Валерий Брумель - Не измени себе
Зрители притихли - ждали, что будет дальше.
Вернувшись к месту разбега, я прикрыл глаза, постоял и резко сорвался вперед. Но, близко увидев планку, вдруг передумал прыгать и, нырнув в сторону, обежал стойку.
На трибунах дружно засмеялись.
У барьера я столкнулся с встревоженным Скачковым.
- С разбегом что-то, - соврал я ему и вернулся на исходное положение.
Очень тщательно, ступня за ступней я стал промерять дистанцию разбега. Подняв голову, я как бы споткнулся о напряженный взгляд Ника. Американец тотчас отвернулся и напропалую принялся кокетничать с секретаршей у судейского столика.
Табло по-прежнему высвечивало:
"217. Дмитрий Буслаев. Первая попытка".
Я вновь замер метрах в двадцати от планки. И вдруг до меня дошло: "Ложь! Все его действия... Он меня боится! Балда! - обозвал я себя. - Ведь я знал об этом с самого начала".
Мне сразу стало легко. Я побежал и очень легко перемахнул через рейку.
Зал и на этот раз не отреагировал на мой прыжок. Он молчал. Но уже не так, как раньше, - гораздо глубже.
Перед новой высотой - 219 - Ник, как когда-то в Риме, опять вытянул из-под майки свой золотой крестик. Помолился без суеты - с богом он, видимо, разговаривал на равных. Затем обернулся к планке и сразу понесся. Мягко, неслышно. Спланировав по другую сторону рейки, Джемс быстро выскочил из поролоновой ямы и победно воздел руки.
Восторгу американцев не было предела.
На такой высоте я не ожидал от него подобной прыти. Однако меня уже ничто не беспокоило. Я спокойно прошел к началу разбега, чуть постоял. Сейчас от меня требовалось одно: автоматическая серия необходимых движений. Я их совершил, 219 остались позади.
Впервые меня, наконец, наградили аплодисментами. Это было уже кое-что. Я начинал перетягивать симпатии публики.
Установили 221. Мощно взмахнув ногой, Ник Джемс на какую-то долю секунды завис над планкой. Когда он упал в яму, планка затрепетала и свалилась на него. Оставшись сидеть на матах, американец склонил, полову на грудь и некоторое время не двигался. Потом резко встал и отошел к скамейке.
Зал молчал. Это была первая немая реакция публики после прыжка моего соперника.
"Все нормально, - сказал я себе. - Все хорошо..."
Я во всю мощь помчался, сильно оттолкнулся, нарушил один из элементов техники, но тут же на взлете подправил его и вновь оказался по другую сторону рейки.
Вылезая из ямы, я заметил, как подскочил на скамейке мой сдержанный тренер, а вместе с ним и руководитель команды Кислов. Они даже обнялись.
Зрители на этот раз хлопали мне с полной отдачей.
Ник Джемс во второй раз прошел к началу разбега. Снова достал крестик, помолился: намного дольше, чем раньше. Публика замерла.
Пригнувшись, негр побежал, но перед планкой неожиданно дрогнул и проскочил мимо.
Американцы заулюлюкали.
Ни на кого не глядя, Джемс вернулся назад, но молиться больше не стал. Он неотрывно всматривался в планку, словно "заговаривал" ее. По себе я знал, что периферическим зрением он не упускает из виду и меня. И тогда я сел так, чтобы еще больше попасть в поле его зрения, я демонстративно принялся расшнуровывать прыжковые тапочки. Я показал ему, что в исходе поединка уже не сомневаюсь, эту высоту он не возьмет.
Ник Джемс опять понесся вперед и опять пробежал мимо.
Зал оглушительно засвистел.
Ник заметался. Он почувствовал, как из-под его ног уходит привычная почва - поддержка болельщиков.
Я смотрел на него и уже сожалел, что проделал номер с раздеванием. Американец напоминал взмыленную, загнанную лошадь.
Закончил он так: вновь сорвавшись вперед, Ник остановился перед планкой, вдруг замотал головой и пошел к выходу.
Зал неистовствовал. Я был все еще зол на публику и, догнав негра, пожал ему руку.
Реакция зрителей оказалась неожиданной: нам обоим бурно зааплодировали.
Выиграв, я больше не стал прыгать. Не к чему было расходовать силы предстояли еще два матча. Сегодня мне важен был не результат, а победа.
После этого успеха обо мне принялись писать, помещать фотографии, придумывать всякие клички, прямо на улицах просить автографы. Словом, в Америке я стал более популярен, чем дома.
Потом меня пригласили на телевидение. Комментатор, бойкий блондин лет сорока, поначалу расспросил меня, где я родился, сколько человек у меня в семье, когда начал заниматься прыжками, что делаю сейчас - работаю или учусь, какие у меня доходы. Поздравив меня с успешным запуском первой многоступенчатой космической ракеты в сторону Луны, который три дня назад осуществили в нашей стране, он перешел к другим вопросам. Я тотчас почувствовал подковырку. Со своей обаятельной улыбкой комментатор явно намеревался посадить меня в лужу.
Прервав его, я попросил:
- Не могли бы вы задать мне все свои вопросы сразу? Тогда я, может быть, отвечу на них связно и логично. Ведь план вашей передачи составлен заранее.
Ведущий поколебался, затем широко улыбнулся. "Что вы думаете по поводу вашей демократии?", "Сколько у вас в среднем получает рабочий?", "Как вы относитесь к своим выборам?", "Существует ли у вас свобода высказываний?", "Понравилась ли вам наша страна?"
Немного подумав, я ответил:
- Прежде всего вы должны помнить, что я не политик, не философ. Я спортсмен. К подобной теме разговора вы подготовлены лучше меня - это ваша профессия. И все же мне совершенно ясно, что вы - кстати, не первый и не последний - пытаетесь сейчас доказать своим телезрителям, что "американский образ жизни" лучше советского. Говорю прямо: мне это не нравится. Конкретно: я согласен ответить только на один из ваших вопросов.
- О, конечно, конечно! - закивал комментатор. - На какой?
- Насчет вашей страны. Она мне по душе. Нас хорошо приняли, у вас много толковых людей, и вообще я чувствую себя здесь, как говорится, "в своей тарелке". Скажу больше: вы богаче нас. Всем это прекрасно известно, поэтому незачем задавать вопрос о средней заработной плате. - Неожиданно мне стало обидно, я спросил ведущего: - Простите, когда вы в последний раз воевали?
- Вы имеете в виду Соединенные Штаты Америки?
- Да.
- В 1945 году. Потом Тайвань, Корея...
- Я интересуюсь той войной, которая происходила на территории вашего государства?
- О! - улыбнулся мой собеседник. - Это было очень давно.
Я сказал:
- Так почему же вы забываете об этом, когда так объективно, - я подчеркнул это слово, - сравниваете наши уровни жизни? Или хотя бы то, что, как абсолютно новая формация, мы существуем всего сорок один год, а вы уже не одну сотню? Выдержав паузу, я повторил: - Да, вы сейчас богаче. Однако придет время, и мы сравняемся. Я не собираюсь спорить о преимуществах нашей системы и недостатках вашей. Мне хочется сказать одно: я гражданин своего государства, своей земли, своей Родины. Я родился, вырос и воспитался в России. И какие бы трудности она ни испытывала, я люблю свою страну и верю в ее будущее. В отличие от вас, - я обернулся к ведущему, - мне нет надобности доказывать американцам, что их государство хуже, чем наше. Они лучше меня знают его достоинства и отрицательные стороны. И если их когда-либо что-то будет не устраивать, они во всем разберутся сами. Я думаю о другом: действовать и разговаривать нашим странам по принципу - "А у нас в квартире гвоздь! А у вас?" - бессмысленно. Сегодня мы два самых мощных государства. В настоящий момент именно от наших народов зависит нормальная человеческая жизнь всех остальных людей. А если соперничать - так давайте только в спортзалах, бассейнах и на стадионах.
Комментатор заметил:
- А говорили, что не политик! - И, переводя разговор в другое русло, поинтересовался: - Кто, на ваш взгляд, выиграет два последних матча?
- Я.
- Это что - психологическое давление на нашего Ника Джемса?
- Отчего же? Я просто трезво оцениваю его и свои силы.
Вечером меня пригласил наш посол в СЩА и долго со мной беседовал. Поздравив с победой в первом поединке, посол заметил, что мое выступление по телевидению тоже было очень удачным. Он же тактично предупредил меня об опасности самолюбования.
- Скромность, - объяснил посол, - не правило приличия. Это самый надежный тыл, резерв каждого человека как настоящей личности.
Эти слова засели во мне, как семена.
В поездке я подружился со Звягиным, бегуном на средние дистанции. Он был старше меня на семь лет, рекордсмен Европы, трижды чемпион Советского Союза и бронзовый призер двух Олимпиад - в Мельбурне и Риме. До состязаний в США мы были знакомы шапочно. А тут нас поселили в одном номере гостиницы.
Номер, кстати, был шикарный, четырехкомнатный. Вообще американцы не скупились. На пять человек нашей команды они предоставили три автомобиля, которыми мы могли пользоваться в любое время суток. Мне и Звягину выделили "кадиллак".
Программа, которая заполняла промежутки между состязаниями, была довольно плотная, нашу команду всюду возили, нам постоянно показывали что-то интересное. Когда мы перебрались в Лос-Анджелес, нас повезли в Голливуд. Сопровождающим был спортивный журналист Динк, приятный, очень спокойный парень.
