Максим Горький - Том 2. Рассказы, стихи 1895-1896
— Сегодня душно, — говорила Елизавета Сергеевна.
— Будет дождь, — категорически объявила Лучицкая.
— Неужели? — усомнилась гостья.
— Верьте Маргарите, — захрипел старик. — Ей известно всё, что будет. Она ежедневно уверяет меня в этом. Ты, говорит, умрёшь, а Варьку ограбят и сломят ей голову… видите? Я спорю: — дочь полковника Олесова не позволит кому-нибудь сломить ей голову, — она сама это сделает! А что я умру — это правда… так должно быть. А вы, господин учёный, как себя здесь чувствуете? Тощища в кубе, не правда ли?
— Нет, почему же? Красивая лесная местность… — любезно откликнулся Ипполит.
— Красивая местность, — здесь-то? Пхе! Это значит, что вы не видали красивого на земле. Красивое — это долина Казанлыка в Болгарии, красиво в Хорассане… На Мургабе есть места, как рай… А! Моё драгоценное детище!..
Варенька внесла аромат свежести в затхлый воздух гостиной. Фигура её была окутана в какую-то хламиду из сарпинки светло-сиреневого цвета. В руках она держала большой букет только что срезанных цветов, и её лицо сияло удовольствием.
— Как хорошо, что вы приехали именно сегодня! — восклицала она, здороваясь с гостями. — Я уже собиралась к вам, — они меня загрызли!
Широким жестом руки она указала на отца и тётку, сидевшую рядом с гостьей до того неестественно прямо, точно у неё позвоночник окаменел.
— Варвара! Ты говоришь вздор! — сурово окрикнула она девушку, сверкнув глазами.
— Не кричите! А то я начну рассказывать Ипполиту Сергеевичу о поручике Яковлеве и его пылком сердце…
— Хо-хо-хо! Варька — смирно! Я сам расскажу…
«Куда я попал?» — соображал Ипполит, с удивлением посматривая на сестру.
Но ей, очевидно, было знакомо всё это, в углах её губ дрожала улыбка пренебрежения.
— Иду распорядиться чаем! — объявила Маргарита Лучицкая, не сгибая корпуса, вытянулась кверху и исчезла, окинув полковника укоризненным взглядом.
Варенька села на её место и начала что-то говорить на ухо Елизавете Сергеевне.
«Что у неё за страсть к широким одеждам?» — думал Ипполит Сергеевич, искоса поглядывая на её фигуру, в красивой позе склонённую к сестре.
А полковник гудел, как разбитый контрабас:
— Вы, конечно, знаете, что Маргарита жена моего товарища, подполковника Лучицкого, убитого при Эски-Загре? Она с ним делала поход, да! Энергичная, знаете, женщина. Ну и вот, был у нас в полку поручик Яковлев, этакая нежная барышня… ему редиф разбил грудь прикладом, чахотка и… конец! И вот он болел, а она за ним ухаживала пять месяцев! а? каково? И, знаете, дала ему слово не выходить замуж. Молодая она была, очень эффектна. За ней ухаживали достойные люди… капитан Шмурло, очень милый хохол, даже спился и бросил службу. Я — тоже… то есть тоже предлагал: «Маргарита! иди за меня замуж!..» Не пошла… очень глупо, но, конечно, благородно. А вот когда меня разбила подагра, она явилась и говорит: «Ты один, я одна…» и прочее такое. Трогательно и свято. Дружба навек, и всегда грызёмся. Она приезжает каждое лето, даже хочет продать имение и переселиться навсегда, то есть до моей смерти. Я ценю, но смешно всё это — да? Хо-хо-хо! Потому что была женщина с огнём и — видите, как он её высушил? Не шути с огнём… хо! Она, знаете, злится, когда рассказываешь эту поэзию её жизни, как она выражается. «Не смей, говорит, оскорблять гнусным языком святыню моего сердца!» Хо-хо! А, в существе дела, — какая святыня? Заблуждение ума… мечты институтки… Жизнь проста, не так ли? Наслаждайся и умри в своё время, вот и вся философия! Но… умри в своё время! А я вот пропустил срок, это скверно, не желаю вам этого…
У Ипполита кружилась голова от рассказа и запаха, который распространял полковник. А Варенька, но обращая на него внимания, вполголоса разговаривала с Елизаветой Сергеевной, слушавшей её внимательно и серьёзно.
— Приглашаю чай пить! — раздался в дверях бас Маргариты Лучицкой. — Варвара, вези отца!
Полканов облегчённо вздохнул и пошёл сзади Вареньки, легко катившей пред собой тяжёлое кресло.
Чай был приготовлен по-английски, с массой холодных закусок. Громадный кровавый ростбиф окружали бутылки вина, и это вызвало довольный хохот у полковника. Казалось, что и его полумёртвые ноги, окутанные медвежьей шкурой, дрогнули от предвкушения удовольствия. Он ехал к столу и, простирая к бутылкам дрожащие пухлые руки, поросшие тёмной шерстью, хохотал, сотрясая воздух столовой, обставленной плетёными стульями.
Чаепитие продолжалось мучительно долго, и всё время полковник с хрипом рассказывал военные анекдоты, Маргарита кратко и басом вставляла свои замечания, а Варенька тихо, но оживлённо разговаривала с Елизаветой Сергеевной.
«О чём она?» — с тоской думал Ипполит, предоставленный в жертву полковнику.
Ему казалось, что сегодня она слишком мало обращает на него внимания, Что это — кокетство? Он чувствовал, что готов рассердиться на неё.
Но вот она Взглянула в его сторону и звонко засмеялась.
«Это сестра обратила её внимание на меня!» — недовольно хмуря брови, сообразил Полканов.
— Ипполит Сергеевич! Вы кончили чай? — спросила Варенька.
— Да, уже…
— Гулять? Я покажу вам славные местечки!
— Пойдёмте. А ты, Лиза, идёшь?
— Я — нет! Мне приятно посидеть с Маргаритой Родионовной и полковником.
— Хо-хо-хо! Приятно постоять на краю могилы, куда сваливается полумёртвое тело моё! Зачем так говорить?
«Сейчас она спросит у меня — вам скучно у нас?» — думал Ипполит, выйдя с Варенькой из комнат в сад. Но она спросила его:
— Как вам нравится папа?
— О! — тихо воскликнул Ипполит Сергеевич. — Он возбуждает почтение!
— Ага! — довольно отозвалась Варенька. — Вот и все так. Он ужасно храбрый! Знаете, он не говорит о себе сам, но тётя Лучицкая, — она ведь одного полка с ним, — рассказывала, что под Горным Дубняком у его лошади разбили пулей ноздрю и она понесла его прямо на турок. А турки наступали; он как-то свернул и поскакал вдоль фронта; лошадь, конечно, убили, он упал и видит — на него бегут четверо… Вот наскочил один и замахнулся на него прикладом, а папа — цап его за ногу! Свалил и прямо в лицо из револьвера — бац! И ногу из-под лошади вытащил, а тут ещё трое бегут, а там ещё за ними, и наши солдатики тоже мчатся навстречу с Яковлевым… это вы знаете кто?.. Папа схватил ружьё убитого, вскочил на ноги — вперёд! Но он ужасно сильный был, что чуть не погубило его; он ударил по голове турка, и ружьё сломалось, осталась сабля, но она была скверная и тупая, а уж турок хочет бить его штыком в грудь. Тогда папа поймал рукой ремень ружья, да и побежал навстречу своим, таща за собой турка. В это время его ранили в бок пулей и в шею штыком. Он понял, что погиб, обернулся лицом к неприятелю, вырвал ружьё у турка и на них — ура! А тут Яковлев с солдатиками прибежал, и они так дружно взялись, что турки отступили. Папе дали за это Георгия, но он рассердился на то, что не дали Георгия одному унтеру его полка, который в этой свалке два раза спас Яковлева и раз — папу, папа отказался от креста. А когда дали унтеру — и он взял.
— Вы так рассказываете об этой свалке, точно сами в ней участвовали, — заметил Ипполит.
— Да-а, — протянула она, вздыхая и щуря глаза. — Мне нравится война… И я уйду в сёстры милосердия, если будут воевать…
— А я тогда поступлю в солдаты…
— Вы? — спросила она, оглядывая его фигуру. — Ну, это вы шутите… из вас вышел бы плохой солдат… худой такой…
Его задело это.
— Я достаточно силён, поверьте, — заявил он, предостерегая её.
— Ну, где же? — спокойно не верила ему Варенька. В нём вспыхнуло бешеное желание схватить её и, что есть силы, прижать к себе — так, чтобы слёзы брызнули у неё из глаз. Он быстро оглянулся вокруг, поводя плечами, и тотчас устыдился своего желания.
Они шли садом по дорожке, обсаженной правильными рядами яблонь, сзади них в конце дорожки смотрело им в спины окно дома. С деревьев падали яблоки, глухо ударяясь о землю, и где-то вблизи раздавались голоса. Один спрашивал:
— Он, стало быть, тоже в женихи к нам?
А другой угрюмо ругался.
— Подождите… — остановила Варенька своего спутника, взяв его за рукав, — послушаем, это они про вас говорят…
Он сухо взглянул на неё и сказал:
— Я не охотник подслушивать разговоры слуг.
— А я люблю! — объявила Варенька. — Сами с собой они всегда очень интересно говорят про нас, господ…
— Может быть, интересно, но — едва ли хорошо! — усмехнулся Ипполит.
— Почему же? Про меня они всегда хорошо говорят.
— Поздравляю вас…
Он был во власти злого желания говорить с ней резко, грубо, оскорблять её. Сегодня его возмущало её поведение: там, в комнатах, она не обращала на него внимания, точно не понимая, что он приехал ради неё, к ней, а не к её безногому отцу и высушенной тётке. Потом, признав его слабым, она стала смотреть на него как-то снисходительно.
