Феликс Светов - Отверзи ми двери
- Очень мило! - засмеялась Юдифь и чмокнула подошедшего к ней и наклонившегося за наградой Феликса. - Только уж православие зачем? Я его не зря под вешалку устроила.
Лев Ильич снова поймал брошенный на него взгляд Веры, на этот раз ему почудилась в нем усмешка, и он совсем успокоился, но теперь потому, что знал, твердо знал, чем это все сегодня кончится: "Ну и ладно", - сказал он себе.
- По части православия я не специалист, - сказал усаживаясь Феликс Борин, - где ему место, не мне определять. По мне, так оно и к квасу имеет только чисто условное отношение. Завезли да чуть принарядили языческую стихию, будто море этого свинства можно хоть бетонными берегами укрепить.
- Да, про квас-то забыла! - всплеснула руками Юдифь. - Толик, прошу вас, разлейте - братина требует мужской руки.
Лысый франт подтянул рукава и, поблескивая запонками на манжетах, принялся разливать квас, черпая из братины ковшом.
"Квас-то из концентрата!.." - успел с новым облегчением подумать Лев Ильич, хлебнув из кружки.
- Так у нас же свой специалист есть, - без улыбки сказал Вадик Козицкий. Что ты таким скромником сидишь, Лев Ильич, тебе и карты в руки?
- Вы - специалист? - удивленно подняла брови Юдифь. - Вот бы не подумала, вы ведь живой природой - кажется, рыбой - занимаетесь?
- Рыба - это его хобби, - не унимался Вадик. - А православие, как он же недавно утверждал, экзистенция.
- Ой, как интересно! - глядела на него своими прекрасными глазами Юдифь. Ну не молчите же!.. Да вы и не выпили за меня?..
- Перестаньте, что за тема за столом! - вмешался франт, у него неожиданно оказались умные, острые глаза и широкие жесты уверенного в себе человека.
"Эко он ловко с квасом обошелся и не пролил ни капли", - с симпатией отметил Лев Ильич.
- А чем не тема, - вмешался Феликс, - что, запашок не нравится?
- Запах еврея, - брякнул вдруг унылый господин. - Эпиграмма Марциала, посвященная его другу Бассу, у которого дурно пахло изо рта, - и в наступившей вдруг за столом тишине продекламировал :
- То, чем от сохнувшей лужи часто пахнет...
Чем натощак от всех шабашу верных...
Лучше мне нюхать, чем, Басе, твое дыханье.
Да и Аммиан Марцеллин рассказывал, - продолжал он безо всякого выражения, - что когда император Марк Аврелий проезжал по Палестине, в нем часто вызывали омерзение встречавшиеся ему "вонючие, суетливые евреи"... Это к вопросу об истоках древнего антисемитизма, которым, разумеется, проникнуто правосла...
Льву Ильичу показалось, он даже почувствовал, как соседка опять всадила эрудиту в бок локоть: "Спасибо, она такая пышная и локоток, наверное... Неужто бедный Сашенька этого не знает - ему б такой фактик!.."
Но каких только людей нет у нашего царя!.. - развеселился Лев Ильич.
За столом смущенно захихикали. Несколько, видно, оторопели.
- А я тебя все-таки заставлю открыть рот, - сказал без улыбки Вадик Козицкий, - уж очень ты в прошлую нашу встречу был разговорчив. Что ж ты теперь отмалчиваешься?
- Насчет чего? - лениво спросил Лев Ильич, он себе удивлялся и радовался своему спокойствию, - про евреев или о православии? А может, о России?
- Так в тебе это все вместе - или ты теперь не еврей? - Вадик говорил спокойно, расчетливо, жестко.
- В чем дело, что за разговор, непонятный непосвященному? Вадик, вы себя ведете просто неприлично... - рассердилась Юдифь.
- Почему ж я должен вас посвящать, когда Лев Ильич тут сам живой персоной? Ныне крестившийся раб Божий - Лев Ильич Гольцев.
- Крестившийся? - открыла и без того распахнутые глаза Юдифь. - Да не может того быть? Вера, ты слышишь?
Вера ей не ответила и не глядела на него, Льву Ильичу показалось, что она смотрит на Надю, и он порадовался тому, что сам он Нади не видит - совсем было тихо на том конце стола. "Ну-ка, как ты с этим испытанием справишься?" - с любопытством спросил он себя.
- Вы могли принять православие в этой стране сейчас, когда еврейских детей не берут в институты, на работу, не выпускают заграницу?..
- Ну так уж не выпускают, - сказал с облегчением Лев Ильич, - вы сами мне вчера сообщили, что ваш муж в Лондоне.
- Мой муж русский.
- Прошу прощения... Ну а... разве среди присутствующих есть безработные? Из тех, кого я знаю, все получают приличную зарплату, у всех высшее образование, а кое-кто защитил диссертации, - и он подмигнул Феликсу Борину, вспомнив, как на банкете по поводу его защиты диссертанта вынесли замертво.
- А что ты запоешь через год, когда твою Надю не возьмут в институт? - тут же среагировал Феликс.
- Это она запоет, ты ее и спрашивай. Она, кстати, петь собирается. Или декламировать. К тому ж я не нахожу, что высшее образование, как, кстати, и красная икра, делает людей счастливыми и добрыми, а ежели мою дочь не возьмут в какое-нибудь МИМО или на факультет журналистики, откуда она могла б попасть, скажем, в "Литературную газету", то только порадуюсь, да еще Бога, в которого верую, буду молить, чтоб туда ее не взяли. Думаю, что каждый еврейский родитель должен молить своего Бога о том же: чтоб Господь уберег его детеныша, прежде всего, от лжи, а все остальное придет своим чередом. Как ты на это смотришь, доченька? - спросил он, не видя Надю.
- Я тебя люблю, папочка! - откликнулась Надя таким звонким голоском, что у Льва Ильича чуть слезы на глазах не выступили.
- Нет, я все-таки не понимаю, - горячилась Юдифь, - мне все время рассказывают... да вот Светочка, моя аспирантка, ваша соседка, рассказывала о безобразной антисемитской сцене на днях в магазине, потом, что вытворяет у них на кухне взбесившаяся баба с несчастными стариками-евреями, которые так к Светочке добры - ведь правда же?
Бедная Светочка запунцовела и ничего не ответила.
- Ну что ж, мы и будем об этом на таком кухонном уровне вести разговор, все так же спокойно ответил Лев Ильич. - Разве это факт, разве случай в коммунальной квартире вам что-то объяснит? Чего там только не происходит.
- А мы все живем в этой коммунальной квартире, - сказал Вадик Козицкий, Россия...
- Ну уж, не все, - перебил его Лев Ильич, улыбаясь и глядя на Юдифь.
- Россия и есть такая большая кухня, - Вадик не обратил вниманья на его реплику, - омерзительная, загаженная, провонявшая примусами помойка.
- В таком случае тебе здесь нечего делать - уезжай, - сказал Лев Ильич. У тебя есть выход - найди еврейскую тетушку в Израиле.
- Но почему я должна уезжать - зачем мне Израиль? - вскричала Юдифь. - Я всю жизнь здесь работаю, у меня вышли книги, я собираю здешнее искусство, я, наконец, здоровье здесь потеряла! Я хочу жить как все...
- Что значит "все"? - спросил Лев Ильич по-прежнему тихим голосом. - Как все в Соловках, на Беломорканале, в северных закрытках, с блатными на Колыме и Джезказгане? Или как "все" - в Коктебеле, в Барвихе и Пицунде?
- Но разве евреи не сидели в тех лагерях? Почему же... - начал франт.
- Да подождите вы, знаем, знаем - все сидели в лагерях, надоело, оборвала его Юдифь, - я хочу этого человека понять. Я действительно здесь потеряла здоровье, я имею право...
- Ну а кроме прав, разве у вас нет обязанностей? - так же тихо спросил Лев Ильич. - Почему ж вы все только о своих правах помните? К тому ж собиранием искусства можно и там заниматься - тем более Людовиком ХV, которым вы меня вчера порадовали.
- Какие еще обязанности? - с искренним недоумением спросила Юдифь.
- Обязанности перед этой землей, политой русской кровью - океаном ее. Страшно сказать, но я бы никогда не решился вспоминать о ручейке еврейской крови, едва ли в том океане заметном, да ведь странно было бы кровью меряться. Каждый захлебнется. Обязанности перед расстрелянной русской культурой - ее разрушенными и загаженными церквями, к которым Феликс только что высказал отношение, даже меня, его хорошо знающего, поразившее цинизмом и невежеством. Ну да это свидетельство всего лишь о нем, а разумеется, не о русской архитектуре. Но главное не в этом - вот что меня заставило рот раскрыть. Что тут спорить, мы все только о себе можем свидетельствовать... Да, - посмотрел он на франта, - были и евреи на Колыме и Беломорканале. А кто были начальниками этого самого знаменитого канала - не Френкель, Раппопорт, Коган и Берман?.. Что ж вы все своими ранами да заслугами хвастаетесь? Как же здесь до покаяния дойти, а иначе пропадешь. Почему б не вспомнить, кем была пролита кровь...
- Вот ты и вспомни о погромах да о сорок девятом годе, - вставил Вадик Козицкий.
- Да я ж и говорю о том! - крикнул Лев Ильич, с огорчением отметив, что спокойствие его кончилось, а значит, он уже не может собой владеть. - Не на других надо указывать и пальцем в них тыкать с радостью - это только тебя и погубит, а о себе, себя и только себя судить. Свою вину постараться увидеть и понять. Тогда ты ее и оплатить сможешь. А что ж иначе?
- Вы о какой вине говорите? - спросил франт и опять Льву Ильичу понравились его глаза, в них хоть мысль была, а не злоба, как у Вадика.
- Да о том, что Россия и без евреев так же бы в море выплыла - ну не нелепо ли что-то там лепетать о какой-то оснастке, будто бы сооруженной здесь еврейским гением? Какая оснастка, о чем вы тут говорите? В чем она - эта еврейская заслуга? Это в худшем бы случае Россия без евреев той же баржей осталась - и слава бы Богу, было чем действительно гордиться, и не заметили бы ничего, что тут еврейские руки соорудили. А в лучшем, действительно, была б оснастка, потому что не было б Троцкого, Ягоды и Кагановича, не было бы продажных писателей с еврейскими ли фамилиями или с русскими псевдонимами, продажного кино, философов, готовых диалектически оправдать любую мерзость. Что ж до того, что действительно сделали евреи в русской науке или инженерии в этой самой оснастке, было, как же, разумеется, и было, и сделали - но право же, постыдно об этом и вспоминать, зная зло, ими причиненное. Едва ли стоит мерять - только к стыду и неловкости.
