Вся синева неба - Мелисса да Коста
Старик молча переваривает новость, ничего не выказывая. Он продолжает вытирать тарелки.
— Значит, ты пойдешь. И будешь держать голову высоко. Ты с достоинством покажешь, что они не должны были шептаться тебе вслед.
— Я всегда так делала, — отвечает она.
— Я знаю. Но иногда мы даем своим чувствам ослабить нас. От любви, от настоящей любви мы всегда должны чувствовать себя выше. А не наоборот.
— Я знаю, папа.
Она не видит, с какой нежностью он на нее смотрит.
— Видишь, ты становишься взрослой. Мне больше нечему тебя учить.
Оба улыбаются не оборачиваясь. Просто сами себе. Улыбка Жоанны исполнена гордости. Улыбка ее отца немного меланхолична.
Андре были вежливы и любезны на протяжении всего ужина. Немного презрительны, но это их глубинная натура. Жоанна шла нехотя. Леон был в восторге, как будто не понимал, что привел к родителям «маленького пащенка» деревни, «шлюхину дочь». Он был очень возбужден и расчесал свои волосы на красивый пробор.
Жоанна почти расслабилась в высоком кресле, лицом к лицу с Андре. Отец целый час говорил об их табачной лавке, и Жоанна делала вид, будто ей это интересно. Она почти спасена. Остался только десерт, и можно будет улизнуть.
— Ну вот, — провозглашает мадам Андре, ставя на стол фруктовый торт.
Жоанна спрашивает себя, замороженный ли это торт или, чтобы оказать честь ей, маленькому пащенку, мадам Андре сама его испекла. Она размышляет об этом, когда слышит вопрос, заданный до жути медовым голосом:
— Ну что, Жоанна, Леон сказал мне, что ты заступила на место отца, когда тебе было всего двадцать лет?
Она вспоминает отца и его советы и пытается держать голову высоко.
— Да. Так и есть.
Мадам Андре изображает улыбку, которой отчаянно недостает естественности, и подвигает к ней ее тарелку.
— А до этого чем ты занималась? Ты ведь не училась, нет?
— Я…
Она откашливается.
— Я сдала выпускные экзамены и сразу после этого начала работать с отцом. Он знал, что уходит на пенсию через два года, и… директриса уже думала, что я его заменю. Так что он сразу начал учить меня ремеслу.
Торт уже подан всем, и вокруг стола слышен только скрежет ложек по тарелкам.
— Ммм, — шелестит мадам Андре. — Как жаль.
Жоанна переспрашивает, пытаясь быть вежливой:
— Жаль?
— Молодая девушка, как ты, ничего другого не знала, кроме деревни… Ты могла бы уехать учиться в город… посмотреть страну…
Мадам Андре заправляет прядь волос за ухо.
— Конечно, твой отец — сторож, у него, наверно, не было средств.
Мать Леона с застывшими от долгих лет укладки волосами смотрит ей в лицо. Жоанна изо всех сил пытается сохранять вежливый тон и, главное, держать плечи прямо.
— Дело не в средствах. Я… Мне было хорошо здесь. Было хорошо в школе. Мне никогда не хотелось жить в городе.
— Ммм, — шелестит она снова, как будто уверена, что все это лишь плетение лжи.
Леон сидит, уставившись в тарелку, как будто боится, как бы его не призвали в свидетели.
— Мы с мужем всегда думали, это наше личное мнение, конечно, что главное для нашего сына — узнать что-то, кроме Сен-Сюльяка. Открыться новому, понимаешь ли. Да и в других местах можно встретить столько интересных людей.
На этот раз Жоанна не может удержаться от скептической мины.
— Я никогда не встречала интересных людей в лицее в Сен-Мало.
Она сопровождает свою фразу пожатием плеч. Молчание за столом становится тягостным. Но мадам Андре не унимается.
— Конечно, ты, наверно, не из тех людей, которые… как бы это сказать… хотят социализироваться.
— Общения в школе мне достаточно. Мы хорошо ладим с учителями и директрисой.
Мадам Андре отпивает глоток воды, не разжимая, однако, губ.
— Да, конечно. Но всякой молодой девушке нужны друзья-ровесники, я полагаю.
Жоанна силится дышать медленно и жевать перепеченный фруктовый торт. Ей надо просто кивать на каждую фразу мадам Андре. Это было бы лучшим способом сократить этот разговор как можно скорее. Но мадам Андре уже продолжает:
— Знаешь, Леону очень понравилась жизнь в Нанте, его годы учебы. В университете он познакомился с множеством интересных людей. Правда, Леон?
Леон неопределенно кивает, по-прежнему уткнувшись в тарелку. Тогда мадам Андре издает ржание, которое, видно, заменяет ей смех, и добавляет:
— Он даже встретил там девушку. Ее звали Эстелла. Кажется, они были вместе почти два года…
— Мама!
Леон стукнул кулаком по столу и выпрямился. Мать делает вид, будто заметила свой промах, и прижимает ладонь ко рту.
— Конечно… Я не хотела быть бестактной, это просто… Просто чтобы подчеркнуть тот факт, что тебе там нравилось.
Она поворачивается к Жоанне и рассыпается в извинениях, столь же медоточивых, сколь и фальшивых:
— Это не имеет к тебе отношения. Я не хотела тебя обидеть. Даже не думала.
Леон вне себя нервно постукивает пальцами по столу, давая понять своим родителям, что хочет поскорее закончить ужин и проводить Жоанну домой. Но мадам Андре, выпив еще глоток воды, продолжает свое выступление:
— Ему очень понравился Нант, это факт. На третьем курсе он уехал на стажировку в Англию. В Лондон он тоже влюбился. Он, кстати, планирует однажды вернуться туда. Ну, понятно, что, как совсем молодой учитель, свежеиспеченный дипломник, Леон хотел приобрести опыт в таком месте, где люди… скажем так… менее требовательны в плане образования… Менее амбициозны. Поэтому он выбрал Сен-Сюльяк.
Лицо Леона заливается краской. Его пальцы застыли на столе. Мадам Андре видит только Жоанну, она уставилась на нее с наслаждением.
— Конечно, он всегда делился с нами, со мной и мужем — и мы так его понимаем! — что не останется здесь, не похоронит себя в этой дыре… Нет, он дает себе два года. Максимум три. Потом он будет искать работу в Сен-Мало или в Нанте. Подумывал он и
