существующий заговор. Прошло полгода, а по этому поводу никаких новостей. В январе 1952 вождь вызвал Игнатьева: "Я не проситель у МГБ! Я могу и потребовать, могу и в морду дать, если вами не будут выполняться мои требования. Мы вас разгоним, как баранов". Эта рулада для Сталина не характерна. Обычно он являлся посетителям как олицетворение уверенности: немногословный, спокойный, каждое слово для истории и на вес золота. Истерический тон свидетельствует о бессилии и отчаянии. Перепуганный Игнатьев возобновил следствие по делу ЕАК.
Глава 11: мгб берется за дело
- Но ведь нахлобучка была по другому поводу!
- Правильно, только на врачей у него к тому времени ничего за пазухой не было. Сказать по правде, здесь масса неясностей. Может, он побежал к Маленкову и тот дал такое указание. По-бюрократически это было неплохо: заняты большим делом. Шутка сказать, со смерти Михоэлса прошло четыре года, члены ЕАК сидели за решеткой три. Чуть не забыл: еще одно дело подошло в эти дни к завершению, дело СДР. Не удивляйтесь, вы про него не можете знать. Оно не получило огласки ни тогда, ни после, в пору реабилитаций. За сокращением скрывается Союз борьбы за дело революции, московская группа, очень юная по составу, почти детская. Их было 16 человек в возрасте 17-20 лет, в том числе 10 девушек, из которых 3 школьницы. Они хотели спасти революцию, загубленную Сталиным, вернуться на ленинский путь. Составили программу, в констатирующей части режим СССР был назван бонапартистским, экономика госкапиталистической, внешняя политика империализмом. Позитивная часть была взята из "Государства и революции". Их взяли еще в январе 51-го при Абакумове. Очень кстати пришлось, что в группе было 13 еврейских членов. Как и полагается, у них был раскол - по поводу индивидуального террора. Все на уровне теоретических споров. Абакумов не придал этому серьезного значения, что и отмечено в письме ЦК, но Рюмин ухватился. В середине февраля 52-го последовал приговор: 3 юношам - расстрел, 10 четвертаков и 3 десятки. Днем позже Огольцов получил новое назначение, министром госбезопасности Узбекистана, где сменил Гоглидзе, который за несколько месяцев до того вот так же был переведен из Москвы с должности первого зама МГБ. Гоглидзе вернулся в столицу на должность замминистра. Подоплеки этих рокировок не знаю, думаю, кто-то из них с Рюминым не поладил, а может быть и оба. Не исключено, что причины были совсем другие, но Гоглидзе был явно человек Берии. В любом случае, недавний подполковник, а ныне генерал-лейтенант Рюмин достиг в это время апогея своей карьеры. Сталин возлагал на него большие надежды. Того 15 февраля, когда Огольцову предписали ехать в Ташкент, Рюмин впервые представил Сталину материал на профессора Виноградова и в качестве подготовительной меры получил разрешение арестовать Рыжикова, замдиректора санатория Барвиха по медицинской части. У Сталина были свежие основания быть недовольным своим лекарем. Тот при последнем плановом осмотре нашел, что атеросклероз головного мозга зашел у Сталина слишком далеко, поэтому рекомендовал строгий щадящий режим с полным отказом от активной деятельности. Такой диагноз был для Сталина нож острый, он с этого времени избегал врачей.
- Любых врачей?
- Так точно. Но посмотрим на положение верхушки МГБ. Когда Сталин устроил сцену Игнатьеву, он пригрозил его отправить туда же, где Абакумов. Министр и Рюмин спешно рапортовали про свои ударные достижения: 1) возобновлено следствие по делу членов ЕАК, 2) закончен суд по делу молодежной организации СДР, 3) получены новые факты относительно врачей-вредителей. Это последнее было не ахти что, но все-таки лучше, чем ничего. В июле 51 года Рюмин арестовал врача Софью Карпай, еврейку по национальности, которая до 1950-го заведовала Кабинетом функциональной диагностики в Кремлевской больнице.
- Что это такое?
- Кардиограммы, насколько я понимаю. Взяли ее, чтобы получить компромат на врачей, лечивших Щербакова и Жданова. Оба померли скоропостижно, 44 и 52 лет соответственно, следовательно, можно подозревать вредительство. Вдобавок состояли в свойстве: Жданов был женат на сестре Щербакова. Карпай упорствовала, следователь начал копаться в ее прошлом. Для начала ее обвинили в смерти Калинина. Карпай отбивалась: я была его лечащим врачом в 1940-42, а опухоль, от которой он умер, обнаружили только в 44-ом. И хотя Карпай отказывалась подписывать фальсифицированные протоколы, все же в процессе допросов выяснилось, что, будучи под ее наблюдением, всесоюзный староста жаловался на боли в кишечнике. Она хотела провести тщательное всестороннее обследование, но Виноградов, главный терапевт Кремлевки, прописал клизмы, порошки и диету. Рюмин навострил уши: Виноградов, лечащий врач Сталина, ездил с ним в Тегеран, пользовал также других членов Политбюро. Карпай отошла на второй план, в официальное дело ее не включили, так и просидела до смерти Сталина. Тем временем Абакумов и арестованные с ним чекисты были из прокуратуры переданы в МГБ. Коллеги церемониями не утруждались. Один из сидевших тогда, чудом уцелевший, потом рассказывал, как от него требовали описать распределение портфелей в правительстве Абакумова. Этот человек, полковник, фамилию назвать не могу, отказался. Тогда Коняхин, только что переведенный в МГБ из ЦК, отослал его в 65-ый кабинет, где трое исполнителей под руководством начальника Внутренней тюрьмы Миронова обработали его до беспамятства и выпадения прямой кишки. Коняхин, кстати, занял место изувера Комарова.
- Может это место такое, а человек не виноват?
- Очень может быть. Имеется также и письменное свидетельство, принадлежащее Абакумову.
- Неужели успел мемуары написать?
