Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 2
— La comtesse vôtre mère! вскликнула Аглая;- но въ послѣднемъ письмѣ, которое я получила отъ нея три недѣли назадъ, она обѣщала мнѣ très catégoriquement что какъ только вернется въ Россію, то пріѣдетъ непремѣнно къ намъ сюда….
— Въ настоящую минуту, къ сожалѣнію, это будетъ для нея очень трудно сдѣлать, сухо возразилъ флигель-адъютантъ, — у нея дѣла, которыя на довольно долгое время задержатъ ее въ Петербургѣ.
«Да это отказъ! Lina l'a degouté avec ses grands airs, съ ужасомъ пронеслось въ головѣ нашей княгини;- мать найдетъ ему другую невѣсту въ Петербургѣ!..»
— Послушайте, mon cher comte, заговорила она вся красная и рѣшительнымъ тономъ, — я не довольствуюсь всѣмъ тѣмъ что вы мнѣ сказали; я желаю знать настоящее…. les vraies raisons, подчеркнула она, — которыя заставляютъ васъ покидать насъ такъ скоро?
И она при этомъ еще разъ, многозначительно и гнѣвно, повела взглядомъ въ сторону княжны.
Лина все также, обернувшись къ нимъ своею увѣнчанною длинною гирляндой полевыхъ цвѣтовъ головкой, продолжала разговаривать съ Духонинымъ…. Разобиженной княгинѣ нашей рѣшительно было суждено въ этотъ вечеръ видѣть дочь только съ затылка…
Но тотъ изъ-за котораго она такъ негодовала на эту, равнодушную къ нему, дочь взглянулъ на нее самую въ это время такимъ холоднымъ, чуть не враждебнымъ взглядомъ что она разомъ опѣшила и смутилась.
— Вы думаете ѣхать завтра…. непремѣнно? молвила она чуть не плача.
Онъ наклонилъ утвердительно голову.
— Вы зайдете ко мнѣ проститься? уже совсѣмъ робко пролепетала Аглая.
— Помилуйте, княгиня, можете ли вы въ этомъ сомнѣваться, — это мой долгъ! вскликнулъ онъ на это съ отмѣнною любезностью, кланяясь ей въ полоборота….
— Я васъ буду ждать… одна, потому что намъ непремѣнно нужно объясниться, добавила она съ новымъ взрывомъ рѣшительности.
Онъ взглянулъ на нее загадочными глазами и чуть-чуть усмѣхаясь:
— Если вы этого непремѣнно желаете, промолвилъ онъ скороговоркой и понижая голосъ… И тотчасъ же перемѣняя тонъ:- Матушка въ послѣднемъ письмѣ, началъ онъ, — много говоритъ мнѣ о маркизѣ Кампанари, которую вы, кажется, часто видѣли у нея въ Римѣ…
Онъ говорилъ уже ей объ этомъ наканунѣ,- вспомнилъ, и отъ маркизы Кампанари перескочилъ поспѣшно къ какому-то приключенію случившемуся съ нимъ самимъ въ campagna di Roma четыре года тому назадъ. Онъ разказывалъ бойко и весело, и успѣлъ привлечь самую Лину къ разговору, обратившись къ ней съ какимъ-то вопросомъ объ Италіи, на который она не могла не отвѣтить, послѣ чего уже не представлялось для нея возможности уклониться отъ дальнѣйшей бесѣды. Она говорила мало, но слушала его съ учтивою внимательностью, тихо улыбаясь когда случалось ему сказать что-либо остроумное или оригинальное… Онъ былъ гость ея матери, и она была слишкомъ благовоспитана чтобы не оказать ему все то на что онъ въ этомъ качествѣ гостя имѣлъ право. Но это вниманіе и улыбки дочери лили цѣлебный бальзамъ въ растревоженную душу Аглаи Константиновны. Страхи ея стихали… «Je lai expliquerai tout demain!» говорила она себѣ, возвращаясь мало-по-малу ко врождённому ей оптимизму, хотя весьма затруднена была бы сказать даже себѣ самой что именно полагала она нужнымъ «expliquer» этому очаровательному, но мудреному «favori de la cour», который, вмѣсто ожидавшагося ею на завтра формальнаго предложеніе ея дочери, такъ неожиданно объявилъ ей сегодня о своемъ, отъѣздѣ…. «Онъ уѣдетъ, je le veux bien, но скоро вернется опять, et avec la comtesse sa mère!» осѣнило вдругъ ея многодумную голову, и она шумно и радостно вздохнула, найдя этотъ ключъ къ не дававшейся ей до этой минуты задачѣ
IX
Откровеніе это такъ подняло настроеніе нашей княгини что она восчувствовала какой-то внезапный приливъ необычайнаго благоволенія ко всему ея окружающему, и желаніе тутъ же выразить это на дѣлѣ… Гости ея доѣдали сладкое, ужинъ кончался. Трапезные обычаи видѣнные ею въ незабвенномъ Шипмоунткаслѣ пронеслись въ ея памяти… Она, встала и широко озираясь кругомъ громко проговорила:
— Messieurs les hommes, à l'anglaise, можете, когда уйдутъ дамы, оставаться здѣсь курить et boire du champagne кому угодно!..
Среди грохота отодвигавшихся стульевъ послышались смѣхъ, и возгласы одобренія со стороны «господъ мущинъ.» Сенька Водоводовъ кинулся съ другаго конца столовой цѣловать ея ручку.
— Вы, княгиня, мать утѣхъ, радостей и всякаго человѣческаго благополучія! вопилъ онъ, надрываясь своимъ дикимъ хриплымъ хохотомъ;- позвольте жженку устроить!
— Je ne sais pas ce que c'est, но позволяю! величественно произнесла она;- если что нужно, adressez vous à Vittorio.
Дамы направлялись къ ней благодарить и прощаться.
— Merci, merci, princesse, за восхитительный день, который провели мы у васъ сегодня! чуть не съ умиленіемъ, закатывая глаза и любезно пожимая ей руку, говорила княгиня Додо. И обращаясь къ стоявшему подлѣ графу Анисьеву (въ первый разъ въ теченіе всего дня):- Я понимаю что для этого можно, какъ вы, пріѣхать сюда нарочно съ края свѣта! отпустила она. — Женни, мы сейчасъ ѣдемъ! И она, повелительно взглянула на дочь.
— Et vous, ma poétique enfant (это уже относилось къ Линѣ), — вы ужасно устали, n'est-ce pas?
— Да, очень, сказала невольно княжна.
— Ахъ, Боже мой, что же вы тутъ стоите! Послѣ всего что вы должны были перечувствовать сегодня вамъ необходимъ покой. Mais renvoyez la donc, princesse, вы видите какъ она блѣдна!
— C'est vrai, vous êtes très pâle, Lina, проговорила Аглая, только теперь замѣчая изнеможенный видъ дочери.
— Affreusement pâle! жалостливо заголосила опять княгиня Додо, — и при ея деликатномъ сложеніи… Ступайте, ступайте, моя прелестная, не съ нами же вы будете faire des faèons…
— Пойдемъ, Лина, я отведу тебя, я тамъ у тебя оставила всякое мое добро! вскликнула Женни, кидаясь страстно обнимать ее; она вся еще была подъ обаяніемъ сладостныхъ вещей наговоренныхъ ей Чижевскимъ, и ей нуженъ былъ предметъ на который могла бы она теперь излить всю переполнявшую существо ея нѣжность.
— Вы, надѣюсь, не заставите насъ съ отцомъ дожидаться васъ? тутъ же выговорила ей княгиня Додо тѣмъ кислымъ тономъ съ которымъ неизмѣнно обращалась она къ дочери.
Лина простилась съ нею, съ матерью, и двинулась къ двери столовой рядомъ съ обвившею ее за талію, крупною и блаженствовавшею Женни.
Онѣ поднялись на лѣстницу… Надъ ними на площадкѣ, ярко озаренный бившимъ на него свѣтомъ люстры, показался Гундуровъ, выходившій со шляпой въ рукахъ изъ пустынныхъ теперь покоевъ бельэтажа.
Онъ безсознательно остановился увидѣвъ княжну.
Женни быстро наклонилась къ ея уху:
— Lina dear, вѣдь это онъ, твой, правда?…
Лина не отвѣчала, и только рука ея тѣснѣе прижалась къ глади дубовыхъ перилъ, за которыя держалась она всходя на лѣстницу чтобы не упасть отъ усталости.
— Принцъ Гамлетъ, откуда вы, изъ Англіи? со смѣхомъ крикнула ему снизу Женни (Чижевскій успѣлъ представить его ей во время бала).
— Я искалъ свою шляпу, которую оставилъ здѣсь въ гостиной….
Обѣ добрались до площадки.
— Вы не ужинали? спросила Лина.
— Д-да… Конечно… ужиналъ, нѣсколько растерянно отвѣтилъ онъ.
— Я васъ не видѣла, робко проговорила она.
— Нѣтъ, я былъ тамъ… Я сидѣлъ далеко отъ васъ… но я васъ видѣлъ, княжна… Слова видимо съ трудомъ выпадали изъ его устъ…
«Ихъ надо оставить однихъ. Имъ уже вѣрно есть что сказать другъ другу,» великодушно рѣшила вдругъ въ головѣ своей Женни:
— Лина, ты устала, отдохни здѣсь, а я сейчасъ добуду у тебя мой бурнусъ и перчатки, et je descends!
Она разомъ прыгнула съ мѣста и понеслась вверхъ, въ третій этажъ.
Наши влюбленные остались одни, другъ противъ друга, оба съ опущенными отъ смущенія глазами, оба съ невыносимо трепетавшимъ сердцемъ въ груди.
— Елена Михайловна, простите мнѣ! заговорилъ первый Гундуровъ. Онъ былъ полотна блѣднѣе…
— Я не сержусь на васъ, медленно промолвила она. И ея лазоревые глаза заискрились какъ двѣ загорающіяся звѣзды подъ ея поднявшимися на него рѣсницами.
— Вы не сердитесь? повторилъ онъ, погружаясь всѣмъ взглядомъ въ эти глаза, свѣтившіе ему теперь такимъ божественнымъ, всепрощающимъ пламенемъ;- вы забыли тѣ безсмысленныя слова которыя грѣшный языкъ мой произнесъ предъ вами тамъ, на сценѣ?…. Какое-то безуміе охватило меня тамъ, княжна… Не даромъ видно дается близкое общеніе съ этимъ опаснымъ типомъ Гамлета, промолвилъ Гундуровъ, чуть-чуть усмѣхнувшись, — невольно заражаешься его нездоровьемъ, его сомнѣніями, его ожесточеніемъ… Вы не сердитесь, а я въ моемъ явленіи съ вами такъ грубо, дерзко, такъ субъективно передавалъ его жестокія слова… а потомъ… И вы… вы не были въ силахъ продолжать послѣ этого, доиграть роли… Не такъ ли?…
Она молча повела головой, продолжая глядѣть на него все съ тѣмъ же лучистымъ, всепрощающимъ пламенемъ глазъ.
— О, Елена Михайловна!..
Шляпа выпала у него изъ рукъ, и онъ, горя неодолимою краской стыда закрылъ себѣ ими глаза.
