Шум - Рои Хен
* * *
– Мама, там девочка, и она меня не плапускает.
– Попроси ее, скажи – пожалуйста, дай мне пройти, я хочу кататься.
– Но… но… она слиском больсая девочка!
Мать сюсюкающего молокососа заглядывает слону в пасть. Габриэла моргает, глядя на нее из темноты, как девушки из новостей, которые выводят из подвала психопата.
– Уйди оттуда, пожалуйста, ты пугаешь детей. Эй! Ты меня слышишь?
Габриэла кивает, словно ждала, пока кто-нибудь разбудит ее – если не поцелуем, то окриком. Она выкатывается из задницы слона, ошарашив пожилую женщину, ожидающую в конце горки.
– Тьфу ты. Напугала! – улыбается старушка и скалит зубы. Зубы у нее искусственные – слишком белые, парик на голове покосился, помада потрескалась, а огромная грудь колышется после каждого движения. Эта старушенция, явно из приличных и религиозных, совсем не похожа на ее бабушку, саркастичную атеистку, но Габриэла с радостью бросилась бы в ее объятия, которые та распахнула, поджидая внука.
11:40–11:55 Перемена
Габриэла сбежала из школы не для того, чтобы шататься по Дизенгоф-Центру. Украденное у расписания время позорно растрачено впустую. Она должна немедленно уйти отсюда и добраться до… Виолончель!!! Где виолончель?!
– Кто приехал к бабуле?
Внучка влетает в объятия бабушки, захлебываясь от счастья:
– Еще!
– Извините, – едва удается произнести Габриэле. – Вы не видели виолончель?
– Простите? – сверкает зубами бабушка.
– Черный футляр… – бормочет Габриэла. – Минуту назад он был…
– Еще! – настаивает внучка.
– Никто не видел виолончель? – бормочет Габриэла, обращаясь к мамашам вокруг.
– Что она ищет? – переспрашивает какая-то из них.
Другая отвечает:
– Я не поняла. – И обращается к Габриэле, сюсюкая, точно с маленьким ребенком: – Что случилось, милая?
Габриэла непроизвольно дергает молнию на рюкзаке на груди, но вспоминает, что телефон остался дома. Нельзя из дома выходить без телефона. Это вопиющая безответственность! С другой стороны, а кому ей звонить? Маме, которая не знает, что она прогуливает школу? В консерваторию, одолжившую ей на год инструмент стоимостью в сорок тысяч шекелей? Йонатану?
Она озирается сквозь слезы: уголок с матами, уголок для пеленания, кофейный уголок, ближний угол, дальний угол… Сколько углов может быть на одной игровой площадке?
“Если тебе, Габриэла, удастся сдвинуть с места одну ногу, возможно, другая нога и согласится последовать за первой”. Колокол вины начинает биться в пространстве между ушами.
Дин. Дон. Дин. Дон.
Внучка, в очередной раз переваренная в слоновьем брюхе, плюхается на попу и тут же объявляет:
– Еще!
– Перерыв, – умоляет бабушка.
– Не перерыв! – требует малолетняя диктаторша. – Еще!
Виолончели. Дин. Нет. Дон.
11:55–12:40 Библия
“Боже!.. Боже!.. Какая же ты инфантильная, – клянет себя Габриэла. – Зачем тебе нужно было лезть в слона и вызывать призраков прошлого?”
Игровая площадка во власти хаоса. Человечий детеныш пытается накормить яблоком младенца в подгузниках, папаша тащит своего первенца в тряпичной переноске, а детишки всех видов и мастей один за другим карабкаются по лестнице и исчезают в слоне-ковчеге.
Может, когда она пришла сюда, виолончели за спиной уже и не было?
“Иди и ищи”, – гудит в ней рефрен, точно древняя заповедь.
И пойдет Габриэла и обыщет вдоль и поперек весь Центр.
– Простите, – обращается она к двухметровому татуировщику. – Я не оставляла у вас большой черный футляр?
– Большой черный футляр? – Его сросшиеся брови лезут на библейский лоб. – Не видел, сорян. Ты в норме? Стакан воды?
Но у Габриэлы нет времени на добрых Голиафов.
Она надеется расслышать тихое рычание Деревянного медведя, но ее уши обожжены музыкой, сочащейся из всех динамиков Центра. Подумать только, еще недавно это казалось ей идеальным саундтреком для влюбленных, а теперь словно сам ад стучит в висках барабанной дробью.
Габриэла идет обратно по своим следам, чувствуя себя плакальщицей, угодившей на свадьбу.
Ее спина не прикрыта виолончелью, и она чувствует себя обнаженной от затылка до ягодиц. Габриэла не узнает своего отражения в витринах. Это всегда были виолончель и она, она и виолончель. В любви и согласии.
Утрата виолончели означает конец музыкальной карьеры – консерватория потребует полную плату за инструмент. С непокрытой головой будет ходить она на заработки после уроков – официанткой, няней, наркодилером, пока не вернет родителям долг. А у того, кто работает целыми днями, нет времени готовиться к концертам.
Не раз молила Габриэла об избавлении от виолончели, а вместе с ней и от панических атак, бесконечных занятий, израненных пальцев, боли в суставах – так почему же она теперь чувствует, будто мир ее рухнул?
Габриэла наблюдает издалека за продавцом пиццы – тот натянул футболку на лицо, явно спасаясь от запаха блевотины. Там нечего искать, она отлично помнит, как виолончель и она уходили с высоко поднятой головой.
– Извините! – Она пытается перекричать электрогитару, которую тестирует старый рокер в магазине музыкальных инструментов. – Я ищу виолончель, может быть, я…
– Виолончель? Конечно! – восклицает продавец, и глаза Габриэлы озаряются надеждой. – Этажом выше в отделе струнных.
– Я ищу свою виолончель, – выдавливает она.
– Прекрасно! Надеюсь, вы найдете ее у нас. Думаю, вам подойдет половинка или три четверти.
Когда злодеяние Габриэлы будет раскрыто, а оно будет раскрыто, то мама не станет терзать ее плетьми и не бросит в яму со скорпионами, она просто одарит ее взглядом, полным разочарования, и шумно вздохнет. Вдох, который через ноздри втянет в себя весь Божий мир. Но Габриэла желает заслуженной кары – порки мокрыми розгами, побиения камнями на городской площади, травли или, на худой конец, изгнания.
– Ты сама слышишь, что говоришь? – Чирикающий голос, который сразу попадает во внутреннюю фонотеку Габриэлы, принадлежит мужчине, чья щетина похожа на порезы. Тот стоит, прислонившись к окну магазина “Сделай сам”, и топает ногой: – И что, по-твоему, я должен сделать?! Ограбить банк? Где я возьму сорок тысяч шекелей? Я тоже хочу видеть сына, он и мой ребенок!
Не случайно, думает Габриэла, он назвал точную стоимость виолончели. Может быть, это и есть урок, который она должна усвоить, – помочь ближнему? Я готова продать виолончель, чтобы этот мужчина мог узреть свое дитя, с жаром решает Габриэла. Но для этого виолончель сначала нужно отыскать!
Похоже, это заслуженная кара для сбившейся с пути. Если бы она только дошла до дома Йонатана, как и собиралась. И тогда – Аллилуйя!
Или если бы развернулась на полпути и
