Фанаты. Сберегая счастье - Юлия Александровна Волкодав
— Перекусить не хотите? Нет? Тогда давайте хотя бы яблочко. И пару печенек к чаю.
Перерыв длится полчаса, и Сашке кажется, что этого мало. Он не отдохнул, да и что это за отдых, в набитой людьми комнате? Где опять же ни расслабиться, ни раздеться. Но Всеволод Алексеевич сам рвётся в бой. Мол, давайте быстрее снимать, чего зря время вести.
Вернувшись в студию, Сашка понимает, что её уже подташнивает и от яркого света, и от громких звуков, и от необходимости постоянно держать лицо. Ещё и зрители беспрерывно вопят, скандируют «браво» даже после откровенно провальных выступлений, потому что им так подсказывают модераторы. Общая наигранность, от этих криков и пластиковых декораций до благожелательной улыбки Туманова в ответ на явные провокации других наставников, Сашку уже бесит. Да и формат шоу бесит тоже. Ну что это за команда? Семьдесят лет, восемьдесят один. Что с ними делать? Чему их учить? Петь? Для чего? Засветятся они три раза в телевизоре, что дальше? Никто не заключит контракт с бабушкой или дедушкой. Ни один продюсер не захочет раскручивать пенсионеров. Проект абсолютно бессмысленный, трата времени и ресурсов. Одна радость, что Всеволод Алексеевич доволен. Вроде бы доволен. Поговорить с ним Сашке так и не удалось.
До следующего перерыва они успевают прослушать ещё десять человек, в команду Туманова попадает третья участница, бабулечка, удачно косившая под Шульженко. На седьмом или восьмом участнике Сашка думает, что конкретно в этом варианте шоу даже благо, что прослушивания слепые, ибо большую часть участников лучше не видеть. Сгорбленные, плохо двигающиеся, иногда и откровенно плохо одетые, с трясущимися руками и головами. Многие надеются сделать первый шаг на большую сцену будучи в куда более печальном состоянии, чем Туманов, со сцены ушедший. Сашка не может не размышлять в этом ключе, и настроение становится только хуже. К тому же она замечает, что Туманов сильно устал. Он почти не комментирует отказы, только хвалит каждого участника примерно одними и теми же фразами: «Прекрасный голос, как вы сохранили такой тембр, очень эмоциональное исполнение». Кончается тем, что одна женщина, которую язык бы не повернулся назвать бабушкой, прямым текстом интересуется:
— Если я так хорошо пела, что ж вы ко мне не повернулись?
— Да, Севушка! Ты вот всех хвалишь, — подхватывает Петренко. — Но в команду не берёшь. Ты на ошибки тогда укажи!
Проблема была в том, что Петренко к женщине как раз повернулся. Так что перевести стрелки обратно Всеволод Алексеевич не мог. Как будто у Петренко на столе красный блокнотик не лежал.
— Коля, я не буду делать за тебя твою работу, — через паузу выдаёт наконец Туманов. — Теперь она твоя исполнительница. И я уверен, ты сможешь скорректировать верхние ноты, которые звучали абсолютно мимо. И ты наверняка слышал, что второй куплет неправильно интонирован, и…
И его достали, понимает Сашка. Когда у него становится такой, словно сквозь тебя смотрящий взгляд, а губы поджимаются, лучше бы искать пятый угол. Сашка его в подобные моменты старается не трогать.
— Перерыв сорок минут, — объявляет режиссёр. — Просьба зрителям покинуть помещение для проветривания.
Отличная идея, потому что на съёмочной площадке довольно душно, Сашка замечает, что Туманов машинально теребит ворот рубашки.
— Пойдём на улицу, — просит он, беря её под локоть. — Не хочу опять в гримёрке толпиться.
Общаться он со своими расчудесными «коллегами» не хочет, понимает Сашка.
— Могли бы вам отдельную комнату предоставить, — ворчит она по дороге на задний двор Мосфильма. — Нашли мальчика. Простите, Всеволод Алексеевич, надо было мне заранее обсудить все эти вопросы с организаторами. Не получается из меня Ренат.
Он аж останавливается, изумлённо на неё смотрит.
— Бог с тобой, девочка. Ты не обязана, да никто и не требует. Я же сам вёл все переговоры по проекту, тебя перед фактом поставил. Ты и так прекрасно справляешься с ролью цербера, от тебя вон все редакторы шарахаются. А Коля меня уже спрашивал, что за чудесное создание меня сопровождает.
— Прям-таки чудесное создание? — хмыкает Сашка, залезая с ногами на какую-то оградку и закуривая. — Всеволод Алексеевич, садитесь, вот же лавочка.
— Да не хочу, насиделся уже. Ну, Коля высказался несколько жёстче, но общий смысл ты поняла. Зависть это, Сашенька. Банальная стариковская зависть.
— У него старая и страшная жена под девяносто килограммов? — Сашка намеренно язвит, чтобы немножко развеселить уставшее сокровище.
— Нет, он вообще один живёт. С женой разошёлся сто лет назад, потом просто гулял, пока было с кем. Дочка есть, но с отцом она не общается, насколько я знаю.
М-да, развеселила, называется. Сашке даже жалко становится этого Петренко.
— Ясно теперь, почему он такой токсичный.
— Какой? — изумляется Туманов.
— Токсичный. Ну, зловредный. Всё время вас задеть пытается. И Тамарочка ваша не лучше. Как будто вы ей в чай плюнули, честное слово.
— Не плевал, — усмехается Всеволод Алексеевич. — Сашенька, ты серьёзно, что ли? Это же просто шоу. Мы играем, создаём конфликт для зрителей, чтобы им интересно было.
— Ага, и за кулисами тоже? О, Всеволод Алексеевич, а вот там какой-то киоск. Смотрите, оттуда люди со стаканами идут. Пойдёмте, посмотрим, вдруг там чего вкусненькое дают?
Удивлённо смотрит на неё, но кивает, соглашается. Не спрашивает, можно ему или нельзя. И Сашка, пока они неторопливо, будто бы прогуливаясь, идут к киоску, очень надеется, что там найдётся что-нибудь для него не слишком опасное. Но его в любом случае надо покормить, а в гримёрке сто процентов начнётся «не хочу, не голоден», потому что там посторонние взгляды. Да и хилые нарезки бледного сыра и дешёвой колбасы, которые поставили артистам, Сашку не особо впечатлили.
Они бредут по аллейке, никуда не торопясь. Времени ещё много, да и без Туманова точно не начнут, погода хорошая, в Москве уже ощущается осень, тогда как в Прибрежный она придёт не раньше октября. Сашка хотела по привычке взять его под локоть, но передумала, отдёрнула руку. Манёвр не остался незамеченным.
— Что ещё такое, Александра Николаевна? У вас снова приступ туманофобии?
— Чего у меня приступ?!
— Ты снова боишься до меня дотронуться? Что-то новенькое.
