Евгений Козловский - Шанель
Сам уже не понимая что делаю, открыл я спаленную дверь и, нелепо тычарукою в параллельный комнатный аппарат, произвел несколько безуспешных попыток -пропал голос! -- сказать что-нибудь Даше -- таже лежаланаполу, запутавшись лямками вельветового комбинезонав упавших с антресолей лыжах: самабеспомощная, даеще и перегородившая путь к телефону гостям; Мышкин пытался распутать, освободить, поднять будущую тещу, аКсения, увидев меня, ты! ты! это ты! закричалаи, словно передразнивая беспомощный, параличный мой жест, вытянулаправую руку, заостренную указательным пальцем.
Дядя Нолик, хрипло, шепотом, вырвалось, выдавилось, наконец, из меня, и все вмиг затихло кругом, замерло, застыло: замолчалаКсения, обездвижел Мышкин -- только так и не освободившаяся от лыжины Дашамедленно поползлак аппарату, словно демонстрируя собою мужественнейшего летчикаМаресьева.
Да, слушаю, сказала, доползя. Назеленой пластмассе трубки, что продолжал я держать в руке, поблескивали капельки пота: следы необъяснимого, иррационального волнения, в которое привели меня отнюдь не разоблачение, отнюдь не скандал, не успевший, собственно, разразиться, но коротенький этот трубочный монолог, трубочный глас -- анекдоты о Прежневе, презрение к правителям и проч. -- все это, вероятно, как дерьмо, плавало по поверхности души -- в самой же последней глубине ее, лениво пошевеливая мощными щупальцами, настороженно дремало чудовище преклонения перед высшею властью, чудовище искреннего верноподданничества. И у меня, и у остальных. Глубокоуажения. Лакейская под лестницею!
Даю даю конечною как же, непременною непременно будую спасибою спасибо вам большоею Валяю Валечкаю Валентинаю простите, не помню отчестваю ой, что это я?! -- НИКОДИМОВНА!..
Дашенька, не поднимаясь с пола, медленно, в оцепенении положилатрубку рядом с аппаратом и раздельно, через огромные паузы роняя слова, тихо, почти шепотом, который, однако, в той тишине, что установилась кругом, был всеми нами отчетливо услышан, произнесла: запишитею Онапригласиламеняю двадцать второгою в четвергю насемейный ужиню в восемнадцать часовю тридцатью минутю запишите, пожалуйста, кто-нибудь, ато яю забудую Валька, презренная Валькасмоглавызвать такую реакцию в милой, в бедной моей Дашеньке! Девочка, говоря ее словами, у-мер-лаю
Ни разу в жизни не видав Папу, Валькую пардон, Валентину Никодимовну я встречал дважды. Первый раз это было в ресторане ВТО, известном московском гадючнике. Она, толстая, старая, неопрятная, сильно поддатая, ввалилась в сопровождении Китайцаи генерального директораВ/О ЫСоюзгосфарсы Глуповатованезадолго перед закрытием, часов в одиннадцать, что ли; пила, советовалакому-то громко, навесь зал, что, дескать, спеши, пользуйся, покудапапашкажив; папашкадобрый, папашкахороший, вот околеет папашка -- хуже станет, не пикнете, забугор хрен вырветесь! -- теория для меня не новая: я не то читал, не то слышал где-то, будто, чтобы склонить Запад к некоторым соглашениям и уступкам, Конторараспространяет слухи про доброту Папашки и тоже советует спешить, покудатот не околел. Китаец раздобыл банджо и пел, посверкивая бриллиантами с каждого пальца(вообще-то Китаец пел в Большом, приобретя себе забольшие же деньги и, надо думать, не без валиной протекции место в труппе) -- все это было вместе и грустно, и смешно, и я жутко жалел, что не взял камеру, хотя, пожалуй, попробуй я там пощелкать -- избили бы, даи живьем могли не выпустить: не тимирязевский пятачок!
В другой раз камерасо мною была: я делал небольшую халтуру: в магазине ЫМалахитовая шкатулкаы, наКалининском, снимал для рекламы наслайды камешки -в директорском кабинете снимал, навтором этаже, под недреманными очами двоих милиционеров. И тут подъехаланаЫЗИЛеы Валькас ближайшими подружками: с народной артисткою Зэкиной и еще с какою-то бабой, женою генерала-лейтенанта, как мне объяснили позже, -- забыл фамилию. Вся компания быласлегкаподшофе. Давай-давай, старик! гулялаВалькапо буфету, обращаясь к щупленькому пожилому хохлу-директору (тот, суетясь, доставал из сейфа-бараразноцветные бутылки, рюмки, закусочку), давай сыпь рыжьё, сыпь камешки. Папашкаплатит! Папашказакнигу гонорар получил. Папашкау меня теперь еще и писатель!..
Не могло же статься, чтобы где-то там, закулисами, в вовсе уж невидимой области: надаче, наквартире где-нибудь наКутузовском! -- не могло же статься, чтобы там происходило что-то качественно более духовное, более интересное! При самом трезвом взгляде наюнин салон можно было твердо положить, что он все-таки выйдет рангом повыше, чем валинакомпания или даже Папашки-Писателя.
Но сказать сейчас Даше об этом обо всем -- невозможно, и больше всего именно из-закапелек потанатрубке невозможно, и я впервые по-настоящему понимаю дашину правоту и понимаю, что неполна, неполнабудет моя книгабез фото НикодимаЛукичаЛично, причем, не какающего НикодимаЛукичаили валящегося под стол в последней степени опьянения, авот именно Лукичав силах, то есть такого, каким мы видим его наразных парадных фотографиях и плакатах девять надвенадцать, -- потому что, хотим мы того или не хотим, но Он -действительно неотрывная, неистребимая частичкакаждого, каждого из нас.
Мышкин вытащил из карманакурточки авторучку и пишет в блокнотике, Ксюшасноваповизгивает, похохатывает: ты! так это -- ты! я же стою, дурак дураком, машинально поглаживая по голове так и не поднявшуюся с пола, плачущую счастливыми слезами бедную мою Дашеньку, и вдруг с ужасом замечаю: телефонный штепсель болтается навесу рядом с пустой розеткою -- замечаю и точно вспоминаю, что обааппарата -- и этот, и тот, зеленый, что в спальне, -- весь сегодняшний вечер были категорически выключены. 4 Что с нами сделалось! Боже! что с нами сделалось со всеми после мистического этого беспроводного звонка: мы словно сбесились, словно мухи ядовитые нас покусали: ни во мне, ни в Ксюше, ни даже в Мышкине и мысли, кажется, другой не осталось кроме как попасть напресловутый семейный ужин, и Мышкин все, наверное, обхаживал Ксению, ата -мать, я же обхаживал Дашеньку со своей стороны, правдами-неправдами не допускал встречаться с Ксенией и уговаривал не брать дочку, как рычагом пользуясь дашенькиной ревностью, которая, к моему удивлению, перебитая ожиданием высшего счастия, оказалась вовсе невелика. Зачем, зачем я тудатак рвался?! Чего я ждал от дурацкого ужина? -- поснимать во всяком случае и не мечтая -- карьеры какой-нибудь особенной, допуска, заграничной командировки? -- Ынаш собственный фотокорреспондент из Лондонаы? надеждали -- вечная идиотическая надежда, что не так уж и глупы, не так ретроградны, не так равнодушны самые высокие наши начальники, -- надеждали этазавибрировалаво мне: стать главным советчиком, первым визирем, спасителем отечества? любопытство ли к жизни, более таинственной, нежели жизнь египетских фараонов, одолело? разгорелась ли моисеевастрасть, не довольствуясь скрижалями, рукою дотянуться, дотронуться до главного, может быть, человекаЗемного Шара(в сущности -- Бога) -- страсть, выгнавшая пот из ладони назеленую пластмассу телефонной трубки? -не знаю, не назову, не берусь назвать точную причину, был как в бреду и рвался наужин с бредовою же энергией и, покане уговорил Дашу насчет себя (чтобы взяла) и насчет Ксении и Мышкина(чтобы не брать) -- не успокоился.
Дашенька, хоть и самакапельку обезумела, была, пожалуй, все же нормальнее нас, только помолоделаи буквально светилась, и походкаее сделалась упругаи легка. Всю энергию Дашабросиланадобывание туалета, в котором прилично пойти наужин к дяде Нолику и показать, что онане хуже их, что она -- достойна. Разумеется, вариант ЫБерезкиы устроить Дашеньку не мог: всякое платье, носящее отпечаток индивидуальности, завозится ЫВнешпосылторгомы не менее чем в тысячном количестве, и занеделю раскупается, после чего в кругу тех, кто одевается в ЫБерезкеы, становится чем-то вроде униформы. Понятно, ни дядя Нолик, ни Валькав этот круг не входят, но уж больно паскуден стал этот круг сам по себе к нынешнему времени: мелкая фарца, продавщицы и парикмахерши, мясники и гинекологи, восточные мальчики неопределенного родазанятий, люди искусстваиз тех, кого не пускают забугор, толстые усатые армянки, провинциалы, поработавшие три-четыре годагде-нибудь в Монголии и тому подобная шушера, и я, в общем-то, понимал, что Дашеньке претит принадлежать к подобному кругу, во всяком случае, выказывать эту принадлежность в той, другой, жизни, в которую так долго и сильно мечталось попасть. Ах, как дымился телефон, ах, как дрожал над ним воздух, когдаДашенька, забросив уроки, обзванивалаМоскву в поисках чего-нибудь подходящего, и какой это был восторг, какая победа, когда, наконец, напаланаштучное вечернее платье фирмы ЫChanelы, соответствующего вроде бы размераи баснословно дорогое: около куска.
Дашеньку, естественно, ценане остановила, напротив даже -- порадовала, но обычно бывающая при деньгах, в последнее время Дашенькасильно поистратилась -поменяламашину -- и раздобыть буквально засутки нужную тысячу вдруг оказалось проблемою: поссорившись с отцом, к нему обращаться Дашенькане желала, с клиентурою отношения были совсем не те, чтобы просить в долг, единственная же подругаЮнаМодестовнакак специально укатиланадве недели по частному приглашению куда-то, кажется, в Чехословакию. Я, конечно, теоретически мог сдать свой ЫNiconы, который у меня давненько и упорно пасли, но аппаратуру я считал неприкосновенною, тем более, что дашенькинаchanel все же быланамой взгляд блажью и можно было придумать, в чем пойти наужин и кроме нее, хоть бы и в экстравагантном платье концавосемнадцатого века. Однако, изо всех сил примазываясь к любовнице, я не смел показать себя безучастным, и вот -- набеду -- вспомнил, что у Дашеньки лежат в столе какие-то березочные чеки. Мы пересчитали эти радужные разных размеров и достоинства, -- оказалось тристасемьдесят семь рублей тридцать четыре копеечки, -- может, твои фарцовщики возьмут один к двум или к двум с половиной? -- что ты, что ты, чеки сейчас и один к полуторане уходят: рубль к рублю -- вон Юнауже полгодамучается! это раньше, когдабыли сертификаты, с красной полосою, с синей, бесполосные -- сейчас в Березе ширпотреб, сейчас все то же и в ГУМе достать можно, если не полениться, -- однако, позвонила, и оказалось, что чеки действительно идут рубль к рублю, -- но ведь сто раз предлагали возле магазинакупить и по двас полтиною, и даже по дваи шесть, уговаривалию -- не знаю, покачалаголовою Дашенька, может, и уговаривали, атолько рассказывают, что у Берез толкутся одни кидалы: мошенники, фокусники почище Кио -- ну, хочешь, рискну, попробую? Дашенькаболее или менее утвердительно пожалаплечами, и я сел с карандашиком делить тысячу натристасемьдесят семь целых тридцать четыре сотых: получилось что-то примерно двашестьдесят пять. Годится, сказал я. Приемлемо. С утраеду!
