Виктор Ревунов - Холмы России
- Покрепче налить?- спросила Кирьяна Юлия.
- Покрепче ему, молодцу. Да погорячее! Вот поработает объездчиком, подучится как следует, а там и в службу на мое место.
Кирьян, нагнувшись, подул на чай. По лицу заводпился свет от блюдца.
- Что молчишь? Или какая-то своя мечта есть?
- Мечта его сейчас-любимая девушка,-сказала Юлия.-Так, Киря?
- В молодости такая мечта всегда сбывается,- ответил ей Родион Петрович.
Кирьян глотнул чаю: горяч.
Тут, за столом, Родион Петрович сказал Кирьяну, чтоб зашел после воскресенья в лесничество.
- Дашь слово перед лесом, что служить будешь честно и правдой, как твой отец служит. Потом документы получишь и коня.
Кирьян поставил на блюдце чашку вверх дном.
- Хороший чай. Спасибо.
- Еще, Киря?- предложила Юлия.
Кирьян поднялся из-за стола.
- Слово я хоть сейчас дам.
- Как сказал. Не будем нарушать наш порядок.
Кирьян попрощался и вышел.
- Малый с кременьком. Будут искры, а тепло - не знаю,- сказал Родион Петрович, поглядывая на Кирьяна, как он ловко и быстро проходил в прозоры между кустов.
Кирьян направился прямо к Угре, на брод: по той стороне ближе на хутор.
Угра в этот предвечерний час притихла среди потемневших кустов, чуть розовела от неба, а на повороте вдали, казалось, текла из заката, с которым выпукло сливалась и дышала в блеске воды.
Кирьян разделся, скрутил в узелок одежду, покрепче стянул ремнем и вошел в воду.
На серединке под грудь хватило: в яму угодил. Выше, чтоб не замочить, поднял узелок и вдруг увидел на той стороне человека в военном... Кто такой'^ Под кустом стоит. Смеются глаза... Да это же Федч Невндов!
- Федя! - хотел крикнуть Кирьян и оборвался в метучую холодом яму, глотнул воды.
Выбрался на берег, бросил на траву узелок и обнялся с Федором.
- Вот не ждал! - сказал Кирьян.
Федор сел в траву и стал снимать сапоги; ему на ту сторону - в село, к матери.
* * *
Путь Федора Невидова - к границе на западе. Такое он получил назначение после окончания училища.
На побывку-всего три дня. До Спас-Деменска ехал на машине/А оттуда-где на попутных подводах, где пешком-добрался до хутора. Катю хотел увидеть. Зашел к Стремновым. Катя только что пришла с покосов и прилегла на диван: устала за день. Заслышав шаги, поднялась.
В проеме дверей Федя стоит.
- Киря дома? - спросил он.
- Нет, к лесничему он пошел,- взволнованно, замлевшим голосом ответила Катя с середины избы, где застигла ее минутка этой нежданной встречи. Как во сне казался ей Федор, и как во сне оранжево дымился закат в избе.
Молча стоял он на пороге: не зная, что еще сказать.
- Садись,- сказала Катя.- Киря скоро придет.
- Не устал. Благодарю.
Никогда не видела она в военном его.
"Как идет-то к нему",- отметила Катя, как ладно прилита к нему гимнастерка, а на рукаве звезда горит в тихом сумраке.
Он на голову выше Кати, худощав, с крепкими скулами.
Черные большие брови длинно расходились к вискам, и эти брови и глаза с задумчивой какой-то усмешкой в доброй их темноте нравились Кате.
- Что вечером делаешь? - спросил он.
- Не знаю.
- И я не знаю. Приходи к кладям...
Дома Федор и часа не был.
- Отдохнул бы с дороги, Федя,- сказала мать с заботой: скоро провожать - опять в дорогу ему.
- Как-нибудь, мама, на весь месяц приеду. Зароюсь на сеновале, целую неделю только спать буду.
Аграфена Ивановна налила из горлача молока в кружку.
Молоко из погреба, холодное.
Помылся, почистился Федор. Кружку молока выпил прямо на пороге: мать уж тут остановила - и скорей к кладям. Там свидание с Катей.
Стоит на крыльце Аграфена Ивановна. Что ж грустовать? Не птенец, чай. В люди выбился, выучился - политрук теперь ее сын.
Отец под Перекопом погиб в сивашском болоте, когда Феде и годика не было.
Так и жили вдвоем в покривившейся избенке. Хлеб всякий бывал - с молодой корой и с мякиной: так им доставалось без отца, который в шлеме со звездой глядел на них с карточки, что прибита в углу, прикрытая стеклышком в рамке из березовых планок. Выстругал их Федя еще мальчонкой для папани своего.
Все та же избенка и стоит с тех лет, только крышу свежей соломой перекрыли да второе прорубили окошко для света.
"На хутор пошел",- заметила Аграфена Ивановна, как свернул сын на тропку, что пробивалась через луг к кладям. Клади повисли, как над бездной с кристаллически скользившими звездами в глубине. Тянуло из-под берега земляничным запахом кувшинок. Федор встал под куст. Открытая земля тут дышала паром, а сверху, из гущи листьев, кропило холодком росы. На хуторе расплывчато горели огни. Слышались голоса, прозрачно прозвенело ведро у колодца.
"Удивительно все-таки: вчера еще в Москве был, а сейчас стою тут",-подумал он. Случилось так, как он и мечтал... Ждет Катю у кладей; как стрелы, летят они над водой в простор лугов.
Придет ли она? Ничего ведь не сказала.
Над тропкой на той стороне белое мелькнуло-словно чайка понеслась к реке. Скрылась в кустах.
"Катя... Катя",- почувствовал он, идет она.
Клади она перешла не спеша, даже остановилась на середине.
- Катя! - позвал он ее.
Она вышла к нему на тропку.
Край неба на закате просеивался зеленоватым светом, брезжил на лице Кати, на ее кофточке с дышавшей тенью от груди.
- Между прочим, я и приходить не хотела,- сказала Катя.
- Прости. Я не знал,- с огорчением сказал Федя.
- На минутку вышла.
- Если больше нельзя, хоть на минутку. Я для этого и пригласил тебя, решить и выяснить.
- Что выяснять? Все и так ясно,- со строгостью держалась Катя, хотя совсем другое в душе ее говорило:
"Феденька, как рада я..."
- Ты послушай меня,- затревожился Федор.- И поверь мне. Я не знал, что тебе совсем не хочется видеть меня.
- И письма ни одного не прислал,- призналась она вдруг в своем огорчении.
- Не хотел я твою волю стеснять. Ведь настоящее, может, найдешь, а я помешаю. Зачем?
- Это еще хуже, когда человек гасит себя,- на этот раз с искренней строгостью сказала она. Медленно пошла по тропинке, и это было знаком для него, что она хочет побыть с ним.
- Не гасил я перед тобой себя и не погашу никогда, если я что-то значу для тебя,- в радости, что она пошла с ним, сказал он.
- Ты лучше всех для меня,- решилась сказать она.
Он взял ее руку, остановил.
- Катя.
Она положила руку на его плечо.
- Надолго ты приехал?
- Еще одна ночь.
- Так скоро! Хоть недельку бы еще дали. Что спешить?
- Новая граница. Дел много.
- Дела всегда будут. А паши минутки сейчас - раз в жизни.
- Жизнь как река; новые воды ее наполняют. И это-то хорошо, Катя, хоть эта-то ночка вышла к нам, а завтра - другая выйдет. Ведь и не думал. Нет, думал. Лягу спать и подумаю, что вот так мы с тобой идем. А то подумаю, что с другим ты идешь...
- Про это и написал бы мне. Я тебе ответила бы.
- Так даже лучше вышло. Время нас испытало.
И надежда была. Ведь я не знал, что ты одна.
- И все-таки ты погасил себя. Прошли бы мимо и не знали бы, что такая ночка ждала нас.
Копна ржи рядом с тропой поманила их к своему крову среди сжатого поля.
Они сели на снопы. В копне тлело угревно с влажным и мягким душком, пахло от ржи, как от медовой вощины.
- Вот не виделись, не говорили, а как родной ты мне.
- И ты.
- В мечтах ты со мной долго был.
- И ты, Катя.
Ночь уже чуть оттекла с востока. Туман у самой копны дымился над стерней белой поземкой.
- Я Новосельцева на станции видела. Ты видел его?
- Он завтра здесь будет.
- А как же я? Эти все минутки мои.
- Минутки и годы - все с тобой.
- На границу едешь. Вдруг война?
Он рукой прикрыл ее плечо от сквозившей с лугов прохлады.
- Катя... Катенька... Ты слышишь?
Она со вздохом улыбнулась.
- Нет. Не слышу.
* * *
- Я мечтал посидеть с тобой, Новосельцев, и с тобой, Киря, у костра возле Угры. И вот эта моя мечта сбылась,- сказал Федор перед горевшим костром в изгибе берега, на траву которого наскальзывала вода и отливала с прозрачной зеленью.- Я удивляюсь, как сбываются мои мечты. Не сразу, а сбываются. Я хотел пойти на финскую войну, и это мое желание сбылось. Я решил стать политруком, и вот я-политрук. Я просился к границе, к той самой черте, через которую никому нельзя переступить.
И вот я еду туда. Я не хвалюсь, нет. Мои мечты, может быть, и незаметные. Но жизнь доверяет мне, раз без особой задержки пропускает меня к моим мечтам. И я за это буду защищать ее до последней кровинки. Люблю ее с солнцем, с землею, с вами, братцы!
Перед костром друг против друга сидели Кирьян и Новосельцев. Федор стоял на коленях между ними.
- Жизнь - это чудо великое. Но принимаю я, братцы, это чудо с дерзанием знать, откуда все! Откуда вселенная и весь мир? Что творится на Солнце? Как началась жизнь? Как сгорбленное и угрюмое создание вырвалось из лютых стихий и стало человеком? Почему пчела собирает мед? Какой будет Земля через тысячу лет? Все, все хочу знать: и сказки других стран, и их песни, и их книги хочу читать. Хочу поглядеть на лишайник с диких скал Памира. Хочу знать, что на дне океана. Все земное и человеческое хочу я знать.
