Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина
Но ведь и сытый опыт, тоже опыт. И человек может прожить отпущенный ему срок, иногда немалый, в полном внешнем благополучии и так и умереть " не зная жизни". Так? Нет, не так. Потому что у каждого свой крест и свой ад.
Адом Лидии Кондратьевны была ее тетка Клавдия Захаровна, особа вздорная, странная, а под конец жизни, совершенно выжившая из ума. Но Лидия, по скромности, вовсе не считала тетку адом, мол, обычное дело. Вот если бы она любила тетку, когда, конечно, тогда — слезами обольюсь. А без любви страдать, вроде бы это и не страдание. Клавдия Захаровна занимает в нашем повествовании небольшое, но, как окажется, важное место, поэтому стоит рассказать о ней поподробнее.
Они съехались двадцать лет назад, когда умерла мать Лидии. У каждой было по однокомнатный квартире, поэтому при обмене тетка и племянница получили трехкомнатуную в новом районе. Никогда бы Лидия не стала улучшать таким способом жилищные условия, если бы не материнский наказ. Та даже на смертном одре горевала, что оставляет дочери столь тяжкое наследство. Но отказаться от тетки Лидия не имела права. "Помни, — говорила мать про свою старшую сестру, — она меня воспитала, выучила и на ноги поставила. И вообще… Ты знаешь, как мы ей обязаны".
Слово " вообще…" было в этом наказе ключевым. Подробности истории, за которую Клавдию надо всю жизнь благодарить, Лидия знала очень вчерне. Мать не любила об этом рассказывать. Родителей Лидии Кондратьевны, дело было уже после войны, должны были арестовать, а Клавдия как‑то там вмешалась и спасла беременную сестру от ареста, но зятя, Лидочкиного отца, он работал в конструкторском бюро, обвинили в шпионаже и расстреляли. О расстреле узнали много позднее, мать считала мужа живым и через сестру в ГУЛАГ посылала фотографии маленькой дочки. Ой, давно все было, что вспоминать…
В новом доме тетка повела себя хозяйкой. Ее бывшее жилье имело преимущество — второй этаж и "лоджу" застекленную, кроме того, и кухня у нее была на три метра больше, у Лидии кухня совсем недомерок — пять квадратных метров. Клавдия Захаровна любила подчеркнуть, что облагодетельствовавала племянницу, а со временем вообще стала говорить: "Ты у меня живешь, так уважай мои правила".
А правила эти были тяжелыми. Тетка была неприятным человеком. Можно бесконечно загибать пальцы, считая ее недостатки, такие, как жадность, сварливость, подозрительность, мнительность, мелочность, глупость… Лидия для простоты вместила все в одно емкое определение — дура. Была бы умна, так спрятала бы букет личных качеств от человеческих глаз. Ведь смердит!
Дура дурой, а карьеру сделала. Тетка, начав рабочую жизнь в охране большого завода, со временем дослужилась до начальника отдела кадров. И всегда в парткоме, в профкоме, и везде на хорошем счету. Значит, не лишена была определенного обаяния. Сидя за красным кумачом, она читала анонимные письма, сводила и разводила людей, выясняла, имеет ли муж право на супружескую измену, распределяла путевки на юга и в пионерские лагеря. И почему‑то люди ей это доверяли. Уму не постижимо!
В новой квартире тетка поделила комнаты по справедливости — себе самую большую с окнами на юг, Лидии — угловую с балконом, а третью — самую маленькую, назвала гостиной и обустроила на свой вкус. Тетка была ветераном труда, поэтому за квартиру, свет и телефон сразу стали платить вдвое меньше. По недомыслию (а может, нарочно придуривалась), она не усматривала разницы между ветераном труда и лауреатом государственной премии, поэтому относилась к себе с очень большим уважением и требовала уважения от других. При этом она путала слова, "сертификаты" называла "супинаторами", "памперсы" — "сникерсами", "синтетику" — "сантехникой". Гости были уверены, что она шутит, иногда едко, чаще мрачновато, скажем, когда Андрониковский монастырь назывался Андроповским. Родня, зная ущербность Клавдии в лингвистике, ехидно посмеивалась, а Лидия бесилась, потому что не могла понять, дурит ее Клавдия Захаровна или впрямь дремуча, как тайга.
И, конечно, тетка следила за каждым шагом племянницы. Если Лидия не отвечала на какие‑то вопросы, мол, где была вечером и как к ней на данный момент относится начальник, Клавдия узнавала требуемое по телефону у сослуживцев, а потом устраивала сцены. Лидия давно поняла, что лучше не возражать, и своим непротивлением совершенно выводила тетку из себя. "Ну что ты молчишь? Хочешь сказать, что согласна? Но ты бы видела, какое у тебя при этом лицо!"
Из всех незадачливых Лидочкиных ухажеров именно во Фридмане она почувствовала угрозу своему благополучию, а потому сделала все, чтобы они разошлись. На все телефонные звонки она отвечала, что Лидии нет дома и не будет никогда, и вообще — "как вам не стыдно, вы ей не пара, вы жену похоронили". Самой Лидии она ругала Фридмана на все лады и особенно упирала на то, что он еврей. Последнее было в ее глазах таким недостатком, который затмевал все остальные. " Он же еврей!" — кричала тетка со слезой в голосе. Обычно у антисемитов хватает ума скрыть этот порок, а тетка блажит во весь голос. Ну дура, что с нее взять!
К бизнесу племянницы она относилась крайне негативно, кляла Лидию черными словами, обзывая ее "приспешницей Рейгена" и "агентом мирового капитализма", а еще "эксплуататоршей и воровкой". А эти ее капризы — "готовить не умеешь, разве так куриную лапшу варят?", а эти ее болезни — то радикулит, то артрит, то черт в ступе.
Но это была жизнь, трудная, склочная, но жизнь, а потом началась преисподняя. Лидия вдруг обнаружила, что отлучаясь из своей комнаты в туалет, тетка "запирает" свою комнату красной ниткой. Нитка была перекинута через дверную ручку, а другим концом накручена на крохотный, едва заметный глазу гвоздик, специально вбитый в деревянный косяк. Надо сказать, что все годы тетка оберегала свою комнату, как Синяя Борода пресловутую кладовку. Она и раньше, уходя из дома, запирала комнату на ключ. Лидии разрешалось заходить туда только при крайней необходимости — еду принести, если тетка не хочет (или не может) сама дойти до кухни или поясницу ей растереть змеиным ядом. А в прочие дни — ни–ни, как в коммуналке. И даже если ты с подносом, то обязательно постучись и дождись отклика. А тут на три минуты в туалет отлучилась, и комнату — на запор, и уже не ключ, а нитка.
При этом тетка делала все, чтобы Лидия не увидела, как она стреноживает ручку с гвоздиком. Клавдия Захаровна выходила из своей комнаты медленно, как бы по частям.
