Виталий Рапопорт - Лучший дом на деревне

Рапопорт Виталий

Лучший дом на деревне

Виталий Рапопорт

Лучший дом на деревне

В сорок девятом что ли году довелось мне, пацаном, проживать в селе Саларьеве под Москвой. Отец получил назначение на рентгеновский завод по соседству, но жилья не было, только пообещали. В ожидании комнаты в строившемся заводском доме мы два года скитались по окружающим деревням.

С саларьевской хозяйкой тетей Настей мы быстро сошлись. Отец с матерью уходили на работу рано: им предстояло топать три версты до завода, я же старался продержаться под одеялом как можно дольше. Изба за ночь порядочно выстужалась, я имею в виду зимой. Настя с утра печку не топила -- ставила самовар. Самовар был медный, вместительный, что называется -- ведерный. Настя ставила его полный: чтобы иметь горячую воду для разных надобностей, да и чаю выпивалось изрядно. Когда самовар поспевал, мне было не миновать вставать. Мы принимались за жидкий чай, который хорошо согревал, при этом беседовали о разных предметах. Из этих разговоров произошла наша дружба с Настей, которая потом долго продолжалась.

Насте тогда было от силы лет сорок, но выглядела она бабкой, дело обычное для деревенской женщины: работа в поле и по дому молодости не прибавляет. Лицо у Насти, хотя и в морщинах, выглядело привлекательным. В нем было приятная округлость, открытость, но возможно все делали глаза. Голубые, красиво разрезанные были у Насти глаза.

Осадка и походка Настины были больше старушечьи: ее мучила боль в "пояснике". Как и другие бабы, она поднимала и таскала тяжести. В Москву везла бидоны с молоком на продажу, обратно тащила две клеенчатые сумки, связанные косынкой. Сумки были полные: себе продукты и главным образом хлеб на корм корове. Власти с этим боролись, настраивали население против деревенских, но и то правда, что другой фураж достать было почти невозможно.

Образовательный уровень у Насти был четыре класса, читала она редко и с напряжением, писала и того реже. Однако ум у нее был живой, а язык бойкий, когда надо -- колючий. Злилась Настя нечасто и подолгу быть сердитой не умела. Круглый день в избе гомонило радио, черная тарелка на стене. Настя держала его включенным ради сводок погоды. Все прочее -- музыка, известия, процветавший в ту пору радиотеатр -- ее по видимости не задевало. Спешу оговориться, что сводки она слушала не для прямого употребления, как горожане. Те озабочены, что сегодня надеть, брать или не брать зонтик. Для Насти подобные вопросы были праздные, потому как зонта у нее сроду не водилось, а, появись она с ним, деревня бы долго со смеху каталась. Одевалась она не по погоде, а по сезону. Юбка с кофтой были одни и те же, но обувь менялась. Летом -- грубые сыромятные ботинки, а вокруг дома босиком, зимой -- валенки с галошами. Весна и осень требовали особого снаряжения, именно -- резиновых сапог, без которых передвигаться по вечной глинистой грязи было очень трудно. На зиму у Насти были отведены шерстяной платок и пальто на вате, для работы -- телогрейка. Праздничная одежка тоже имелась, но употреблялась крайне редко.

Словом, Настин интерес к погоде был больше умозрительный или философский. Это все равно, как люди ходят к гадалкам, но ихние предсказания обычно не используют для планирования своей жизни. Подобным образом Настя следила за метеорологией для общего кругозора. Надо еще заметить, что язык, употребляемый для радиовещания, был для нее малопонятный. "Повышение температуры, без осадков, ветер переменный до 30 метров в секунду" -- все эти выражения сбивали ее с толку. Бывало, спросишь: "Ты погоду слушала? -- А как же! Значится, ветер на западе, температура и ето... дождь без осадков."

Наши утренние чаепития происходили зимой, когда в деревне трудовое затишье. Летом Настя уходила из дома со светом, задолго до моего пробуждения. Выгонит корову в стадо, а сама на работу в колхоз, хотя оставалась единоличницей, одной из последних в селе. Объяснить это непросто, лучше по порядку.

Настя родом была из села Орлово, расположенного в глубине, в стороне от большой дороги. Саларьево, напротив, отстояло всего на полверсты от Киевского шоссе, которое было проложено перед самой революцией, в шестнадцатом году. От Орлова до этой магистрали считалось добрых верст десять. Зато, рассказывала Настя, там места лучше: садов много, овраг, лес, вообще природа. Саларьево же стояло на голом месте, лес был виден только вдали, на горизонте. Раньше лес был рядом, но во время войны по соседству стояла военная часть, зенитчики что ли, которые стали рубить деревья -- для расчистки места и на дрова. Под эту марку и жители не отставали -- не без того, топить всем надо. В результате Саларьево осталось стоять среди чистого поля, даже тонкого перелеска на развод не сохранилось.

Но это в Саларьеве, а нам по ходу рассказа полагалось находиться в Орлове. Там все было: лес и даже небольшая речка, а в Саларьеве -- один пруд. Орлово некогда принадлежало одному из графьев Орловых. Кругом попадались имения знаменитых людей и баловней судьбы. Одни именовались по владельцам, другие особо. Все больше села -- с церквами, при которых кладбища. Вот Румянцево, вот Михайловское, только не пушкинское -шереметьевское. Деревня Теплый Стан принадлежала поэту Тютчеву, по соседству, где нынче рентгензавод, было владение Салтычихи. Ближе к Москве, почти у старой городской черты, сохранились живописные башенки -- въезд в имение Воронцовых. Попадаются также хутора с захудалыми названиями, как Момыри.

Опять нас отнесло от Орлова, где Настя выросла и жила до замужества. Семья была крепкая, зажиточная. Отец, расторопный мужик, мог при случае на все руки: землю пахал, а попадался товар подходящий -- торговал, по временам бондарил и плотничал. Мать в молодые годы жила в услужении в богатых купеческих семьях в Москве, даже у Кокоревых-миллионщиков; замуж выйдя, находилась, разумеется, с детьми и по хозяйству. Дом она содержала не без некоторого московского шику. Детей родилось много, но выжило четверо, и все девки, Настя -- младшая и поздняя. Ей едва десять минуло, а старшие сестры были уже выданы, все за хороших людей. Настя подрастала в достатке, но в строгости. Как одеваться, как глядеть, как старшим отвечать -- на все имелось правило и образец. Что касается девичьей, как тогда выражались, чести, ее полагалось сберегать до замужества.

На настином семнадцатом году родители начали промеж себя рассуждать о женихе. Настя была девушка видная, самая пригожая из сестер. Парни на нее заглядывались, она покамест только фыркала.

Все происходило как заведено издавна, своим чередом, но не стоит забывать, что год был одна тысяча девятьсот двадцать седьмой. На сельсовете висел красный флаг, приезжала кинопередвижка. Из Москвы и волости наезжали всякие люди. Так в Орлове появился уполномоченный Центросоюза Иосиф Абрамович Дворкинд -- молодой, двадцати пяти не исполнилось. Для многих орловских жителей он был первый еврей, увиденный своими глазами. Для Насти Дворкинд оказался первый мужчина, затронувший ее сердце. Деревенские перекрестили его в Дворкина. Он был не то, чтобы писаный красавец, но определенно не урод, хотя отличался от деревенских парней: худой, высокого роста, чернявые волосы вились и лохматились. В движениях Дворкин был нетерпеливый, порывистый, как жеребец-двухлетка. Но вместе с огнем в нем наблюдалась мечтательность, даже томность. Может это подействовало на Настю, но точно не угадаешь. Когда приходит пора, девушка влюбится так, что люди руками разведут. Отсюда пословица, что любовь зла...

Большие, по-семитски навыкате глаза Дворкина были нацелены на девок. Ему не потребовалось много времени, чтобы приметить Настю. Летом, в вечернее время на торговой площади происходило гуляние. Гармонист наяривал, отворотив лицо от инструмента, девки и парни стояли кучками или прохаживались. Настя пришла с закадычной подругой Зинкой Михеевой. (Такой в Подмосковье обычай относительно имен: женские идут уменьшительно -- Зинка, Наська, а мужские ласкательно -- Шуренька, Боренька). Откуда ни возьмись образовался Дворкин, пошел рядом. Зинка вскорости отшилась: то ли сама догадалась, то ли он в бок ее пихнул. Настя шла, ровно по канату. Лицо и уши у нее горели, благо в сумерках не очень заметно. Беседа шла чинно, натянуто -- как полагается. Больше говорил Дворкин. Настя слушала, изредка вопрос вставляла: где родители? есть ли сестры? Когда совсем стемнело, она заторопилась домой. Дворкин безропотно проводил, у калитки они постояли немного. Свидания не назначили. Это в деревне не принято.

Следующая встреча, состоявшаяся вскорости, кончилась конфузом. Происходя из витебского местечка, Дворкин был в галантном отношении неуклюж, не имел понятия, как выразить симпатию к девушке. При расставании он со всей своей бестолковой порывистостью обнял Настю, а говоря по-деревенски -прижал. Сама Настя задыхалась от волнения, но такое по ее понятиям было -рано. Она вырвалась, отскочила, дальше они не знали, как себя вести. На том и расстались.