Алексей Писемский - Мещане
Сев в фаэтон с Бегушевым, Домна Осиповна сказала кучеру:
- Пожалуйста, поскорей!
Тот, желая ей угодить, понесся на всех рысях, так что на первых порах Бегушев едва опомнился и только на Тверской взглянул на Домну Осиповну. Он в первый еще раз видел ее разряженною и едущею в щегольском экипаже. Полученное им на этот раз впечатление было окончательно неприятное. На Домне Осиповне оказалась высокая шляпка с каким-то глупо болтающимся вверху цветком. Сама Домна Осиповна сидела с неописанной важностью, закинув ногу на ногу, и вместе с тем она с явным презрением смотрела на всех, идущих пешком. Бегушев, весь свой век ездивший в экипажах, подозревать даже не мог переживаемого в настоящие минуты удовольствия его дамою, далеко не пользовавшеюся в молодости довольством средств.
В отеле, между тем, m-me Мерова сидела в качестве хозяйки в маленькой гостиной взятого отделения, а Янсутский в полной мундирной форме ртом и мехами раздувал уголья в находящемся тут камине, чтобы скорее они разгорелись и дали из себя приятную теплоту.
Приехали Домна Осиповна и Бегушев.
- А Тюменев что же... не будет? - спросил последнего Янсутский с беспокойством.
- Не знаю; вероятно, приедет, - отвечал тот ему довольно сухо.
Дамы, как водится, увидав друг друга, издали легкие восклицания, поцеловались и, с быстротой молнии осмотрев друг на друге туалеты, уселись.
Домна Осиповна нашла, что m-me Мерова, бывшая в платье из серого фая с высоким лифом, слишком бедно оделась для такого парадного случая; а Меровой, напротив, показалось, что Домна Осиповна чересчур разрядилась. Мыслей этих они, конечно, не высказали.
- Как здесь мило и уютно, - начала разговор первая Домна Осиповна.
- Очень мило! - подхватил Янсутский.
Бегушев, усевшийся несколько в стороне, у окна, тоже окинул глазами комнату и решительно не понимал, что в ней было милого.
- А как красиво сервирован стол! - продолжал Янсутский, показывая Домне Осиповне на накрытый в зале стол.
Она, чтобы рассмотреть хорошенько, надела даже пенсне и с своей стороны подтвердила:
- Очень хорошо.
M-me Мерова в это время вскидывала на мгновение свои глазки на Бегушева. Она тоже, кажется, подобно ему, не находила ничего особенно красивого и милого в трактирном убранстве.
Явился граф Хвостиков в черном фраке и белом галстуке.
- Боже мой, сколько лет не видались! - воскликнул было он, растопыривая перед Бегушевым руки и как бы желая заключить его в свои объятья.
Но тот, однако, не пошевелился с своего места и проговорил только:
- Здравствуйте!
- Каждый день я к вам сбирался, каждый день! - продолжал Хвостиков.
Бегушев и на это промолчал.
Граф, поняв, что ему тут ничего не вытанцевать, расшаркался перед дамами.
- Je vous salue mesdames*, - и, сейчас же усевшись на кресле, рядом с Домной Осиповной, начал отдуваться. По решительному отсутствию денег, граф издалека пришел пешком.
______________
* Приветствую вас, сударыни (франц.).
- Вы устали? - спросила его Домна Осиповна.
- Сидя около вас, я не могу сказать, что я у стали; скорей, я у золота, - отвечал он.
Домна Осиповна поняла его остроту и искренне засмеялась.
Бегушев при этом нахмурился.
Граф между тем устремил свой взгляд вдаль.
- Однако я так проголодался, что попрошу у тебя позволения выпить рюмку водки и съесть что-нибудь, - проговорил он Янсутскому и, встав, прямо отправился в залу к разнообразнейшей закуске, приготовленной там на особом довольно большом столе.
Янсутский принялся внимательно следить за ним.
Граф съел икры, семги, рыбок разных, омаров маринованных, так что Янсутский не выдержал и, подойдя к нему, тихо, но со злостью сказал:
- Пожалуйста, не портите все тарелки, а с которых возьмете, - велите, по крайней мере, переменить их на свежие!
Графа смутило несколько такое замечание.
- Je comprends, mon cher!* - отвечал он тоже негромко и вместе с тем продолжая есть, а потом, накушавшись, строго приказал лакею пять разоренных тарелок переменить на новые; накануне Хвостикову удалось только в целый день три раза пить кофе: ни на обед, ни на ужин он не попал ни к одному из своих знакомых!
______________
* Я понимаю, дорогой мой! (франц.).
- А я теперь был у Хмурина; у него Офонькин; они сейчас сюда приедут, сказал граф Янсутскому, возвращаясь в гостиную.
- Знаю это я! - отвечал тот ему небрежным тоном.
Вошедший быстро лакей доложил, что приехал Тюменев. Янсутский опрометью бросился в коридор. Он заранее еще распорядился, чтобы его немедля известили о прибытии Тюменева.
- Здесь, ваше превосходительство, сюда пожалуйте! - говорил он, раболепно встречая почетного гостя и вводя его в свое отделение.
Тюменев был в трех звездах.
- Не узнаете? - спросил его тотчас же граф Хвостиков, останавливаясь перед ним.
Тюменев изобразил на лице своем некоторое недоумение.
- Граф Хвостиков, - объяснил ему тот.
- А! - произнес довольно вежливо Тюменев, протягивая ему руку.
- Мы всю молодость, если вы помните, провели с вами в одном кругу!.. продолжал Хвостиков.
- Да, но вы были тогда такой лев Петербурга, - сказал Тюменев.
- Зато теперь вы лев! - подхватил Хвостиков, показывая на звезды Тюменева.
- Какой я лев, - скромно возразил тот, но вряд ли, впрочем, в настоящие минуты не считал себя львом, потому что очень топорщился и поднимал голову как только мог высоко.
Янсутский, сиявший удовольствием от посещения Тюменева, ввел его в гостиную и поспешил представить дамам, или, точнее сказать, поспешил дам представить ему.
Тюменев молча поклонился им и сел. С Бегушевым они кивнули друг другу головами.
В маленькой передней после того раздались снова голоса и смех вновь приехавших гостей. Янсутский тоже поспешно встретил их.
Вошел совсем русский купец, в скобку подстриженный, напомаженный, с расчесанною седою бородою и в длиннополом, из очень дорогого сукна, сюртуке. На вид он, как кажется, был очень низкопоклонлив. За ним следовал другой господин, уже во фраке и в весьма открытом жилете, из-под которого виднелось дорогое белье с брильянтовыми запонками, - господин с лицом корявым и с какою-то совершенно круглою головою, плотно посаженною в высокие, крепко накрахмаленные воротнички. В противоположность товарищу своему, он держал себя очень гордо; но Янсутский заметно встретил с большим почетом купца и его первого рекомендовал Тюменеву.
- Господин Хмурин! - сказал он.
- Знает меня его превосходительство! Знакомы мы тоже маненечко! говорил Хмурин, низко и по-мужицки кланяясь Тюменеву, а вместе с тем, однако, протягивая ему руку, которую тот, с своей стороны, счел за нужное пожать.
- Господин Офонькин! - добавил Янсутский, показывая на господина во фраке, которому Тюменев только издали кивнул головой.
Офонькин тоже весьма немного наклонил свою голову вперед: он, вероятно, в некотором отношении был вольнодумец!
- Господин Хмурин, - объяснил Янсутский дамам.
Те любезно улыбнулись старику, который и им тоже низко и по-мужицки поклонился.
- Извините, сударыни, не умею, как дамам представляться и раскланиваться им, - сказал он и затем указал на своего товарища. - Вон Василий Иваныч у нас... тоже, надо сказать, вместе мы с ним на шоссе воспитание получили... Ну, а ведь на камне да на щебне не много ловким манерам научишься, - так вот он недавно танцмейстера брал себе и теперь как есть настоящий кавалер, а я-с - как был земляник{53}, так и остался.
- Вы всё шутите! - проговорил еще первое слово Василий Иванович и сразу обнаружил свое бердичевское происхождение.
- Не угодно ли вам будет присесть? - сказал Хмурину Янсутский.
- Благодарю вас покорно! - отвечал тот, и ему низко кланяясь; а потом хотел было сесть на одно из кресел, в котором, впрочем, вряд ли бы и уместился, но в это время поспешила встать с дивана Домна Осиповна.
- Не угодно ли вам лучше здесь сесть? - сказала она Хмурину.
Он сначала было растопырил руки.
- Нет, сударыня, извините, не могу этого...
- Очень можете, - перебила его Домна Осиповна, - вы человек пожилой, почтенный и непременно должны сидеть на диване.
Хмурин затем поклонился еще раз ей, сел и принял такую позу, которой явно показал, что он нисколько не стесняется и совершенно привык сидеть перед дамами, перед всякими статс-секретарями и даже руководствовать всей беседой.
- Сейчас я читал в газетах, - начал он совершенно развязно и свободно, между тем как друг его Офонькин делал над собой страшное усилие, чтобы занять все кресло, а не сидеть на краешке его, - читал в газетах, продолжал Хмурин, - что, положим, там жена убила мужа и затем сама призналась в том, суд ее оправдал, а публика еще денег ей дала за то. Бывали ведь такие случаи, по старинной это выходит поговорке русской: "Милость на суде хвалится" - прекрасно-с, отлично!.. Читаю я далее-с: один там из моих подрядчиков, мужичонко глупый, выругал, что ли, повариху свою, которая про артель ему стряпала и говядины у него украла, не всю сварила, - повариха в обиду вошла и к мировому его, и господин мировой судья приговаривает мужика на десять дней в тюрьму. Значит, убивать можно, потому что еще денег за это дают, а побранить нельзя - наказывают; странно что-то!
