До февраля - Шамиль Шаукатович Идиатуллин
– Этот паспорт ему тоже Морозов сделал? – спросил Паша.
Тобольков уставился на него и спросил:
– Что значит «тоже»?
– Ладно, – сказал Паша. – Слушаем дальше.
– Что ладно-то? Тебе про Морозова кто напел?
Паша нацедил себе чаю и глотнул. Тобольков хмуро сказал:
– Ты смотри, поаккуратнее с идеями. Мы найдем, где документы брал, потянется ниточка. Хочешь, чтобы и к тому, кто инфу сливает, потянулась?
– А совсем к прошлому потянется? – вмешалась Аня, быстро дожевав очередное крылышко. – Откуда он вообще взялся, настоящее имя, почему такой вырос?
– Когда, где и почему рукопись свою навалял, – добавил Паша.
Тобольков, пожав плечами, сказал:
– А разница-то? Тут важно скорее, где и когда научился – удушениям, ножевому бою, технической разведке. В этом покопаемся.
– Думаете, не сам? – спросил Паша.
– Ты только без поспешных выводов давай, тем более публичных. Может, и сам. Но ты, Маркова, видела же: маньяк он постольку поскольку. Почерк и любимые способы налицо, но выраженного профиля, навязчивой идеи и прочей хрени у него не было. Просто нравилось убивать.
– Мало ли кому что нравится, – не сдавалась Аня. – Причина-то должна быть, хотя бы первичная.
– Маркова, любое умышленное убийство происходит по совпадению трех причин: убийца хочет убить, может убить, и ему нравится убивать. Всё. Больше ничего не надо. Чего ржешь?
– Она мне ровно это говорила, – сказал Паша. – И про войну еще.
Тобольков, глотнув чаю, будто подытожил:
– «Хочет», «может» и «нравится» совпало – получайте труп.
Паша подхватил в тон ему:
– «Война начинается потому, что кто-то хочет бомбить, может бомбить и ему это нравится». Так про что угодно сказать можно.
– А что не так? – спросил Тобольков с интересом.
Паша похмурился, пожал плечами, как сам Тобольков давеча, и закашлялся.
– Раскохался, – сказала Аня недовольно.
Паша, не в силах остановиться, огляделся, обнаружил, что несколько соседей взирают на него с явным осуждением, и поспешно натянул извлеченную из кармана потрепанную маску. Она волшебным образом пресекла кашель. Паша, вытирая слёзы, громко пробубнил в пространство сквозь отсыревшую ткань:
– Это тупо бронхит, а не «корона», я и прививался, и болел уже два раза.
– Где два, там и три, – заметил Тобольков хладнокровно.
Блин, как он на Наташу все-таки похож – не внешне, конечно, а манерами, говорит один в один иногда просто, подумал Паша тоскливо, но сказать не посмел. Аню, возможно, накрыли те же мысли. Она выжала пальчиками ресницы и сказала:
– Так вот, про бюджет, обед за мой счет и прочее. Меня же на работу взяли.
– О, – пришлось сказать Паше, потому что Тобольков валял в подливе, обляпавшей веточку розмарина, последний кусочек стейка, и следовать придуманному девушкой сценарию совершенно не собирался. – Куда же это?
– А вот угадайте.
– Деканом на примат, – предположил все-таки трололо Тобольков.
Спасибо не прибавил «Вместо выбывшего сотрудника». Но Аню, вопреки Пашиным опасениям, реплика не смутила и не расстроила.
– С приматом тоже порядок. Георгий Никитич сказал, что приказ о моем отчислении ректор еще не подписал, так что я пока студентка примата, и могу перевестись, если захочу, на любой другой факультет.
– С тем же набором ЕГЭ? – уточнил Паша.
– На лю-бой, – отчеканила Аня. – А разницу потом досдам.
– Супер, – искренне сказал Паша. – И куда ты?
Аня многозначительно повертела носом.
Тобольков сказал:
– Поздравляю, конечно, но главный вопрос тут другой: кто таков Георгий Никитич и при чем тут работа, бюджет и умение кормить всё кафе?
– Георгий Никитич Салтыков, глава администрации губернатора. Он мне вчера позвонил, машину прислал к больнице прямо, обедом накормил, обратно привез, и еще министру здравоохранения области насчет Клима позвонил, чтобы уход был получше и так далее.
– Вот это хорошо, кстати, – сказал Паша.
– О да. Там зашуршали все сразу, в отдельный люкс перетащили, мне соседний выделили, чтобы не на стуле спала, и так далее.
– Интересными у тебя последние дни выдались, я смотрю, – отметил Тобольков.
Аня отмахнулась.
– Дальше лучше будет.
– Его не выписывают еще? – спросил Паша и поморщился, вспомнив, каким видел Клима последний и единственный раз – просто джалло-версия святого Себастьяна.
Странно, что во мне так ни капли ревности и не всколыхнулось, подумал он. Аня, конечно, мелкая совсем, коллега и, считай, сестренка теперь, но для порядка-то я мог немножко поревновать или хотя бы позавидовать тому, как быстро и ловко у некоторых складывается. Ой не. В пень такую ловкость.
Аня сказала:
– Да он уже сейчас на волю рвется, конечно, но недельку еще точно полежит. Может, и до НГ. В общем, Георгий Никитич про «Пламя» уговаривал: давай, говорит, доделывай журнал, очень надо, а у тебя, я знаю, всё почти готово, и ты знаешь, что́ там дальше и как. Бюджет дадим, людей дадим, представительские расходы дадим, и так далее.
Паша оживился:
– Ух ты.
– А я же не дура, я же понимаю, что это до февраля только именины сердца и распускание хвостов. Причем первый номер всё равно ни в коем случае не успеет выйти, как планировалось, к началу февраля. Макет сгорел. Сборка и материалы у меня в облаке остались, я проверила, но всё пересобирать и доверстывать надо. Я уж молчу о том, что типография не факт, что заработает вообще, – ее ведь тоже пожаром тронуло, и никто пока не смотрел, насколько серьезно.
– Точно, – сказал Паша. – А новую они фиг закупят – да и не нужна она теперь.
– Вот именно. Я подумала такая и говорю: давайте не журнал, а альманах. Один раз. Понравится, захотите еще – пожалуйста, будет ежегодный. Но главное сейчас – один номер сделать. И стихи вашего Чернавина там будут, с портретом и финтифлюшками.
– И он согласился?
– Еще бы. Тем более, что согласование губера на март, похоже, перенесли – после двадцать третьего и, может, даже восьмого.
– А что так? – удивился Тобольков.
– Видимо, из сочувствия. И чтобы забылось понадежнее.
Тобольков поиграл бровями, но от сомнения вслух воздержался.
– А что еще в альманахе будет? – спросил Паша очень равнодушно.
– Лонгрид твой точно будет, – ответила Аня в тон ему.
– Здрасьте. Да где ж я его…
– Из телеги возьмешь. Там больше половины, считай. С тем, что еще в ближайшие дни опубликуется, готовый костяк. Собрать да шлифануть останется.
– Я так и знал, что ты всё там переписываешь, – отметил Тобольков в чашку.
– Не докажете, – сказала Аня. – Еще в альманахе про Наташу будет. Я ее тексты нашла. Страница газеты уже снесена, но в веб-архиве материалы остались. Она классно писала, даже когда просто
