Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин
Надежда. Про цветы можно?
Гринька (обдумав). Про цветы говори. Да покороче! Дело не терпит.
Надежда. Терпит не терпит, любит не любит, к сердцу прижмёт...
Гринька исподлобья взбуривает на неё.
О чём это я?
Гринька. Про цветы начинала.
Надежда. Забываюсь. Старею, видно. Хоть в тридцать восемь какая старость? Самое лето в душе, сок бродит по жилам. Хмельной сок, Игната!
Гринька(решительно). Ступай, тётка Надёжа! Топор я сам тебе принесу.
Надежда. Дай досказать. В Грачиной роще, Игнат, подснежники расцвели. Как раз там, где чёрный камень. Я не рвала их, берегла до поры. Сегодня сорву, однако.
Гринька. Не придёт он к чёрному камню! Напрасно стараешься. А я приду и все твои подснежники выпластаю! Все до единого.
Игнат. Ну вот, Надёжа, зазубрину на лезвии вывел. Теперь хоть брейся своим топором.
Надежда. Эх, кабы в душе ещё вывел! (Забыв топор, уходит.)
Игнат и Гринька принимаются за прежнее.
Перед кузницей – Домна. Она принаряжена. Раздумывает: заходить ли? Не решилась. Отошла к тополю, слушает звон кузнечный, старческое дыхание мехов.
Появляется Никита. Он в чистом, при всех медалях.
Никита. Из району звонили. За семенами велят ехать.
Домна. Ох, Никита, зря ты насоветовал это! Теперь хожу – голова от дум пухнет.
Никита. Думы-то разные бывают. (Усмехнулся намекающее.) Ишь как вырядилась!
Домна. Всех по Клавдии по своей не меряй!
Никита. Все вы Евины дочери! Ехать, что ли, за семенами-то?
Домна. Езжай, да не сболтни там! Сразу загремим.
Никита. За портфельчик боишься? Не шибко толстый портфельчик-то.
Домна. И чего ты под кожу лезешь? Осатанел совсем. А ведь одну упряжу везём. И чин и твой не ниже: как-никак бригадир.
Никита. Чин, чин! Без чина много всяких причин. С фронта ехал, всё расплановал: тут так, тут этак – дорожка ровная, прямиком в гору пойдёт. А она сплошь в ухабах и под гору катится. Потому и злюсь и пакостные слова на язык липнут. А дело наше святое, Домна Сергеевна, чистое дело: ослаб народ, забыл, чем хлеб пахнет. Надо поддержать немножко.
Домна. То худо, что не одни мы ослабли. Всей державе туго приходится. А мы всех умней быть хотим.
Никита (чуть переигрывая). Ради своего колхоза можно и похитрить. Бабы, или, по-городскому сказать, женщины, себя не щадя, всё войне отдавали, и ежели государство для них малой толикой поступится – большого убытка не будет.
Домна. Да ведь обман получается! Просим на семена – раздадим на трудодни. И кто обманывает: колхозная верхушка.
Никита (философски). У нас планида такая. Хошь людям добра – ври, хошь пользы себе – опять ври. Умные колхозные бригадиры начальство своё обводят, глупые – подчинённых околпачивают.
Домна. Не то, Никита. Светлая жизнь обманом не строится.
Никита. О светлой жизни судишь, ага... себе хочешь светлой жизни. (Кивнул в сторону кузницы.) И тут же лукавишь: дескать, я не к Игнату пришла, я по делу. А мне эти дела давно известны! Так же и другие хитрят. И кто ловчее концы в воду прячет, тот самый правильный человек.
Домна. Говоришь – ровно следы заметаешь. А сам исподтишка подталкиваешь: падай, Домна, падай! Ну, упаду – легче тебе станет?
Никита. Вместе упадём, ежели что. Команда была: лезь через бруствер и – в атаку! Кабы на фронте после команды так раздумывали – ни за что фрица не одолели бы. (Уходит.)
Появляется Лужков. Он с велосипедом. Возбуждён.
Лужков. Я только что с Лебединой протоки. Большое поле уже засеяли. Без единого перекура.
Домна. А вы собирались кнутом подгонять?
Лужков. Подгонять – нет, не собирался. Но ведь я должен понять те мотивы, которые движут людьми! Полуголодные, отощавшие и на таком накале! Только энтузиазм?..
Домна. Мне бы ваши заботы!
Лужков. В такое время ужасно чувствовать себя посторонним! Я сожалею, что не выучился на агронома.
Домна. Ещё не поздно, учитесь.
Лужков. Собираюсь, да за учебники сесть некогда.
Домна. До учебников ли? Вижу, по чужим огурешникам шастаете. У Клавдии Хорзовой в огурешнике гряды, что ль, закладывали?
Лужков(смутился). Я, знаете... я от собак прятался. Целая стая накинулась.
