Алексей Писемский - Мещане
- Ах, это отлично! Мне очень хочется посмотреть на него! - воскликнула Мерова. - Что он такое: генерал-адъютант?..
- То есть, пожалуй, генерал-адъютант, штатский только: он статс-секретарь! - отвечал не без важности Янсутский. - Я, собственно, позвал этого господина, - отнесся он как бы больше к графу, - затем, что он хоть и надутая этакая скотина, но все-таки держаться к этаким людям поближе не мешает.
- О, без сомнения! - подтвердил тот невеселым голосом.
Положение графа было очень нехорошее: если бы изобретенное им предприятие было утверждено, то он все-таки несколько надеялся втянуть Янсутского в новую аферу и таким образом, заинтересовав его в двух больших делах, имел некоторое нравственное право занимать у него деньги, что было необходимо для графа, так как своих доходов он ниоткуда не получал никаких и в настоящее время, например, у него было в кармане всего только три целковых; а ему сегодняшним вечером нужно было приготовить по крайней мере рублей сто для одной своей любовишки: несмотря на свои 60 лет, граф сильно еще занимался всякого рода любовишками. Но где взять эти сто рублей!.. Не у Янсутского же просить взаймы после всех дерзостей, которые он позволил себе сказать: граф все-таки до некоторой степени считал себя джентльменом.
- Этот Тюменев очень много рассказывал интересных вещей, - снова начал Янсутский.
Граф Хвостиков при этом взглянул на него.
- А именно? - спросил он.
- Да разные там разности! - отвечал Янсутский. - О некоторых переменах, предполагаемых в министерстве... о своих беседах с разными высокопоставленными лицами... об их взглядах на Россию! (Но более точным образом определить, что ему рассказывал Тюменев, Янсутский не мог вдруг придумать: как человек практический, он владел весьма слабым воображением.) В такие откровенности пустился, что боже упаси!.. Понравился, видно, я ему очень! - заключил он, вставая и беря свою саблю.
- А мне еще, Петр Евстигнеич, надобно с вами два слова сказать!.. проговорила при этом Домна Осиповна.
- Ваш слуга покорный! - отвечал ей Янсутский.
- Но только по секрету!.. - присовокупила Домна Осиповна.
- И по секрету могу! - подхватил Янсутский.
Они оба пошли.
- Вы не ревнуете? - спросила Домна Осиповна, оборачиваясь к Меровой.
- Немножко ревную! - отвечала та.
В следующей комнате Домна Осиповна и Янсутский сели.
- Послушайте, - начала она заискивающим голосом, - у меня есть теперь свободные деньги... Я бы желала на них приобресть акции Хмурина - где бы мне их достать?
- На бирже сколько угодно.
- Да, но на бирже они дороже своей цены...
- Еще бы!.. И главное, что с каждым днем поднимаются и будут еще подниматься.
- Вы думаете? - проговорила Домна Осиповна, и глаза ее при этом блеснули каким-то особенным блеском.
- Уверен в том!.. А на какую сумму вам нужно этих акций?
- Я еще этого не определила точно! - отвечала уклончиво Домна Осиповна. - Акции Хмурина, конечно, теперь очень хорошо стоят, но они могут и понизиться, все-таки это риск!.. У Хмурина, говорят, много еще их на руках, и он их дает некоторым знакомым по номинальной цене.
- Кому же он дает?.. Лицам, от которых сам в зависимости. Впрочем, Хмурин будет у меня на обеде... Попробуйте, скажите ему об этом! проговорил Янсутский. - Он нежен с дамами.
- Нежен? - спросила, усмехнувшись, Домна Осиповна.
- Очень даже. Вы сначала, будто шутя, попросите у него, а потом и серьезно скажите.
- Понимаю; но и вы словечко замолвите ему с своей стороны; он, говорят, вам ни в одной просьбе не отказывает!..
Янсутский пожал плечами.
- Пока еще не отказывал ни в чем; извольте, я ему скажу!
- Пожалуйста!
У графа Хвостикова в это время тоже шел об деньгах разговор с дочерью.
- У тебя нет рублей двухсот - трехсот?.. - спросил он будто случайно и совершенно небрежным тоном.
- Нет, папа, на вот, хоть возьми ключ и посмотри сам! - отвечала та совершенно, как видно, искренно.
Граф некоторое время переминался.
- А этак заложить мне что-нибудь не можешь ли дать?
- Ни за что, папа!.. Ни за что!.. - воскликнула, точно даже испуганная этой просьбой, Мерова. - Петр Евстигнеич и за браслет тогда меня бранил очень, бранил и тебя также.
- Как же он меня бранил? - имел неосторожность спросить Хвостиков.
- Просто подлецом тебя называл, - объяснила откровенно дочь.
Янсутский и Домна Осиповна возвратились и вскоре затем оба уехали, а граф Хвостиков, желая сберечь свои единственные три рубля, как ни скучно ему это было, остался у дочери обедать.
Глава VII
Петр Евстигнеевич Янсутский в день именин своих, часов еще в десять утра, приехал в один из очень дорогих отелей и объявил там, что он человекам восьми желает дать обед; потом, заказав самый обед, выбрал для него лучшее отделение отеля и распорядился, чтобы тут сейчас же начали накрывать на стол. Затем он съездил, привез и собственными руками внес в избранное им отделение монстры-ананасы, которые, когда уложили их на вазы, доставали своею зеленью чуть не до потолка. Янсутский остался этим очень доволен; но зато в ужас пришел, когда увидел приготовленные для обеда канделябры, - ни дать ни взять какие бывают на похоронных обедах. Он немедля приказал их взять к черту, послал в магазин и велел оттуда принести прежде еще им виденные там четыре очень дорогие, из белой бронзы, многосвечные шандалы и купил их - с тем, чтобы после отпразднования они были отправлены к m-me Меровой. По случаю пыли на драпировке, коврах и на мебели у него вышла целая история с хозяином отеля. Янсутский требовал, чтобы позвали обойщика и всё бы это выбили, вычистили. Хозяин-француз, с своей стороны, уверял, что у него все выбито, чисто; а Янсутский кричал, что у него все не чисто. Француз вспыхнул от гнева, и только надежда получить с господина полковника порядочный барыш удержала его в границах приличия, и он даже велел все исполнить по желанию Янсутского, который потом прямо из отеля поскакал к Меровой. Он застал ее чуть не в одном белье, раскричался на нее жесточайшим образом за то, что она накануне, на каком-то дурацком вечере, просидела часов до пяти и теперь была с измятой, как тряпка, кожею, тогда как Янсутский никогда в такой степени не желал, как сегодня, чтобы она была хороша собою.
* * *
Домна Осиповна, в свою очередь, тоже немало хлопотала по случаю предстоящего обеда. Она еще заранее сказала Бегушеву, что хочет приехать на обед с ним вместе и даже в его экипаже. Бегушева несколько удивило это.
- Но ловко ли будет? - спросил он.
- Очень ловко!.. Я с сегодняшнего дня вовсе не намерена скрывать наших отношений, - пояснила Домна Осиповна.
Мы знаем, что она перед тем только покончила с мужем все дела свои.
Бегушев промолчал, но в сущности такое ее намерение ему не понравилось. По его понятиям, женщине не стараться скрывать подобных отношений не следовало, потому что это показывало в ней некоторое отсутствие стыдливости.
- И, пожалуйста, заезжайте за мной в вашем новом фаэтоне и на ваших вороных лошадях, а не на противных гнедых! - дополнила Домна Осиповна.
- Но вороные, - возразил было Бегушев, - ужасно резвы: на них того и гляди или себе голову сломишь, или задавишь кого-нибудь. Я хочу велеть их продать.
- Не смейте этого и думать! - почти прикрикнула на него Домна Осиповна. - Я обожаю этих лошадей, и на них извольте заехать за мной.
Бегушеву и это желание ее показалось довольно странным.
В самый день обеда Домна Осиповна с двенадцати часов затворилась в своей уборной и стала себе "делать лицо". Для этого она прежде всего попритерлась несколько, а затем начала себе закопченной шпилькой выводить линии на веках; потом насурмила себе несколько брови, сгладила их и подкрасила розовой помадой свои губы. "Сделав лицо", Домна Осиповна принялась причесываться, что сопровождалось почти драматическими сценами. Парикмахер, как видно не совсем искусный, делал по-своему, а Домна Осиповна требовала, чтобы он переделывал по ее. Парикмахер переделывал, но все-таки выходило не так. Домна Осиповна сердилась, кричала, плакала и, наконец, прогнала парикмахера, велев, впрочем, ему дожидаться в передней. Оставшись одна, она, для успокоения нерв, несколько времени ходила по комнате; а потом, снова подправив себе лицо, позвала опять парикмахера и с ним, наконец, общими силами устроила себе прическу, которая вышла как-то вся на сторону; но это-то больше всего и нравилось Домне Осиповне: она видела в этом выражение какого-то удальства - качество, которое в последнее время стало нравиться некоторым дамам. Платье Домна Осиповна надела ярко-зеленое со множеством дорогих вещей.
Когда Бегушев заехал за ней и увидел ее в полном наряде, то не мог удержаться и произнес:
- Что это какие вы сегодня зеленые!
- Это самый модный цвет! - объяснила ему Домна Осиповна.
Бегушев невольно потупился: всю молодость свою провел он в свете, кроме того, родился, вырос в очень достаточном семействе, но таких ярких цветов на платьях дам что-то не помнил. Впрочем, он и это явление отнес, по своей привычке, к бездарности века, не умеющего даже придумать хоть сколько-нибудь сносный туалет для дам.
