Пять времен года - Авраам Б. Иегошуа
Их еда была совсем не такой вкусной, как он всегда себе представлял. Она была слишком разваренной, без соли и практически без жира. Зато старики за соседними столами смотрели на него с большим любопытством и, казалось, были очень довольны, что такой молодой мужчина согласился составить им компанию. «Что это со мной? — грустно размышлял он, сидя в этом большом тихом зале, среди белых скатертей и начищенной посуды, и вежливо поглощая предложенный ему обед. — Вместо того чтобы жениться, вместо того чтобы спать с женщиной, я все еще сижу со своей бывшей тещей, в окружении старых йеке, этакий почетный гражданин дома престарелых!»
27Дома, немного вздремнув, он вынул чистый лист и начал писать: «Дорогие друзья. Я пишу вам обоим. Я растерян и не могу еще разобраться в своих чувствах. Все-таки, согласитесь, вся эта история представляется весьма странной. Не знаю, какую оценку я получил у вас, но лично у меня те дни, которые мы провели вместе, оставили самые приятные впечатления. Но я чувствую, что меня не стоит подгонять, тут нужно большое терпение, и поэтому я подумал, не попробовать ли нам опять, еще через месяц.
Может быть, нам с Яарой было бы лучше отправиться куда-нибудь за границу, потому что здесь, у нас, все время что-то мешает и не дает сосредоточиться».
Он положил ручку. Слово «приятные» показалось ему каким-то неясным, и он подумал, чем бы его заменить, потом зачеркнул слово «за границу» и написал «в какой-нибудь пансион или гостиницу». Он пытался продолжать, но, написав еще несколько предложений, отчаялся и бросил. Он встал, походил по комнате, не находя себе места, и наконец отыскал рваную рабочую одежду и переоделся. Потом вытащил из кладовки начатую банку черной краски, открыл ее клещами и перемешал отверткой, чтобы сорвать застывшую пленку, принес маленькую лестницу, расстелил вокруг нее старые газеты и стал красить новую решетку. Гимназисту, который пришел посмотреть, что делает отец, он объяснил: «Это временно. Раз уж она стоит, нужно ее покрасить. Потом, когда я буду посвободнее, мы поменяем эту решетку на другую, с более широкими просветами, чтобы можно было поставить вазоны, как вы хотели».
28Каждый звонок телефона заставлял его вскакивать, и он торопливо снимал трубку, надеясь, что это они. Но они не звонили, и в конце концов он закончил свое письмо, переписал его начисто, положил в конверт и написал название квартала и района — Матерсдорф, Верхняя Ромема, — но сообразил, что не помнит номер их дома и не имеет никакой возможности его узнать. Поэтому он решил поехать в субботу в Иерусалим, выяснить там этот номер и бросить письмо в ближайший почтовый ящик. Он позвонил матери, сообщить, что приезжает, и она сказала: «Очень хорошо, приезжай в пятницу, и мы съездим на могилу твоего отца, уже давно пора». Но он сказал, что не может уйти с работы даже на один день, потому что остался один во всем отделе. «Вспомни, как они шли мне навстречу все годы, пока она болела», — добавил он в свое оправдание.
Он приехал в Иерусалим в субботу около полудня. Мать приготовила сытный, тяжелый завтрак, но он ел мрачно и нетерпеливо, и она поняла, что у него что-то случилось. «Не волнуйся, — стала она успокаивать, — ведь это была только проба». Но когда она попыталась выяснить у него детали, он вдруг закричал: «Оставь меня, оставь, ради Бога!»
Ему было трудно уснуть — в соседнюю квартиру въехали новые жильцы с ребенком, и даже толстые каменные стены не могли заглушить его плач. Он решил, что лучше будет отправиться к их дому после полудня, когда все отдыхают и его приезд не привлечет лишнего внимания. Он выехал от матери в половине третьего, когда город еще был погружен в свою субботнюю дрему, проехал мимо главной автобусной станции, повернул в Верхнюю Ромему и, увидев первого же человека в кипе, тотчас остановился и припарковал машину, чтобы ее не забросали камнями. «Не нужно наступать им на мозоли», — подумал он.
Дорога оказалась длиннее, чем он думал. Было жарко, и пот заливал глаза. Их квартал показался ему больше, чем во время двух предыдущих вечерних визитов. Сейчас тут действительно царила субботняя тишина, лишь кое-где негромко играли дети. Он нашел то здание, где жили Яара и Ури, но на доме не было номера. К тому же оказалось, что это не отдельный дом, а часть целого комплекса. Почтовых ящиков здесь было мало, и многие из них давно были взломаны. Он обошел дом, нигде не нашел никаких признаков номера и на обратном пути столкнулся с молодой женщиной в отливающем черным блеском парике, которая шла ему навстречу. «Какой номер у этого дома?» — обрадованно спросил он. «А какой вам нужен?» — спросила она. «Мне нужен номер вот этого дома». — «Ну так вот же он, этот дом!» — с недоумением сказала она. Молхо улыбнулся. «Я понимаю, — сказал он. — Но какой номер мне написать, если я хочу отправить сюда письмо?» Она помолчала. «Нет тут никакого номера, — ответила она наконец. — Напишите просто: Ромема, квартал Матерсдорф, блок Цанц, потом номер этажа и квартиры, и письмо дойдет. Здесь никаких номеров никогда и не бывало».
Он поблагодарил ее и вошел в здание, чтобы посмотреть номер их этажа и квартиры. Над его головой то и дело лязгал невидимый лифт, спускаясь и останавливаясь на этажах. Потом он проскрежетал совсем рядом, и дверь открылась, обдав Молхо запахом кабачков, сваренных с морковью. Это был субботний лифт, который автоматически останавливался на каждом этаже и так же автоматически открывал двери. Молхо вошел внутрь. Он был один в большой кабине. Лифт коротко звякнул, и дверь закрылась. Они поднялись на этаж, остановились, последовало долгое молчание, Молхо нетерпеливо ждал, пока дверь закроется, наконец звонок звякнул снова, и лифт так же медленно пополз на следующий этаж. Каждая остановка казалась бесконечной, как будто автомат был рассчитан на инвалидов или тяжелых больных. В
