Алексей Смирнов - Мемуриалки - 1
Но что же выяснилось - выяснилось случайно, чудом? У этой больной была сиделка: юная, волоокая оторва с гривой волос цвета воронова крыла. Эта сука, пользуясь глупой моей беспечностью, приволокла на ночь глядя какого-то героя-любовника, а своей подопечной объяснила, что это экстрасенс, который будет ее лечить. Экстрасенс уколол бедолагу реланиумом, чтобы вырубить, и начал заниматься тем, за чем явился.
Вот как повернулось.
Врач
Учился с нами на курсе один фрукт.
Кровь с молоком - кудрявый, румяный, рослый. Одна беда, что в очках, но без изъяна никак невозможно.
Своими достижениями и высказываниями он просто радовал окружающих. Сразу становилось ясно, какие кадры займутся решением всего.
Например, будучи на втором курсе, он орал на всю трамвайную остановку, желая узнать от нас, что такое месячные.
Однажды, когда его попросили рассказать про первую помощь при кровотечении из наружной сонной артерии, он оказался настолько изобретательным, что не унизился до хрестоматийного "жгута на шею", нет! Он предложил усадить больного на стул и опустить его ноги в тазик с горячей водой и горчицей. Кровь, по мнению нашего товарища, должна была отхлынуть к ногам, а кровотечение, соответственно, прекратиться.
Потом ему задали вопрос о лекарствах, которыми нужно лечить атриовентрикулярную блокаду.
- Так, - важно сказал он и поправил очки, воображая себя героем фильма про Неуловимых. - Во-первых, новокаинамид...
- Достаточно, - быстро сказал преподаватель. - Первого уже достаточно. Больше уже ничего не понадобится.
Наш друг особенно отличился на практике в городе Калининграде. Он не уставал баловать нас разными штуками - в родильном доме, к примеру, облизывался, причмокивал и подмигивал, присутствуя при ручном отделении последа. "С жирком!"- так он объяснял свою патологическую радость.
Не удивительно, что с женщинами у него не ладилось. Мы в нашем общежитии веселились вовсю, а он оставался на обочине жизни.
И вот он заперся в комнате и наотрез отказался выходить. На все обращения сей муж отвечал раздраженной и краткой отповедью. Тогда, не выдержав, мы заглянули в замочную скважину и стали свидетелями ожесточенной мастурбации.
Через десять минут посвежевший доктор выскочил в коридор и объявил, что "только что поимел женщину".
- Ты кулак свой поимел, - сказали мы ему, давясь от хохота.
Но это его нисколько не урезонило.
Он пошел с нами пить чай, сел за стол, за которым уже сидели недосягаемые для него женщины, и начал рассказывать разные анекдоты, шутить и веселиться.
Анекдоты его были из числа фекально-сортирных, способных вогнать в краску выпускника детского сада. Мы хрюкали; я, помнится, свалился под стол. Но потом нам стало не до смеха: прошел уже час, а он все не умолкал, и продолжал рассказывать, вкрапляя в повествование фантастические планы: убить нас, поджарить, предварительно опалив на огне волосистые участки тел.
Всерьез обеспокоившись сохранностью космической гармонии, мы, после недолгого совещания, влили ему в чай ампулу дроперидола, и он проспал 24 часа.
Через два года он получил диплом, поклялся Гиппократом и сейчас, насколько я знаю, кого-то лечит.
Наркотический Мемуар
Было и такое, чего скрывать, но было очень давно. Оказалось, что настоящая наркозависимость не вплетается в мою карму, хотя тогда я, разумеется, об этом не знал.
В этом деле мною руководил опытный товарищ, которого донельзя огорчали мои опасные выходки. Он уже знал, что за это бывает, а я не знал. И потому, например, смог позволить себе осведомиться на весь автобус, переполненный и душный: "А не забить ли нам еще косячка? ". Товарищ мой вжался в оледенелые двери, втянул голову в плечи и осторожно осмотрелся по сторонам, а после засвистел по-змеиному, готовый испепелить меня силою духа. Шел 1984 год.
В том же году мы разжились настоящим морфином, наследством чьего-то военного папы-врача. Нас было трое, но третьему мы с моим приятелем решили ничего не давать, а угостить портвейном, потому что и так мало. Мы засели на квартире, употребили захваченное и повели благодушный разговор обо всем на свете, утратив обычную желчность и обретя взамен любвеобильное благодушие. Примерно через час меня тряхнуло.
Не знаю, в чем было дело. Может быть, плохо промыли машину, а я был вторым в очереди. Может быть, возмутился мой юношеский организм, невинный и чистый. Как бы оно ни было, я лег на кушетку и начал дрожать так, что дребезжали весенние стекла. Температура подскочила до сорока, и я никогда не забуду внимательных взглядов друзей, которые склонились надо мной, будто грифы. В их искренне заботливых глазах читалась одна мысль: "Куда зароем мы его? " Наверное, я бредил, потому что не могли же они быть знакомыми с "Каменным гостем".
Зарывать меня не пришлось, и температуру сбили, но поволновались изрядно. Часа через два я сел и тупо уставился перед собой. Со мной можно было делать все, что угодно.
Моему приятелю сделалось угодно отвести меня на концерт, который давали "Мифы" и "Выставка". Я не спорил, послушно отправился во Дворец Молодежи, послушно прослушал все песни, послушно вышел на улицу.
- Отверни рожу, - шипел мой спутник. - Не смотри так! Тебя за один только вид винтить пора!
Подсаживая меня в автобус, он произнес последнее напутствие:
- Не дай тебе Господь хоть что-нибудь сморозить дома!
Он опасался не зря.
Утром, за завтраком, мать спросила:
- Что это с тобой было ночью?
Я честно удивился и сказал, что не знаю, поскольку и вправду ничего не помнил.
Оказалось, что ночью моя матушка встала по какой-то надобности. Привлеченный этим подъемом, я задал вопрос: "Что ты стоишь, как камень? "
Матушка смешалась и захотела узнать, при чем тут камень.
На что ей было сказано: "Мы, каменщики, всех, кто рано встает, называем камнями".
Охотничья история
Когда я в сотый раз перевел фразу про "тренинг общения с людьми", мне вспомнился вот какой случай. Это было в середине 90-х, когда я, ошалевший от безденежья и общей бесперспективности, принял участие в постыдном, многократно заклейменном предприятии. Я пристроился в контору, которая занималась печально известным многоуровневым маркетингом - то есть самочинным распространением товаров по пирамидальной системе. Я из принципа не буду называть эту компанию, чтобы ненароком не сделать ей рекламу. Но я, гад ужасный, оказался не самым последним учеником. Язык у меня был подвешен что надо, и дела кое-как шли, хотя и плохо, и в итоге все закончилось крахом, но это другая история. В общем, я набрал команду таких же придурков, каким был сам, и начал передавать им эстафету, натаскивать, науськивать и всячески дрессировать. Главной проблемой был, естественно, поиск клиентов, и мы здорово насобачились в отлове людей прямо на улице. У нас была разработана методика под невинным названием "соцопрос". Мы подходили с папочкой, беседовали с минуту о том о сем, нимало не интересуясь мнениями бедняги респондента. Все, что нам было нужно - это номер его телефона. Через пару дней в квартире жертвы раздавался звонок, назначалась встреча, и так далее, по накатанной.
И вот я повел свою группу в ближайший парк, чтобы показать, как это делается. Заметив чистенького, бедно одетого старичка, я сказал им: "Это, разумеется, не клиент и не работник, у него ни гроша за душой. Но в качестве упражнения давайте мы с ним побеседуем. Беседовать буду я, а вы внимательно слушайте".
Я остановил старичка, который смерил меня добрым взглядом поверх очков. Он охотно и вежливо согласился ответить на мои вопросы. Я раскрыл папочку, отбарабанил список, взял у дедушки телефон и собрался откланяться.
"Вы закончили?" - серьезно осведомился старичок.
"Да, это все, " - и я улыбнулся своей самой ослепительной улыбкой, раздумывая, в какую помойку мне бросить его анкету.
"Тогда у меня к вам есть вопросы", - сказал старичок, завел руку за спину и вынул из-за брючного ремня замусоленную Библию в мягком переплете, с какими ходят Свидетели Иеговы. Когда он раскрыл ее, она оказалась испещренной подчеркиваниями и пометками.
"Какое, по-вашему, тайное имя Бога? " - спросил старичок. Или еще что-то, в том же духе.
И я отвечал.
Часовой механизм
Человек напоминает часы: в детстве - солнечные; в отрочестве механические, с медленным ходом стрелок; в зрелости - электронные, где смена цифр, по-нашему впечатлению, происходит нагляднее и быстрее; в старости - на песочные, по причине метафорического высыпания песка.
Всякий раз, как я выбираюсь на окраину, мне начинают вспоминаться бесчисленные часы и сутки, потраченные впустую, пропавшие ни за грош. Если сложить их вместе, наберется на несколько лет.
Вот передо мной картина: я сам, уткнувшись в шарф, бреду куда-то с портфелем сквозь ветер и дождь со снегом. Впереди леденеет пустырь, на горизонте маячат многоэтажки. Что это? Зачем я здесь? Почему меня занесло в это унылое место? А, вспоминаю я. Вот оно что. Это я спешу к очередному клиенту с чудодейственными капельками от паралича. Их капают в нос по особому ноу-хау, собственности НИИ экспериментальной медицины. Совесть моя, помнится, отчасти успокоилась лишь благостью этой авторитетной вывески. Капельки дорогие. Я называю их моими пиявочками и козявочками. Дома меня, разумеется, зовут Дуремаром. Капельки не помогают ни фига; через год выясняется, что их можно купить в любой аптеке целый флакон, за копейки. С ними бывают перебои, и НИИ рекомендует мне капать клиентам в носы водопроводную воду. В общем, это был приличный приработок на заре 90-х, и я за пару лет исколесил наш город вдоль и поперек.
