Царь горы - Александр Борисович Кердан
Когда Сивяков всё же заснул, то увидел сон.
Будто бы он, Сивяков, в каком-то будуаре наедине с кинодивой, звездой экрана и народной артисткой. Она обнажает свою прекрасную грудь, и Сивяков припадает к ней, как младенец. В голове у Сивякова всё плывёт. Поцелуи и объятия становятся всё жарче. Он как будто воспаряет…
И тут поезд дёрнулся, да так резко, что Сивяков полетел с полки вниз.
Он ещё не успел проснуться окончательно, но и в полусне успел испугаться: «Только бы шею не сломать! Только бы…»
Поезд дёрнулся ещё раз, и Сивяков, ловя руками воздух, плюхнулся прямо на огромный живот спящего начпо.
«Закон бутерброда…» – пронеслось у него в мозгу.
Веничкин всхрапнул, открыл глаза и дико воззрился на Сивякова.
– Извините, товарищ полковник, – промямлил Сивяков, пытаясь сползти с его живота.
Поезд дёрнулся в очередной раз, и Сивяков снова припал грудью к начпо.
– Ты что себе позволяешь, майор?.. Да я тебя… Да ты у меня… – возопил Веничкин, вполне себе «демократично и гласно» излагая свою позицию по отношению к случившемуся.
«Нет, не быть мне комбатом!» – обречённо подумал Сивяков.
И не ошибся!
Комбатом он в самом деле не стал. Только случилось это совсем по другой причине…
По возвращении в часть у Сивякова резко поднялась температура. Пришлось вызывать скорую из госпиталя. Ему вкатили жаропонижающий укол, и Сивяков забылся. А когда пришёл в себя, понял, что находится в какой-то глухой тишине, словно у него ватой уши забиты. Поглядел вокруг – соседи по палате о чём-то говорят, телевизор работает, а он ничего не слышит.
«В поезде просифонило!» – решил Сивяков.
…Две недели он провалялся в госпитале. Здесь же встретил Новый, одна тысяча девятьсот девяностый год. Постепенно слух стал возвращаться к нему. Но отит и простуда дали неожиданное осложнение на сердце.
Военно-врачебная комиссия списала Сивякова в запас – подчистую.
Так он в возрасте тридцати трёх лет и очутился на «гражданке». И, как оказалось, очень вовремя.
Перестройка и гласность, о которых так горячо и красиво говорили с трибуны Всесоюзного офицерского собрания, в конце концов привели к распаду страны. Вслед за страной разрушилась и Советская Армия. Многие из бывших сослуживцев Сивякова оказались уволенными по сокращению кадров и, выйдя за ворота армейского КПП, очутились на обочине жизни, так и не найдя себе места в новой России.
Многие, да только не Веничкин.
«Барин» не только не пострадал во время упразднения политорганов, но и ловко сумел устроиться на работу в областную администрацию. Так же, как в политотделе, он продолжал разъезжать на чёрной «Волге», учить окружающих жизни, философствуя о новых подходах и требовании момента, пока однажды не влетел на трассе под грузовик. Из-под обломков персонального автомобиля грузное и переломанное тело Веничкина с трудом вырезали автосваркой.
Перспективный комбат Аксёнов стал охранником в частном банке, а его покровитель – генерал Самойлов, отправленный на пенсию, уехал в родной райцентр, где принялся разводить пчёл, приторговывая избытками мёда…
Сам Сивяков к этому времени уже твёрдо стоял на ногах.
Не зря же комбат Аксёнов шутил, что дурака начальником штаба не поставят. Сивяков, поработав для начала «челноком» и сколотив на торговле турецкими джинсами, небольшой капитал, открыл свою фирму по торговле текстилем, нашёл хороших партнёров в Китае и вышел на международный уровень. «Поднялся», как говорили в девяностые.
Бизнес у него развивался так успешно, что вскоре у фирмы появились дочерние предприятия по всей России. Работа в них была налажена по-военному чётко. И сам Сивяков мог позволить себе каждый день на работу не ездить.
Тут и хобби у Сивякова появилось такое, какое себе только настоящие миллионеры позволить могут. Он сделался благотворителем и даже однажды широким жестом проспонсировал спектакль в том самом армейском театре, где знаменитая кинодива и народная артистка продолжала служить.
На банкете, устроенном после премьеры для почётных гостей, директор театра подвёл к Сивякову кинодиву и народную артистку, которая от лица всей труппы горячо Сивякова благодарила и сама протянула руку для поцелуя.
Сивяков разочарованно поглядел на её увядающее лицо и, вяло пожимая истончившиеся пальцы кинодивы, поймал себя на том, что ему дела нет, узнала ли постаревшая звезда в нём давнего неуклюжего майора или нет, и вообще что она ему абсолютно безразлична…
Больше он в этот театр не заглядывал и денег на новые постановки не давал.
В ближнем Подмосковье, куда он с семьёй к этому времени перебрался, Сивяков стал выращивать коней ахалтекинской породы. Это новое увлечение оказалось, в отличие от театральной благотворительности, не только зрелищным, но и выгодным. Ведь каждый проданный ахалтекинец по цене своей равнялся новенькому «мерседесу», а то и двум! А таких «мерседесов» в его конюшнях было более сорока…
Стоит ли говорить, что у столь успешного человека, и дом был – не дом, а настоящий дворец, и в холодильниках никогда не переводились деликатесы, о которых он, будучи офицером, и мечтать не смел.
Только вот бутерброды он разлюбил.
2018
Для особых поручений
Всех курсантов Донецкого высшего военно-политического училища инженерных войск и войск связи учили, что вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин, при всей своей гениальности, был прост, как правда. И курсанты, как один, старались на Ленина в этом вопросе равняться.
А курсанту Осе Жорикову и стараться, и равняться было не нужно.
По своей душевной простоте и принципиальности он был недалёк от идеала.
Спросил как-то преподаватель по марксистско-ленинской философии подполковник Сыч:
– Почему вы, товарищ курсант Жориков, не знаете, что писал Фридрих Энгельс ренегату Каутскому в сентябре тысяча восемьсот восемьдесят второго года?
Жориков вытянулся и отчеканил:
– Так ведь и вы, товарищ подполковник, не всё знаете!
– Как это не всё? – сурово воззрился на него подполковник Сыч.
– А так. Всё знать просто невозможно! Вы же сами говорили, что нельзя объять необъятное.
Подполковник Сыч Жорикову пальцем погрозил, но с расспросами про Каутского и Энгельса отстал. Правда, и на экзамене ему только троечку поставил. Но оценка Жорикова не волновала: он всегда был занят поиском истины.
Сухопарый и жилистый, с открытым, незамысловатым выражением скуластого лица, Жориков только казался простаком. Этому немало способствовало его неуёмное желание облагодетельствовать всех окружающих, даже тех, кто вовсе не нуждался в его помощи.
Подойдёт, бывало, к Жорикову однокурсник, попросит конспект списать – Жориков никогда не откажет. Если надо, он и в наряде по кухне и за себя, и «за того
