Мирза Ибрагимов - Наступит день
- А за что?
- Сам виноват! Я, собачий сын, тысячу раз давал себе слово ни в чем не перечить господину. Если скажет - молоко черное, повторять за ним - черное, скажет - белое, значит - белое. Но тут черт дернул меня возразить ему.
- Но о чем же был спор?
- Мистер Гарольд спросил, сколько от Джульфы до Тебриза? Господин ответил: около трехсот километров. А я, чтобы язык мой отсох, не выдержал и вздумал поправить господина: не триста, а всего сто двадцать километров. Господин повторил, что он знает точно - триста. Я возразил опять, что сам читал в справочнике - сто двадцать. Тогда он и выставил меня из машины да еще обругал упрямым ослом.
- Так и высадил, не глядя на ночь, посреди дороги?
- Так и высадил! Вы же меня и подобрали там.
- Ну ладно, допустим, господин Хикмат Исфагани - тегеранец и привык так обходиться с людьми. Но что же мистер Гарольд?..
Софи Иранперест замотал головой.
- Тоже сказал! Эти американцы смотрят на нас, как на дикарей. Они просто забавляются нами. Когда господин высаживал меня из машины, мистер Гарольд покатывался со смеху.
- Да, зрелище было занятное!
- И не говори! - сказал Софи Иранперест. - Хорошо бы покурить опиум! как бы про себя, тихо добавил он. - В такую ночь хочется отдаться мечтам.
- Да, только с опиумом можно скоротать такую ночь, - подтвердил Гусейн Махбуси.
- И зачем мы заночевали здесь? - произнес Софи Иранперест. - Разве нельзя было продолжать путь, а те приехали бы завтра?
- Сертиб хочет, чтобы все вернулись в Тегеран одновременно. Чтобы рапорт был подан совместно во избежание разногласий.
- А что, он симпатизирует ГамидуТамиди?
- Еще как! А ведь тот лишь случайно спасся от виселицы. Гамиди придерживается тех же убеждений, что и покойный отец этого сертиба,
- Если дело попало в министерство внутренних дел, то едва ли Гамиди на этот раз спасет свою шкуру. За собой он потянет и сертиба.
- Для этого достаточно одного неосторожного слова сертиба. Этого слова и ждет его соперник серхенг.
- Мне кажется, что достаточно передать серхенгу о том, что он тут сейчас говорил.
- Да, эти слова лягут тяжким грузом на его голову. Я таки нашел его слабую струнку. Опять заведу с ним разговор и выужу у него еще кое-что. А ты должен мне помочь. Таково поручение серхенга Сефаи.
Заметив вошедшего в чайную Явера Азими, Гусейн Махбуси сказал нарочито громко:
- Выйдите на воздух, господин Софи! Голова у вас разболится... Выйдите на воздух!
Софи Иранперест поднялся и, пошатываясь, вышел из чайной.
- Откуда взялся этот болтун? - пожаловался Гусейн Махбуси. - Голова от него разболелась.
- А кто он такой? - заинтересовался Явер Азими.
- Это редактор газеты Хикмата Исфагани "Седа". Выезжая куда-нибудь, господин всегда берет его с собой, но по дороге нередко выбрасывает. Затем заставляет его рассказывать о своих дорожных приключениях. А этот, как шут, ублажает его всякими небылицами.
Послышался скрип дверцы за занавеской, а затем голос сертиба:
- Ну как? Машины все еще нет?
- Нет, господин сертиб, - покорно ответил Гусейн Махбуси. - Спите спокойно, мы вас разбудим, как только она прибудет.
- Уже третий час! Они давно должны были приехать. Уж не случилось ли с ними чего-нибудь?
- Все может быть, господин сертиб. Путь-то далекий. Возможно, заночевали где-нибудь... Не покушаете ли плова, господин сертиб? Замечательный плов.
Сертиб подошел к столу и неохотно съел несколько ложек плова
- Вы заработались в Тебризе, сертиб - сказал заискивающе Гусейн Махбуси, - Дело оказалось запутанным и трудным.
- Да, вы правы! Мне все еще трудно поверить, чтобы можно было так бессовестно оболгать человека!
- В нашей стране все возможно, сертиб! Проклятая страна! Мало ли у нас людей, которые даже родную мать продадут за грош!
Сертиб не мог определить, искренне сказаны эти слова или преследуют какую-нибудь провокационную цель.
Он до сих пор не сумел раскусить Гусейна Махбуси, который порой казался ему простодушным и наивно болтливым, как ребенок. Кроме того, сертиб не принадлежал к числу тех, кто по первому впечатлению определяет человека. Самым мучительным для него было подумать дурно о человеке, который мог оказаться хорошим. Резкие слова, которые вырвались у него недавно по адресу Гусейна Махбуси, казались ему теперь неуместными. Ему было от них тяжело и неловко.
- Ты тоже отдохни немного, парень, - проговорил он мягко. - И я посплю. - И он снова ушел за занавеску.
"У-у, бестия!.. Стреляный воробей!.. - подумал Гусейн Махбуси. Нарочно ушел, чтобы не выдать своих мыслей и намерений".
Для Гусейна Махбуси, человека без всяких убеждений и принципов, сертиб Селими был не более как жертва.
Включая Махбуси в состав комиссии, которая направлялась на расследование одного дела в Тебриз, серхенг специально поручил ему не спускать глаз с сертиба, примечать каждый его шаг, запоминать каждое слово.
Гусейн Махбуси прекрасно понимал цели серхенга и успел собрать достаточно богатый материал, но уход сертиба Селими все же раздосадовал его. Махбуси был жадный, неутомимый доносчик.
Несмотря на перенесенные в пути лишения и страшную усталость, Фридун спал неспокойно, часто просыпался и снова засыпал. Даже после того как все улеглись и наступила полная тишина, Фридун находился как бы в полусне. Не спал лишь один хозяин чайной. По поручению сертиба он все прислушивался, не едет ли машина, и часто выходил посмотреть на дорогу. Услышав наконец далекий шум мотора, он поспешно вышел и вскоре вернулся с четырьмя новыми гостями.
Фридун открыл глаза и приподнялся, но, ничего не разобрав в полутьме, снова лег и притворился спящим.
- Позови сертиба! - приказал один из вновь прибывших. Но сертиб уже сам вышел на голоса.
- Как вы опоздали, сударь! - сказал он и, не дожидаясь объяснений, спросил: - Передохнете здесь или поедем дальше?
- Лучше ехать сейчас, по холодку! - ответил прибывший и вышел из чайной.
Сертиб поднял своих спутников. Больше всего хлопот причинял Софи Иранперест, которого пришлось стащить с лавки за ноги.
Немного спустя автомобильные фары, точно две пары огненных глаз, осветили дорогу на Тегеран.
Машины помчались на юг и исчезли во мраке пустыни. Только лучи, порой прорезавшие тьму на поворотах и тут же гаснувшие, показывали их стремительное движение.
Лишь после этого Фридун крепко заснул.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Проспект Стамбула, одна из центральных улиц Тегерана, кишел народом. На тротуарах, возле магазинов, толпились мелкие торговцы, громко зазывая покупателей. По мощеной камнем мостовой беспрерывно сновали взад и вперед фаэтоны, легковые и грузовые автомобили.
Жалобные голоса нищих, выкрики продавцов воды, газетчиков, коробейников оглушали прохожих:
- Подайте на хлеб!
- Кому холодной воды!
- Американские чулки! Высший сорт!
- Последние известия!.. Новая речь Геббельса!
Был час наиболее оживленной торговли.
Хикмат Исфагани шел с удивительной для его жирного тела легкостью, казалось, не слыша всех этих выкриков. Он шел, беспрерывно отирая носовым платком пот со лба, с подбородка, на затылке. Одет он был в костюм из тонкой чесучи. На голове у него была панама, которая делала его похожим скорее на европейского туриста, чем на иранского помещика и коммерсанта.
При виде этой важной особы люди, не знавшие его, испуганно сторонились, давая ему дорогу. Отвечая на приветствия изредка встречавшихся ему знакомых, он слегка приподымал панаму и той же надменно-равнодушной и медленной походкой шел дальше.
Свернув налево, к главной своей конторе, и поставив ногу на первую ступеньку небольшого крыльца, Исфагани привычным движением поднял к глазам левую руку с золотыми часами. Он самодовольно улыбнулся: часы показывали девять часов пятнадцать минут.
В течение десяти последних лет он ежедневно поднимался по ступенькам точно в это самое время.
Хикмат Исфагани прошел через узкий коридор в большую комнату, которая выходила широкими окнами на просторный, покрытый цветами двор. У входа его встретил служитель и распахнул перед ним двери.
Войдя и сняв пиджак, Хикмат Исфагани сел за стол и, послав служителя за Курд Ахмедом, начал просматривать пачку свежих газет и журналов.
Взгляд его остановился на иностранном отделе газеты "Эттелаат" от 25 июня 1939 года; пробежав глазами сообщения о напряженной политической обстановке, созданной немцами на границе Польши и вокруг Данцига, Хикмат Исфагани приступил к чтению речи Геббельса.
В это время в комнату вошел Курд Ахмед.
- Садитесь, сударь! - обратился к нему Хикмат Исфагани и указал место. - Послушайте требования Геббельса: "Франции и Англии не удастся отделаться от колониальных требований Германии... Германия не допустит вмешательства Англии в дела Центральной Европы, потому что последняя не входит в сферу английских интересов..."
