Кухонный бог и его жена - Эми Тан
И увидела его лицо! И такую радость на этом лице!
Мы не произнесли ни слова. Он взял меня за руки и крепко их сжал. Так мы и стояли, с влажными от счастья глазами, зная без слов, что оба чувствуем одно и то же.
Сейчас я прервусь, потому что каждый раз, когда я вспоминаю эти минуты, мне надо немного поплакать. Не знаю, отчего сейчас так грущу из-за события, которое подарило столько счастья. Наверное, так всегда происходит с лучшими из воспоминаний.
21. МАТЬ КРОШКИ Ю
Пинат жила совсем близко, поэтому за всю дорогу нам хватило времени лишь на пару фраз.
— Почему ты ждал? — спросила я. — Я так опоздала!
— Я подумал, что, должно быть, тебя опять подвели туфли, — ответил он. — Что, наверное, ты сломала каблуки, как на танцах в Куньмине.
Я рассмеялась, Джимми тоже. Но он быстро стал серьезным.
— Я полюбил тебя с того самого дня, как увидел. Полюбил то, что ты на все способна. Например, танцевать на сломанных каблуках и босиком. И то, какая ты хрупкая, но в то же время сильная и храбрая. Такую, как ты, ничто не остановит.
Честное слово, твой отец именно так и сказал! Он думал, что я сильная, но я сама никогда о себе так не думала. Не знаю, почему он так решил. И за всю последующую жизнь не изменил мнения. Правда странно?
Я рассказала Джимми Лю, как настрадалась в браке и как пыталась уйти от Вэнь Фу, но не смогла из-за Данру.
— А сейчас я собираюсь спросить кузину, как она это сделала. И тоже добьюсь развода.
Тогда Джимми Лю сказал:
— Вот видишь, какая ты сильная?
— Это не сила, — ответила я. — У меня больше нет сил бороться с ним. Иногда я не знаю, как прожить хотя бы еще один день.
— Это и есть твоя сила.
Когда мы дошли до меблированных комнат, в которых жила Пинат, Джимми Лю сказал, что подождет меня в книжном магазине.
— Я могу сильно задержаться, — предупредила я.
— Два, три или четыре часа — это неважно, — отозвался он. — Я подожду. Я ждал тебя почти пять лет.
Видишь, какой романтик? Мне было так тяжело расстаться с ним, едва я его нашла.
Я вошла в маленькую общую кухню. На полу возились два малыша. Я спросила женщину, жарившую что-то на обед, здесь ли живет Цзян Хуачжэн.
— А? — прокричала в ответ она. — Кто тебе нужен?
Я подошла к ней ближе и тоже стала кричать, чтобы перекрыть шипение масла на сковороде. Расслышав меня, она улыбнулась, вытерла руку, поставив очередное пятно на свое платье, взяла меня за локоть и повернула в сторону лестницы.
— Там, наверху, сестренка. Третий этаж, комната номер два. Только постучи сначала, у нее гость.
И она вернулась к готовке, посмеиваясь себе под нос:
— Как много гостей!
С каждой темной ступенькой я волновалась все больше. Что, если Пинат стала одной из «придорожных жен»? Разве не эта судьба ожидает женщин, лишившихся мужей и семьи? Как еще ей заработать на пропитание, если у нее нет мужа?
И вот я остановилась перед дверью комнаты номер два. До меня доносился голос — мужской, как мне показалось. Ему отвечал женский, и он походил на голос Пинат. Знакомый нетерпеливый говор, знакомые жалобно-требовательные интонации в конце каждой фразы.
Я постучала, и голоса смолкли.
— Кто там? — резко спросила Пинат.
— Цзян Уэйли! — крикнула я в ответ. — Твоя кузина.
Не успела я еще что-либо добавить, как дверь распахнулась, Пинат втянула меня в комнату и с грохотом закрыла ее у меня за спиной. Она дергала меня за волосы, щипала за щеки и кричала:
— Это ты! Наконец-то пришла! Что так долго собиралась?
Она ничуть не изменилась! Такова была моя первая мысль. Та же чуть обиженная улыбка, те же шаловливые глаза. Я почувствовала облегчение.
Но первую мысль сменила вторая: Пинат совершенно на себя не похожа. Если бы мы встретились на улице, я бы прошла мимо, не узнав ее. Волосы коротко острижены и разделены на пробор. Простая куртка на пуговицах, сшитая кое-как, настолько мешковатая, что полностью скрывает фигуру. На лице ни капли косметики.
Моя кузина всегда гордилась своей изысканной бледностью, но сейчас была смугла, как уроженка Кантона!
— Эй, познакомься с моим другом By, — сказала она и развернула меня.
Я увидела молодого мужчину в круглых очках и с очень густой черной шевелюрой, зачесанной назад. Он держал в руках кисть. По всей комнате были разложены большие листы бумаги. Они лежали на полу и на узкой кровати, свисали со стульев. На всех было написано одно и то же: что-то о студенческом собрании и протестах против новой земельной реформы. Так, выходит, Пинат и правда стала коммунисткой!
— Эти уже высохли, — сказала она, указывая на некоторые из плакатов. — Забирай. Остальные закончим вечером.
Она проговорила это так, словно отдала распоряжение, но мужчина, кажется, не обратил на ее тон внимания. Он быстро свернул несколько листов, сказал мне, что рад знакомству, и вышел.
Слова не шли мне на язык, поэтому я просто отдала Пинат красиво обернутые подарки. На ее лице появилось раздраженное выражение, но она вздохнула и приняла их. Я думала, она отложит свертки, чтобы открыть потом, наедине. Так принято, китайцы всегда так делают, чтобы, если подарок придется тебе не по вкусу, никто не увидел твоего разочарования. Но она ждать не стала.
Сначала она открыла то, что передала Старая тетушка. В свертке оказалось старинное зеркальце, серебряное, с тиснением на обратной стороне и на ручке.
— Ай-ай, только посмотри на это, — сказала Пинат, нахмурившись. — В последний раз, когда мы виделись, она спросила: «Скажи, та красивая девушка, которую я когда-то знала, еще жива?» Я ответила, что у меня нет зеркала, чтобы собой любоваться. Но я жива, красивая или нет. И посмотри, что она мне теперь подарила! Пф! Она думает, что эта безделица заставит меня вернуться к прежней жизни.
Пинат взглянула в зеркало. Мне показалось, что кузина не утратила прежнего тщеславия: она похлопала себя по щекам, раскрыла глаза пошире и улыбнулась тому, что увидела. Она на самом деле была очень хорошенькой. На свой лад. Гладкая кожа, большие глаза, хотя черты лица и грубоваты. Но этот недостаток
