Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин

Это вокруг, рядом, всё ясно, зримо, лишено тайн. На старом, молнией расщеплённом кедре верещит беззаботная векша; передние лапки прижаты к груди, в них – шишка. Если бы не любопытная плутоватая мордочка – точь-в-точь снежный сугробик на ветке. Гордей скользит мимо неё равнодушным взглядом: «Страдует. Видно, худо на зиму запаслась». Выронив почерневшую шишку, белка метнулась на соседний мощностволый в густом оперенье кедр, вскарабкалась на вершину и пропала где-то за стрельчатым куржаком.

Пенное облако, давно стывшее в жидком подсинённом небе, рассосалось... Разгорелось холодным сверкающим костром солнце. Заиграл, заискрился волнистый наст, порозовела только что голубоватая дорога. Синеватая крыша над головой приподнялась, и тихо-тихо, серебряно-серебряно тенькнул невидимой стрункой морозец. Звук этот, нарастая, разбудил взбалмошную сороку. Она недовольно закрутила хвостом, открыла один глаз, другой, негодующе восстрекотала. Мороз заиграл на всех струнах, заполнил звоном своим всю необъятную, только что дремавшую будто бы в ребячьем неведенье землю...

- Добро, – прислушиваясь к восходящим ввысь голосам, щурясь от грозного торжествующего света, заполоводившего всё вокруг, пробормотал Гордей. – Добро...

Совсем рядом пушечным снарядом взорвался косач, сбил крылом снег с веток, вспугнул векшу, выронившую ещё одну недогрызенную шишку, и, поднявшись над лесом, послал своим сородичам и всему миру утренний привет.

Заярье дымилось поздними дымами, скрипело, кашляло, материлось, чихало, пахло варевом и печёным хлебом.

Глухо трубили коровы. Весело пророчили петухи.

У колодцев звенели вёдра.

Рокотал под ногами блескучий снег.

Добро.

ВЕРУЮ!

ДРАМА в двух действиях

Действующие лица

Игнат Мантулин.

Гринька (Григорий), его сын.

Клавдия Хорзова.

Никита, её муж.

Домна Атавина.

Андрей Лужков.

Вера.

Надежда Решетова. Пётр, её сын. Галина. Дарья.

Первая девушка. Вторая девушка. Третья девушка. Парень.

Действие первое

Дорога, уходящая в гору. Вдоль дороги дома. На самом лбу взгорыша унылое сельское кладбище. У подножия – кузница.

Начало действия относится к весне сорок пятого года. Этой весной возвращались с войны два тридцатилетних солдата. Оба меченые, но живые – немыслимое везение! Двое из всей Бармы. А уходило полсотни мужиков и парней.

Возвращались. У Игната кроме шрамов под соломенными висками – ордена, среди которых два Славы. Да и Никиту наградами, не обидели. Ранами тоже. Левое плечо западало. Нога сгибалась худо. До рези в глазах всматривались в родную деревню. Вот она, Барма, бедная, вдовая. И крестов на кладбище, кажется, прибавилось. Но солдатам не до покойников. Война приучила к мысли о том, что смерть, как сидор солдатский, постоянно за плечами.

Игнат. Ну вот и дома... дома! Поди, не ждут уж, а?

Никита. Немудрено. Пятьдесят человек призывали, а сколь из полусотни-то уцелело? Тот погиб, тот без вести пропал...

Игнат. И меня потеряли, наверно. Полгода по госпиталям валялся. Думал, не выкарабкаюсь.

Никита. Потеряли... могли потерять, ежели не шибко ждали. А ежели ждали – не потеряют.

Игнат. Ждут! Я знаю, меня ждут! Может, встречать вышли. И я вот он. Явлюсь и, как положено по уставу, отрапортую: «Сержант Мантулин прибыл в полное ваше распоряжение. Разрешите сменить автомат на поручни?».