Крольчатник - Ольга Владимировна Фикс
Теперь эти хиппи, по словам Патрика, жили где-то в Калифорнии на принадлежащей кому-то из них ферме. Патрик сказал Ане, что эти люди были до знакомства с ней единственными для него, с кем он мог быть самим собой.
Перед отъездом в Москву Патрик нашел их и договорился, что, если Аня будет согласна, они приедут вместе на эту ферму и будут там жить и участвовать в общем хозяйстве.
Аня очень волновалась, выйдет ли у нее все это, не почувствует ли она себя среди этих людей чужой, и в то же время Аня была очень счастлива. В исполнении этой Патриковой мечты ей теперь виделась единственная возможность хоть как-то выжить в обступившем ее со всех сторон жестоком и безумном взрослом мире, единственная возможность сохранить как-то самое себя и не сделаться как они все. «Мы решили ехать как можно скорее, ведь виза моя уже кончается, – писала Аня. – Мне очень жаль, что мы с тобой, наверное, не сможем уже попрощаться. Я понимаю, что тебе мое решение уехать к каким-то грязным и волосатым, курящим травку хиппам, пусть даже и живущим в Америке, должно показаться диким. (Помнишь, как мы с тобой всегда презирали этих волосатиков с Гоголевского бульвара?) Но мне почему-то кажется, я надеюсь, что когда-нибудь ты меня поймешь, ну или по крайней мере не осудишь».
«Бедная Аня! Как она, наверное, стеснялась мне все это писать! С каким трудом, наверное, подбирала слова!» Марине стало стыдно, что она сама так и не осмелилась рассказать Ане про Крольчатник. Наверняка Ане стало бы легче, знай она о Марине всю правду. Однако поезд ушел, прошлое не воротишь. Марина пожелала Ане мысленно всяческого счастья и отложила ее письмо в сторону.
Бандероль была, разумеется, от отца. В ней был амулет, который, по словам Марининой прабабушки-негритянки, помогал женщинам переносить боль во время родов. Эта прабабушка, оказывается, была знахаркой, потомком знаменитого рода знахарей, берущего начало еще из Африки.
Марина с интересом разглядывала кусок черного тяжелого дерева со вставленным в него кроваво-красным камнем – наверное, это был рубин. Приглядевшись, Марина поняла, что на деревяшке вырезано лицо, искаженное невыносимой болью. Рубин торчал из распахнутого в крике рта.
Сергей глянул на амулет и поежился:
– Что это его, пытают, что ли?
– Да нет. – Марина покачала головой. – Это женщина, и она рожает.
Сергей слегка побледнел. Марина завернула амулет обратно в пахучий пальмовый лист и бережно спрятала в ящик стола.
– Ладно, – сказала она, успокаивая не то Сергея, не то саму себя, – будем надеяться, что он мне не пригодится.
15
Утром Сергей уехал, а вечером снова вернулся. С утра уехал опять и в следующий раз приехал только дня через три. С той поры наезжал он довольно-таки регулярно, так что в Крольчатнике все к нему скоро привыкли.
Сперва Марина беспокоилась, как будет реагировать Сергей, узнав об истинных отношениях, связывающих обитателей Крольчатника. Но Сергей в эти дела не вникал и, приезжая, вообще, казалось, не замечал никого, кроме Марины, так что постепенно она и думать забыла обо всех этих страхах и просто наслаждалась каждой минутой из тех, что они проводили вместе. В Ксюше Сергей, похоже, души не чаял, к вящей Марининой радости, кроме того, они временами вели с Сергеем ожесточенные споры о том, как назвать Маринино будущее дитя.
Между прочим, эта тема занимала не только Сергея. Илья буквально изводил Марину, требуя, чтобы она непременно обрезала ребенка на восьмой день (если, конечно, это будет сын) и дала ему какое-нибудь еврейское имя. Денис в шутку подбивал Марину выдумать что-нибудь экзотическое.
– Назови его, например, Альфредом. Называть будем, чтоб в глаза не бросалось, просто Аликом. Ты подумай: ведь никто, кроме нас, не будет знать, что на самом-то деле…
Валерьян же, как ни странно, к проблеме выбора имени отнесся полностью безразлично.
– Хоть горшком назови, – легко отмахнулся он, когда Марина пришла с этим вопросом к нему в конюшню. – Рожай только уж его поскорее!
– А насчет обрезания ты как думаешь? – не отставала от него Марина. Ей пока что все это виделось не более чем забавной игрой.
– Да по мне – пожалуйста! У меня вон отец тоже был обрезанный, и ничего, вроде бы не жаловался.
– Разве у тебя отец был еврей? Ты мне никогда не говорил! – удивилась Марина.
– Почему сразу еврей? Татарин он был! Абдулла Исмаилбеков. На работе для краткости Андреем звали.
– Так, может быть, ты какое-нибудь татарское имя хочешь?
– А чего? Можно, например, Равилем назвать или, скажем, Саулом.
– Саулом? – К конюшне подошел Илья. – Шаулем, значит, по-нашему? А чего, славное имя, называй, Марина, не сомневайся!
– Да погодите вы называть, родить его еще надо! – отмахнулась от него Марина. – Может, это еще девочка будет.
«Шауль. Это, интересно, как на русский перевести? – задумалась Марина по дороге обратно в дом. – Вот был, кажется, такой апостол Павел. Его вроде сначала Савлом звали. А Савл – это, получается, как раз Саул, то есть опять-таки Шауль. Тьфу, совсем запуталась! Хотя вообще-то Пашка – неплохое имя».
Пашку одобрил даже Сергей, когда он этим вечером в очередной раз приехал навестить Марину. И только Денис зудел, что уж раз так, то, по крайней мере, записать надо все равно как-нибудь по-иностранному, Паулем, например, ну или, на худой конец, Полом. А что, замечательное вообще-то имя – Пол. И очень, между прочим, символичное. Марина, кстати, помнит, что «пол» по-английски «секс» будет?
За символику Денис схлопотал от Марины по спине мокрым полотенцем.
16
В тот вечер Марина ждала Сергея, но он почему-то не приехал, и ей было очень тоскливо. Поскольку телефона в Крольчатнике не было, Марине легко было объяснить себе, что у Сергея неожиданно возникло что-нибудь неотложное – мама, например, заболела. Правда, такого еще никогда не случалось, но все ведь когда-нибудь случается в первый раз!
Грустно меряя из конца в конец длинный коридор на втором этаже, Марина с тоски стукнулась к Денису.
Денис сидел на кровати в позе лотоса. Он очень обрадовался Марининому посещению.
– Сколько лет, сколько зим! Дай-ка я, кстати, гляну на твой живот! Ну-ка, не ошибся ли я? Сколько там тебе еще ходить осталось?
Посмотрев, Денис сказал, чтоб Марина не шибко волновалась: ходить ей еще недели три как минимум.
– А что, небось надоело?
– Да как еще!
– Погоди, еще жалеть будешь, что все так
