Панас Мирный - Гулящая
- Ты смеешься, Христя... Тебе все равно,- снова начал он,- а я? я... Отец меня ругает: дурак, говорит. Я и сам чувствую, что сдурел... А тебе все равно, ты смеешься... Голубка моя! - тихо прошептал Федор, крепко прижимая Христю к сердцу.
Она слышала, как неистово билось оно у хлопца, как горячее его дыхание жгло ей лицо.
- Не балуй, Федор,- сурово сказала она.
- Без тебя мне свет не мил и люди постылы! - крикнул он сквозь слезы.Я не знаю, отчего мой отец не любит тебя... Да кого он любит? Все у него коли не дураки, так враги... И уродится же такой! - жаловался Федор.
Христя тяжело вздохнула... Федор в самом деле любит ее, и крепко любит. "Грех сказать, чтобы он был непутевый. И красивый и добрый",думалось ей. Это была минута, когда откликнулось и сердце Христи. Искренний и жалобный голос Федора потревожил ее сердце. Они еще долго шли молча. Она чувствовала, как Федор все крепче и крепче обвивает рукой ее стан, прижимает ее к себе... Она не противилась. Ее плечо касалось его плеча, она слышала, как бьется его сердце,
- Век бы так, Христя,- шептал он.- Умереть бы так.
Они остановились. Христя молчала.
- Вот уже и твой двор! - грустно промолвил Федор.- Господи, как скоро!
Она вздохнула и откинула полу. Федор увидел ее лицо, бледное, задумчивое.
- Спасибо, Федор,- тихо поблагодарила она.- Прощай.- И шагнула во двор.
- Христя! - окликнул он ее.
Она оглянулась. Федор бросился к ней.
- Хоть одно слово... Милая моя, ненаглядная!
Он обнял ее и хотел поцеловать. Христя рванулась и в мгновение ока очутилась за калиткой. Она сама не знала, отчего ей стало смешно-смешно... Раздался тихий смех.
- Ты смеешься, Христя?.. Смеешься?.. - весь дрожа, спросил Федор.
- Ступай уж,- сказала из-за калитки Христя.
- Бог с тобой! - промолвил Федор и, как пьяный, повернул назад и пошел по площади.
У Христи от жалости так сжалось сердце, что даже слезы выступили на глазах. Она уже хотела было позвать Федора, вернуть его, но не позвала. Опершись о ворота, она смотрела, как он уходит нетвердым шагом, утопая в сером сумраке ночи. Его белый кожух то блеснет, то снова исчезнет. Вот уж его совсем не видно, только слышен скрип шагов в тихом морозном воздухе. А там и шаги затихли.
Христя еще постояла, огляделась кругом, посмотрела в небо на звезды... Тихо и ясно сверкают они. Христя тяжело и глубоко вздохнула и, понурившись, пошла в хату.
6
Грустно проходили праздничные дни, томительно тянулись долгие рождественские ночи, принося с собою и унося безотрадные думы. Одной только думы не уносили они из одурелой головы Приськи: как гвоздь, засела она у старухи в уме, сверлила душу и сердце. Что, если у нее и в самом деле отберут землю? Она даже подумать не может, что тогда будет с нею? Одна надежда у нее на землю, земля - ее добро, ее жизнь; без земли - голодная смерть! А Грицько такой. Уж если вздумал что сделать, непременно сделает. Карпо говорит: не унывайте,- за нас мир. Да что мир - сотня-другая бедноты? Что беднота поделает, коли богачи заупрямятся? Не даст мир отнять землю,- а богачам-то что? Берите, скажут, землю, только не ждите от нас никакой помощи. То мы так ли, этак ли миру служили, а с этой поры - моя хата с краю, я ничего не знаю!.. Каждый будь сам по себе. И пойдут у людей распри, раздоры. Да стоит ли из-за нее, безвестной Приськи, с ее безвестной нуждой, затевать такой спор? И мир скажет,- что нам эта Приська, чем она нам поможет, чего это мы за нее распинаемся? Мало ли нас и так пропадает... Господи! Как же быть без земли? Добро панам: у них ее не считано, не меряно, а у нас - и всего-то полосочка, а сколько глаз на нее зарится? Сколько рук к ней тянется? Всякому завладеть охота, потому что в земле мужицкая сила! 1 [1 В черновом автографе романа после этих слов идет следующий текст, опущенный в печати, как и в главе 1, вероятно, по цензурным соображениям: "А у панов земля. И почему господь-бог так не дал, как у панов,- это дело другое. Паны только и знают, что пановать. Они сами на земле не трудятся, ее не обрабатывают, другие за них хребет гнут. Отчего же это так на свете? Отчего господь-бог так дал, что у тех, кому земля не нужна, ее не обойти, а у кого ее клочок, так на этот клочок сотня людей рот разевает. А не сделать ли царю или кому там еще так: отобрать землю у тех, кто сам на ней не трудится, да раздать тем, кто роется в ней,- сколько нужды на свете не стало бы, сколько слез бы высохло, сколько прибыло б достатка и счастья".]
От этих дум голова идет кругом у Приськи, и думает она все об одном: что будет, если у нее отберут землю? Не умея отгадать, что же будет, она ропщет на людей, ропщет и на Карпа: зачем он загодя рассказал ей об этом? Может еще и не отберут, а отберут - так уж лучше бы сразу узнать, что нет у нее земли. Тогда бы она и раздумывать стала, что делать, как быть. А так, терпи вот теперь муку мученскую, жди нового горя... "Ну и жизнь! Лучше в сыру землю лечь, чем так жить!" - говорила она, со дня на день ожидая сельского схода, выглядывая, не идут ли звать ее.
Прошла неделя. Настал новый год. Что-то ей принесет новый год? Сердце у нее тревожно билось. На третий день нового года с утра забежал Карпо и сказал, что после водосвятия сходка. "Может, и про вас будет разговор. Выходите,- прибавил он,- после обеда".
"Идти или нет? - думала Приська.- Пойдешь, а вдруг обо мне не будет разговору,- скажут, чего пришла? А не пойти - решат без меня. Была бы я там - все бы за себя слово молвила".
Позеленев от тревоги, Приська сновала по хате, не зная, что предпринять. Она припоминала все сны, которые снились ей за то время, как услышала она эту проклятую весть,- к добру они или к худу?.. Но и сны были, как жизнь,- страшные и невеселые: все ей снились покойники, виделась во сне новая беда... Что эти сны предвещают, что они сулят? Не отгадать ей своим умом, не постичь истомленной душой, наболевшим сердцем...
Пришел день схода. Христя и обед пораньше сварила, чтобы мать не задерживать. Глядя на мать, она и сама приуныла и не знала, чем бы ее развеселить. Приська не обедала. Да и пойдет ли еда на ум, когда завтра, может, вовсе нечего будет есть? Понесла Приська в рот ложку каши, проглотила, не жуя, и подавилась. С тем и встала из-за стола.
Крик и шум оглушил Приську на площади перед волостью, где собрался сход. Старшина, заседатели, писарь, староста стояли на крыльце и молча поглядывали на море шапок, колыхавшееся на площади. Люди сбивались кучками, громко говорили и снова расходились. Одни кричали: "Не хотим! где правда на свете?" Другие размахивали руками и вопили: "Не бывать по-вашему!" Всяк твердил свое, и на площади стоял такой гул, что не разберешь, кто чего хочет, кто за кого говорит. Приська, завидев кучку женщин, стоявших в стороне, подошла к ним. Тут были: Хвеська Лазорчишина, Килина Чип, Горпина Ткалиха, Марья Бубырка - все свои, знакомые.
- Здравствуйте! - поздоровалась Приська.
- Здравствуй. И ты, Приська, поглядеть пришла? - спросила Марья Бубырка, дебелая, краснощекая молодица.
- Экое диво, подумаешь! - сказала Приська.- Куда мне, старой, глядеть на него, дело есть.
- Что ж у тебя за дело?
Приська рассказала. Молодицы переглянулись.
- А мы вот,- пошутила Марья,- вышли поглядеть: Ткалиха - как ее мужа старшиной будут выбирать; Хвеська - с жалобой на своего - пусть посадят на неделю в холодную, чтобы знал, как ей бока обламывать; Килина - с жалобой на хлопцев, почему, мол, ее пятилетнюю дочку никто до сих пор не сватает.
Женщины смеялись шуткам Марьи. Приська только подумала: "Молодые, здоровые, зажиточные. Чего же им не смеяться?" И с тяжелым вздохом она отошла от них.
Она увидела Здора, который, собрав целую кучу народа, что-то горячо говорил и доказывал, увидела Супруненко, который, сдвинув шапку на затылок, кидался по площади от одной кучки к другой; тут встретился с Перепелицей и крикнул ему: "Смотри же!" - там бросил Васюте: "А вы поддержите!", там Кибцу, Маленькому... Он летал, как муха, и всякому бросал короткое словцо. Все молча кивали головами,- дескать, ладно! - и шли дальше либо оставались на месте.
"Это, видно, обо мне разговор идет, видно, с моей землей Грицько что-то затевает. Господи! И какой же этот Грицько нехороший. Ну зачем ему моя земля? У самого столько, что люди исполу у него берут, так нет же, и на мою еще зарится. И уродится же такой человек лихой, и выдастся же такой лютый!" - Приська чуть не заплакала.
- Ну, что, наговорились? - крикнул с крыльца старшина.- Давайте решать поскорей: дел еще много, а время уже позднее.
В передних рядах что-то невнятно закричали; Приська не дослышала слов.
- Так как же, за Омельком оставить? - спросил старшина.
- За Омельком! За Омельком!
- Пускай только ведро горелки за это поставит! - раздалось несколько голосов.
- С какой стати? - крикнул Омелько Тхир, который держал при волости станцию.
- Как это - с какой стати? Разве мало денег гребешь?
- А разгон какой? Это не то что в Свинарской волости, куда становой в год всего раза три заглянет; а у нас куда ни поедет - все через Марьяновку. Вот и готовь тройку лошадей. В прошлом году пару загнали - вот тебе и прибыль! - оправдывался Омелько.
