Обратный отсчет - Саманта Бейли
Тогда она узнала, что Аманда мертва. И что она в этом виновата.
Она никогда не рассказывала об этом Грегу, просто не могла. Конечно, беспокойство и даже паника после рождения ребенка в порядке вещей, но силу ее страха он не понимал, потому что не знал его источника. Ни на секунду Николь не могла забыть, что с Куинн может случиться что-то ужасное.
Поэтому она никогда не допустит несчастья, всегда будет рядом, не сомкнет глаз. Она будет идеальной матерью — такую цель она себе поставила.
Когда она не понимала, что ей делать, Грег говорил: «Слушай свои материнские инстинкты». Но как их слушать, если даже кормить ребенка грудью она оказалась не способна? Как Николь ни старалась, молока не хватало. Она испытала ужасное разочарование в себе. Грег был расстроен, отстранен и общался с ней мало. Когда жена пыталась поделиться своими переживаниями, он не понял ее.
— Грег, в грудном молоке, — со слезами говорила она, — содержатся антитела к инфекциям. Оно снижает риск астмы. Кормить грудью нужно, чтобы уберечь ребенка, а я не могу!
— Меня тоже не кормили грудью, но со мной все нормально, — сказал он и обнял Николь, но та не переставала плакать. — Ник, тебе надо успокоиться. Ты прекрасная мать, а Куинн здорова. Ну схватит она немного больше простуд. Ничего страшного.
Нет, нет. Аманда тоже была здоровой.
Сегодня утром, слыша, как внизу муж собирается на работу, Николь хотела попросить его прийти и побыть с Куинн, пока она примет душ и оденется, но решила, что должна справиться сама.
Она положила руку на свой все еще мягкий живот, попыталась сделать глубокий вдох и выдох, но место разреза тут же заболело. Кроме того, глубокое дыхание больше не спасало от участившихся панических атак. Дело было не в дочке, ее плач не тревожил молодую мать. Куинн вела себя, как всякий здоровый младенец. Нет, Николь до сих пор пугало то имя на карточке в больнице. Она никак не могла избавиться от ощущения, что за ней следят. Возможно, все ей просто мерещилось. Была ли тогда Донна возле двери ее палаты? В Чикаго ли она сейчас? И если да, то чего же ей нужно? Она явилась за расплатой? Отомстить? И если да, как далеко она может зайти?
Тесса около двух недель подряд являлась к ним почти ежедневно, приносила разные ароматические масла из «Дыхания», применяла все известные ей медитации и техники достижения осознанности, но ничего не помогало.
Пришла она и сегодня.
Грег уже ушел на работу, Тесса сидела на диване с Куинн на руках, а Николь опять задыхалась. Пот катился градом по ее лицу, она сжала рукой грудь, которую раздирала нестерпимая боль.
— Ник, я думаю, что тебе надо к врачу. Знаю, что ты не хочешь снова сидеть на таблетках, но тебе правда трудно.
— Я ненавижу химию, Тесс. Мне надо быть бодрой.
— Однако ты не бодра. Да и лекарства за последние несколько лет изменились. Пожалуйста. Ради Куинн. Поговори со своим врачом.
В отчаянии Николь последовала ее совету, и доктор немедленно назначил ей «Ксанакс»[1], убедив, что это самое безопасное средство. Она принимала таблетки уже четыре дня и теперь была уверена, что не может обходиться без лекарств. Николь дернула к себе прикроватный столик, роскошный, из красного дерева, ручной работы, выбранный дизайнером специально для них в магазине на Норд-Клайборн-авеню. Но на нем не было оранжевой баночки с таблетками, которая хранилась рядом с кроватью.
Она встала, покачнулась и вцепилась в край столика, чтобы не упасть. Наверное, баночка скатилась на пол. Но, осмотревшись, Николь ее не увидела. От усталости мысли путались. Может быть, она переставила лекарство и забыла об этом?
Николь выдвинула ящик столика, поискала там, но тщетно. Рядом с книгой лежал скомканный листок бумаги. Она взяла его. Последнее письмо Донны, которое, по мнению Николь, лежало в ее рабочем столе.
Ты не заслужила дочь. Ты убийца. С тобой она не будет в безопасности.
Как же оно сюда попало? Неужели Николь принесла письмо домой и забыла об этом? Или кто-то подбросил его?
Куинн заплакала. Николь сунула бумажку обратно в ящик и задвинула его со всей силы.
— Мамочка здесь. Я здесь.
Прерывисто дыша, она подошла к кроватке, чтобы взять дочь на руки. Резкая боль в животе пронзила ее. Николь и не подозревала, как долго будет восстанавливаться после кесарева. Она не представляла себе, что любовь к Куинн наполнит ею всю, без остатка.
Прижав к себе малышку, Николь пошла в ванную и открыла стеклянный шкафчик. К своему большому облегчению, она увидела там баночку с лекарством. Неужели все новоиспеченные матери пребывают в постоянном страхе и тревоге? Неужели каждая за одну ночь превращается из уверенного в себе, организованного взрослого человека в вечно испуганную, задерганную, забывчивую размазню? Ее друзья не имели детей, а работников компании она бы спрашивать не стала, не в тех они были отношениях. И с мамой посоветоваться она, увы, не могла. При этой мысли ее сердце болезненно сжалось от тоски.
Куинн все еще всхлипывала. Николь положила ее в кроватку и проглотила горсть таблеток, зная, что через несколько минут они подействуют и в голове прояснится. Внизу заиграла мелодия из фильма «Миссия невыполнима» — сигнал телефона Грега. Раньше, услышав ее, она закатывала глаза и хихикала. Но в последнее время ничто не могло развеселить ее.
Она услышала, как Грег отвечает на звонок. Он смеялся. Николь решила, что он говорит с женщиной. С ней он так теперь не смеялся, с тех пор как она стала матерью, с ней уже было не весело.
Николь взяла Куинн на руки и, осторожно придерживая ее головку, села на верхнюю ступеньку и принялась сползать вниз. Это было стыдно и неудобно, и каждая ступенька отдавалась болью в животе, но она боялась спускаться как обычно. Лучше ползти, чем рухнуть на твердое дерево и разбить девочке голову…
— Спокойно, — сказала она себе, чтобы прогнать непрошеные мысли.
Она думала о том, почему ее лекарство оказалось в шкафчике.
После того как она положила баночку из аптеки на кухонный стол, Грег сказал:
— Ты отказывалась от анестезии, а теперь будешь принимать «Ксанакс»?
— У меня всегда были некоторые проблемы с тревожностью, просто я с ними долгое время могла справляться, — с трудом ответила Николь. Вот и все, в чем она была способна признаться. — Это началось после гибели родителей. В колледже я принимала «Золофт», но потом перестала. Из-за него я становилась
