В доме на холме. Храните тайны у всех на виду - Лори Фрэнкел
— Потому что я тебе больше не нравлюсь?
— Потому что я больше тебя не знаю!
— Я прежняя! — крикнула Поппи. — Я точно такая же, как всегда! Мы по-прежнему можем ставить пьесы и быть принцессами! Мы по-прежнему можем устраивать ночевки!
— Я даже не… — по выражению лица Агги казалось, что она пытается выполнить в уме деление столбиком. — Поппи, если я задам тебе вопрос, ты ответишь мне правду?
— Да.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Ты мальчик или девочка? — спросила Агги.
— Нет! — Поппи заставила себя посмотреть на лучшую подругу во всей Вселенной. Она подумала о сказке, которую рассказывала ученикам в Таиланде, о том, насколько было бы легче, если бы у нее были магия и волшебная палочка. — Не то и не то.
— Я не это имею в виду. — Агги скорчила гримасу. Потом смягчила ее. Потом спросила: — Тогда кто ты?
— Не знаю. Кто-то еще.
— А кто еще есть? — и впервые за весь вечер голос Агги прозвучал так, будто вопрос, который она задавала, на самом деле был вопросом, который она задавала.
— Я — всё вышеперечисленное. — Поппи не могла не улыбнуться, и это тоже было какое-то волшебство, потому что Агги не смогла не улыбнуться в ответ. — И стану еще бóльшим.
— Что это значит?
— Это сложно. — Теперь, когда Агги улыбалась, у нее едва не закружилась голова. Она осознала, что до смерти хочется обо всем этом поговорить. — Наверное, я сложная. Меня трудно объяснить. Я своего рода чудачка.
— Эй, это не ты чудачка! — сказала Агги. — А я.
— Правильно, — признала Поппи. — Очень правильно. Тогда, наверное, мы обе чудачки. Может, потому мы так нравимся друг другу.
— В любом случае для принцесс мы слишком большие. — Теперь Агги улыбалась во весь рот. — Отныне и впредь можем быть чудачками-соперницами.
Когда они вернулись домой, никто не спал.
— Папа с мамой танцевали? — Лицо Бена выражало чистое сострадание.
— Угу.
— Фуу-у! — хором.
— Медленный танец? — спросил Ригель.
— Угу.
— Фуу-у!
— Он трогал ее за задницу? — поинтересовался Ру.
— Не говори «задница», Ру, — рассеянно обронил Пенн, ища в морозилке мороженое.
— Фу-у, Ру, гадость какая! — воскликнул Орион.
— Но трогал ведь, правда?
Поппи крепко зажмурилась и попыталась думать о чем-нибудь другом.
— У вашей матери великолепная задница, — снизошел отозваться Пенн изнутри холодильника.
«Фу-у» усилилось до какофонии. Вот такими он их любил. Он нашел и мороженое, и фадж, который надо было разогреть, и вишенки, ярко-розовые от какого-то ядреного рассола — вероятно, в случае Апокалипсиса его будут использовать как топливо.
— Ну, и чем вы, ребята, занимались весь вечер? — Рози начала нарезать бананы. Почему бы не закинуться витаминчиками?
— Держали свои ручонки при себе. — Бен добыл тарелки и ложки.
— Тем хуже для вас, — поддел его отец.
— Если папа, трогающий за задницу маму, — это худшее, что случилось с тобой на первых школьных танцах, значит, дела у тебя очень даже хорошо, — поздравил Ру сестру. — Бен в восьмом классе пошел на хеллоуинские танцы в костюме робота с фальшивыми руками спереди роботского тела, и, когда он пригласил Кайенн танцевать, они всю ее облапали. Его впервые допустили «к телу», а он все упустил, потому что это были не настоящие руки!
— А помнишь, как Алекси Гаверски попросила тебя заново завязать ей поясок на ежегодном «весеннем обострении»? — Бен мог играть в эту игру всю ночь, и у него не кончились бы порочащие Ру сюжеты. — Ты привязал его к радуге из воздушных шариков, и она потянула за собой всю эту штуку вместе со звуковой аппаратурой, когда Энди Кеннеди пригласил ее танцевать.
— На отчетный концерт в восьмом классе, — Орион даже не соизволил отвлечься от топингов, которыми посыпал мороженое, — все должны были надеть белый верх и черные брюки, но Ригель явился в своей желтой майке.
— И какое отношение эта история имеет к школьным танцам? — Ригель стащил с себя носки и запустил их в мороженое Ориона.
— Такое, что ты опозорился.
— Та футболка была почти белая!
— Она была цвета банана.
— Она была бежевая!
— В общем, Ригелю пришлось просить рубашку у кого-то взаймы, но единственной, у кого нашлась запасная, была Мэнди О’Лэки, и эта рубашка была вся в оборочках, с подушечками, такая женственная спереди, что у Ригеля будто выросли сиськи.
— Откуда бы он их взял? — пробормотала Поппи.
— А в «Двенадцати днях Рождества»[26] он должен был петь соло строчку «двух горлиц», и ему пришлось спеть ее двенадцать раз, и каждый раз, когда он пел, все покатывались от хохота.
— Одиннадцать, — педантично поправил Бен.
— Дурачина! В Рождестве двенадцать дней! — фыркнул Орион.
— Дурачина! В первый день она получает куропатку на грушевом дереве и больше ничего.
— А откуда вы знаете, что это она, а не он? — спросила Поппи.
— Потому что парням на фиг не сдалась куропатка на грушевом дереве на Рождество, — заявил Ру.
— Никому не на фиг не сдалась куропатка на грушевом дереве на Рождество, — не согласилась Поппи.
— И что, подарки кажутся странными только в этом пункте? — спросил Бен. — Думаешь, этот человек — каким бы ни был его гендер — серьезно внес в свой список пожеланий десять скачущих лордов?
Рози улыбнулась Пенну. Она чувствовала, что может сидеть за своим кухонным столом, есть мороженое вместе с семьей и слушать этот разговор до скончания веков. Эти дети, ее множества, — они могли вырасти. Могли уехать Туда. Могли стать — и станут — новыми, изменившимися, настоящими взрослыми в процессе становления людьми,
