До февраля - Шамиль Шаукатович Идиатуллин
Кровь всё натекала, пластыри съезжали, вена как будто пыталась подглядеть за Аней, распахивая черный глаз раны, а Аня, сдерживая рыдания, придавливала клейкие еще поверхности, боясь оглянуться и боясь не оглянуться на Змея, который наверняка восстал уже из позы сломанной куклы, как в кино всегда восстают после несовместимых с жизнью ранений такие твари, сами несовместимые ни с чьей жизнью, рожденные ползать, подкрадываться и убивать – и этим он и займется сейчас, вот сейчас!
Локтем двину, потом головой, решила Аня, которой никак нельзя было отвлечься от пластырей – ведь два все-таки легли, и толчки крови стали слабее, так что осталось приделать третий.
Клим улыбнулся ей серыми губами, и кровотечение усилилось.
– Не шевелись, спокойнее! – взмолилась Аня.
С ее горящего лица капало, пальцы были ледяными, а спина просто отваливалась от напряжения, холода и, кажется, боли – поймала, похоже, удар и даже не заметила.
Грохнула входная дверь, в комнату сунулся пистолет, следом ввалился, тяжело дыша, Тобольков. Он прошелся за спиной Ани, сказал что-то невнятное, упал рядом с нею на колени, всмотрелся и сказал:
– Так и держи, всё правильно, молодчик, Маркова.
– Скорая уже здесь… – просипел Паша, который тоже, оказывается, был тут. – Скоро… Поднимутся.
– Не успеют, – сказал Тобольков вполголоса, вставая и опять отходя к окну.
Аня повернулась к нему.
Тобольков смотрел на Змея. Тот не двигался, только слабо и размеренно шевелилась грудь. Аня не видела, конечно, лица Змея, но могла поклясться, что он улыбается. Тобольков, не отрывая взгляда от Змея, сказал:
– Так, молодежь, тащите парня на выход. Санитары пока здесь развернутся, лишние минуты потеряем.
– Нет, – решительно сказала Аня, которая всё поняла.
– Быстро, – тихо и злобно велел Тобольков, поднимая пистолет так, чтобы дуло смотрело в голову Змея.
– Нет, – повторила Аня больше себе, чем Тоболькову.
Паша, давя кашель, пролаял:
– Нет, сынок… Останутся только убийцы.
Тобольков аккуратно убрал в кобуру пистолет, выдохнул и вдохнул.
Это явно не помогло.
– Блядь! – заорал он удивительно громко и ударил кулаком в стену.
Стены качнулись, свет мигнул и затрясся, Клим опустил серые веки, и две пластины старого советского стекла, державшиеся в рамах на честном слове и привычке, синхронно упали острыми краями на шею Змея.
Глава восьмая
Паша подошел в «Привет, омлет» без двух три, но Тобольков уже ждал: сидел за угловым столиком и изучал кружение чаинок за стенкой френч-пресса. В сторону входа он вроде не смотрел, но, когда Паша приблизился, поднял и опустил плунжер, протянул, не отрывая взгляда от вихря нарубленных листочков, руку и сказал:
– С наступающим.
– Вас также, – ответил Паша. – Пусть он будет спокойным, тихим и так далее.
Тобольков отвлекся наконец от броуновской модели, поморгал на Пашу невыспавшимися веками и заверил:
– Теперь-то будет.
Тут и Аня явилась. Паша обнял ее, Тобольков, к общему, похоже, удивлению, тоже. Правда, куртку принимать и нести до вешалки не стал, пришлось Паше. Когда он вернулся, Тобольков спросил:
– Оклемались, похмелились, протрезвели?
Аня и Паша переглянулись.
– Режим не позволяет, – сказала Аня и засмеялась.
– Так в больничке и сидишь всё это время?
– Ну, не всё, – уклончиво ответила она. – А вот кто-то, кстати, мог запросто в больничку до каникул залечь. По вине вполне конкретных товарищей.
Она перевела обвиняющий взгляд с Паши на Тоболькова. Тот сперва не понял, а потом сказал с предельно доступной ему степенью извинения:
– Были неправы, готовы компенсировать.
– Договорились, – жадно сказал Паша, плюхаясь на сиденье и извлекая телефон. – Все подробности по делу, и сейчас, и потом.
– Воу-воу, – утихомирил его Тобольков, помавая руками. – Ты сперва добра молодца накорми, напои и так далее.
Паша махнул, призывая официанта. Аня, озиравшаяся с любопытством, села и осведомилась:
– А вы разве не заказывали еще?
– Как можно-с без вас-с, – сказал Тобольков. – Чай вот только, для разгона.
– Я угощаю, – объявила Аня торжественно.
– О как, – сказал Паша, а Андрей уточнил:
– Всё кафе?
– С вас начнем, потом посмотрим.
– Посмотри меню сперва, – посоветовал Паша, – тут по ценам не то чтобы столовка универовская.
– А ведь ты давно не был в универовской столовке, – сказала Аня, растирая ладошки, обвиняюще ткнула в него санитайзером и спросила: – Надо?
– Давай. Наследство получила?
– Вроде того. Потом расскажу.
Когда официант ушел, Аня, явно завершив расчеты в уме, отметила:
– В бюджет легко влезаем, а вы говорите «дорого».
– Какой бюджет? – не понял Паша.
– Потом, говорю же. Не отвлекайся.
– Ну да, – согласился Паша и, как и Аня, уставился на Тоболькова в ожидании.
– Строго у вас, – сказал Тобольков. – Короче, пока совсем сенсационных открытий нет, но мы уже на подступах. Слышь, Шрайбикус, это пока офф-ре́корд, потом решим, что можно давать.
Паша, помедлив, выключил запись и отодвинул телефон.
Тобольков, не поленившись, перегнулся через стол и рассмотрел экран. Паша фыркнул. Аня уважительно выпятила губу.
– Короче, где он отсиживался последние дни, не совсем ясно, – начал Тобольков. – Одну ночь точно провел в вашей квартире, следов почти нет, но мы заморочились с собаками, они подтверждают, что Змей был у вас, и это явно не тот раз.
– Я после того раза всё с хлоркой вымыла, – сказала Аня. – А теперь съедем с Софьей вообще.
– А смысл? Впрочем, понимаю. Про остальные лежки пока непонятно, ищем. И вещи его заодно, и технику – у него с собой только два телефона было, а должны быть десятки, плюс ноутбук и гаджеты всякие, он же больной по ним.
А по чему он не больной, подумал Паша, переглянувшись с Аней, но вслух говорить банальности не хотелось.
Официант принес заказы: стейк с диким рисом Тоболькову, острую лапшу Паше, крылышки Ане. Тобольков, дождавшись, пока все приступят, вдумчиво распробовал мясо, кивнул и продолжил, не слишком отвлекаясь от еды:
– Зато в прошлом покопались. В 2016-м его посадили в Омске по 158-й. Чистил дачи там, мелочь какую-то брал, штаны, польта, прости господи, старые, чуть ли не варенье. Три поселка обнес, пока у местных терпелка не кончилась и не заявили. Почти сразу его и взяли, дали три года: он там в паре мест технику подломил, телевизор, ноутбук, рухлядь, но оценочная стоимость на крупный размер потянула. Так бы штрафом отделался.
– Может, он сам сесть хотел, – пропыхтел Паша, утирая салфеткой пот с лица и шеи: лапша оказалась испепеляющей.
– Может, – согласился Тобольков. – Его как раз по новой искать стали, вот и свалил в регион, где не светился, и спецом пошел по ненасильственной. Или просто нравилось за казенный счет жить – у сидельцев, которые с юных лет по зонам, такое бывает. Но характерно, что он
