Сексуальная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно
– Тридцать лет прошло, а ничего не изменилось, – то и дело с ностальгией повторяла Мириам. – Помнишь, Ада, как во время эвакуации мы с Грацией гоняли по этой дороге на велосипедах к пастухам за молоком?
– Помню только, что меня эти велосипеды пугали – такие высокие! Мне ведь тогда было всего два года.
– Значит, это Лауретту мы катали на багажнике! Она всегда страшно боялась, что мы оставим её в деревне. А помнишь, как мы пошли искать дикую спаржу для фритаты?
– Фритату я помню только с крапивой.
– О, я тоже! Ваш кузен Джулио отказывался её есть: думал, она его укусит. Но было вкусно.
– Зато зимние свитера из овечьей шерсти кусались будь здоров. Дома не прогревались, и мы хочешь не хочешь целыми днями в них ходили. Как же у нас все зудело!
– А помнишь, нас учили отличать дикие артишоки от других полевых сорняков? А овощные пюре с гороховыми стручками? Чего только твоя бабушка не придумывала, чтобы стол не пустовал!
– Как я понимаю, ваши семьи были очень дружны, – заметил ван Ладинга, – но родственными узами не связаны.
– Не связаны, – кивнула Мириам. – Хотя мы с Грацией, когда нам было по девять, обменялись кровью – порезали кончики больших пальцев перочинным ножом. Хотели стать кровными сёстрами. Все время писали друг другу записочки и подписывались «Майя» и «Мадху», как персонажи из романа, которым мы тогда зачитывались.
– Это же «Индийский браслет» из «Моей детской библиотеки» издательства Salani! Я тоже его читала, мне тогда было восемь, – воскликнула Ада. – Но Лауретта не хотела ради меня резать пальцы.
– Прости, конечно, но какой в этом смысл? Вы же на самом деле одной крови, дочери родных брата и сестры, – удивилась Мириам.
Дядя Тан и Геррит только посмеивались над этим потоком воспоминаний. Ада же чувствовала себя виноватой, поскольку считала, что никто, кроме неё (и ещё Джиневры, но та, казалось, уже обо всём забыла), не знает об их настоящем родстве, на самом деле существующих кровных узах. Разве могла она сомневаться в бабушке и её тайном дневнике!
Приехав в Ордале, они, прежде чем отправиться в собор, где ждала их Чечилия, заскочили ненадолго в старый особняк Ферреллов. На Мириам снова нахлынули воспоминания. Во время эвакуации семейство Арреста снимало крестьянский домик неподалёку, но всё свободное время она проводила с Грацией в особняке, частенько даже ночевала там. Ада дала им с мужем осмотреться, а сама включила отопление и проверила, на месте ли кровати, чистые ли простыни, сложены ли в ногах толстые зимние одеяла, – климат в Ордале был суровее донорского, и старый каменный дом, несмотря на все усилия Лауретты, слегка отсырел. Оставалось надеяться, что хотя бы дядина комната прогреется за несколько оставшихся до обеда часов.
Мерседес оставили в гараже, перестроенном из старых конюшен, и до собора шли пешком. «Прекрасный образец зрелого романского стиля с некоторыми намёками на готику в розе», – прокомментировал ван Ладинга, пока они поднимались по небольшой лестнице, что далось дяде Тану с некоторым трудом – Аде даже пришлось придерживать его под локоть.
День был ясным, солнечным, и во мраке, царившем под высоким центральным нефом собора, у Ады вдруг на миг возникло неприятное ощущение, будто она ослепла. Где же Чечилия? Кричать явно не стоило: священник и так с подозрением на них поглядывал. Ада уже подумала было, что та ждёт их где-то в другом месте или попросту забыла о встрече, но тут увидела, что в боковой капелле мелькнуло пламя ярко-рыжих волос. Она подождала, пока девушка подойдёт, и представила гостей. Дядя Тан был столь галантен и так усердно рассыпался в комплиментах Чечилии, которую упорно называл «наречённой» Лео, что Ада и Мириам недоуменно переглянулись.
– Всегда питал слабость к женщинам с роскошными рыжими гривами, – признался старик. – А доктор Маино явно одарена сакральным знанием, как укротить её, превратив в изысканную и элегантную корону. Она похожа на Симонетту Веспуччи кисти Боттичелли.
– Или Клеопатру Пьеро ди Козимо, – добавил ван Ладинга, поспешив продемонстрировать эрудицию.
Чечилия рассмеялась: она знала, что очень красива и что ирландский тип – светлая, почти белая кожа, голубые глаза и огненно-рыжие волосы – делает её внешность особенно привлекательной, но к столь откровенным комплиментам не привыкла и, чтобы побороть смущение, обратила внимание посетителей на незаконченную фреску Панталео Гвальбеса, персонажей которой перечислила и пронумеровала на карандашном эскизе.
– Какой кошмар! – воскликнул Геррит. – Если это лучший образец местного искусства, мне придётся оспорить точку зрения миссис Годдард Куин, пусть даже она несколько десятилетий как сошла в могилу. Не понимаю, почему это убожество просто не забелили!
Все расхохотались и пересказали ему историю о художнике-самоучке, монахе и местной знаменитости, а также о его трагическом конце.
– Свалился с лесов, да? – переспросил голландец. – Не удивлюсь, если его спихнул какой-нибудь оскорблённый в своих эстетических чувствах призрак, решивший помешать несчастному маляру плодить уродства.
Правда, при виде двух алтарных образов, репродукциями которых он восхищался в книге американской исследовательницы, Геррит разом умерил свой критический пыл:
– В жизни они ещё красивее!
Компания медленно двинулась в обход собора.
