Русский рай - Олег Васильевич Слободчиков
– Теперь миссия Сан-Солано! – объявил отец Иван. – Бывал? – спросил Сысоя.
– Нет! – Мотнул он бородой. – Но слышал! Хлебников сказывал, что там – падре мексиканец с такой рожей неудовольствия ко всему, что глядя на него, хочется удавиться. – Прости Господи! – покаянно перекрестился.
– Раз так, идем на Сан-Франциско! – Поп указал на другую сторону залива, где едва виднелся холмистый полуостров с крепостью.
– Прямиком что ли? – С недоумением взглянул на него Сысой.
– А что? Боишься? Наше дело правое, Господь не оставит!
– Может и не оставит, – растягивая слова, пробормотал передовщик, бросил скользящий взгляд на дочь и жестко отрезал: – Напрямик не пойду! Только возле берега к устью залива, а там переправимся на другую сторону.
– Боишься?! – укорил его отец Иван. – Крепкой веры не имеешь. А здешние миссионеры предпринимают путешествия по реке на гребных судах, сделанных в Россе, дабы обращать кочевников в христианство. Молодцы, ничего не скажешь!
– Река не море! – хмуро отговорился Сысой и про себя подумал, что рисковать Марфушкой не будет ни за какие уговоры и уверения.
Синие глаза священника блеснули холодом, он строго взглянул на передовщика, потом на видневшийся полуостров и согласился идти вдоль берега в обратную сторону. С полчаса кадьяки с попом гребли молча, Сысой с дочкой сидел на корме и правил байдарой. Потом отец Иван тряхнул русой бородой, волнами свисавшей на его грудь и запел: « Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою…» Гребцы с интересом прислушивались к пению. Сысой молился мысленно и по молитвам на устье залива показался бриг «Уруп» под компанейским флагом, явно направлявшийся в Сан-Франциско.
Сысой стал подавать знаки. С борта узнали россовцев, сменили галс, приблизившись к шлюпке и сбросили часть парусов. Байдара подошла к бригу, приняла конец. Капитан узнал новоархангельского священника, взял его на борт. Сысой с гребцами некоторое время подождал, оставаясь в байдаре. Кадьяки уже не рвались на палубу плясать в честь встречи и ради угощения. Склонившись с фальшборта отец Иван махнул рукой и отпустил их в Росс. В миссию Сан-Франциско он оправился на бриге.
В Россе русские мастеровые и эскимосы торопливо достраивали церковь под началом Федора Свиньина. С виду церковный староста был совсем плох: тяжело дышал, быстро уставал, часто присаживался отдохнуть. Сысой положил обетное число поклонов на купол, над которым устанавливали крест, отчитался перед правителем конторы за вояж и вернулся в свой устроенный сарай при верфи.
Вскоре из Сан-Франциско вернулся бриг груженый пшеницей и солью, встал на рейде при неблагоприятном ветре, спустил с борта шлюпку. На ней вернулся в крепость новоархангельский священник.
– Не успели батюшка, – кланяясь и с извинениями кивая на церковь, оправдывался Свиньин. – С рассвета до темени работали. Недельку бы еще.
Прося благословения, высадившегося на сушу священника окружили служащие и партовщики
– Бриг ждать не будет! – густым голосом сказал поп и объявил: – Завтра освятим храм. Доделаете позже!
Бриг, поболтавшись на волнах, снялся с якоря и ушел в Малый Бодего. В Россе торопливо готовили для отправки на Ситху солонину, овощи и фрукты. Народ был занят неотложными делами оттого освящение сырой, нерасписанной церкви прошло без должного торжества. Немногим собравшимся, в том числе лютеранам-финнам, церковный староста раздал восковые свечи, которых было завезено с Ситхи три пуда и, облачившись, дьячил при отце Иване.
Сысой с дочерью стоял в первом ряду, думал, как трудно все дается на этой благодатной земле, как противилось правление Компании строительству церкви, даже часовня была срублена при Шелихове едва ли не самовольно. И все-таки россовцы добились своего. Через все препятствия, посылаемые Господом для испытания, вдруг еще оправдает Русская Калифорния надежды первых строителей. Сысой обвел взглядом собравшихся промышленных и креолов, надеясь увидеть кого-нибудь из стариков. Никого не было.
Бриг догрузили в Малом Бодего, затем на россовском рейде. На нем возвращались в Ново-Архангельск главный правитель колониальных владений и новоархангельский священник, объезжавший отдаленные отделы Компании. С ними ушли двое русских промышленных, выслуживших контракт. Один из них с тремя детьми, прижитыми от кадьячки, и с большим долгом перед Компанией. Сысой недорого купил у него избушку в русском посаде и продолжал с помощниками делать бот. Марфа с радостью и весельем хозяйки принялась наводить в жилье порядок.
Настала зима с частыми дождями. Возле крепости и в двух заложенных ранчо, названные именами Хлебникова и Костромитинова, строили дома и ранчерии, пахали поля, сеяли пшеницу и ячмень. Словно исполнив своё главное предназначение – строительство церкви, тихо предал Господу душу ее строитель церковный староста Федор Свиньин.
Прошло два месяца, Кондаков с креолами не возвращался, что вызывало беспокойство Костромитинова. Он два раза навещал Сысоя, спрашивал, что могло случиться с людьми, которых тот знал, в местах, где когда-то бывал. Правитель конторы уже подумывал о поисках пропавших надежными служащими под началом Сысоя, чего старовояжному очень не хотелось, но, скорей всего, пришлось бы исполнять. К счастью, в форт явился креол Емеля. Он был худ, бос и потрепан, от былой колошской заносчивости в его лице не было следа. Креол рассказал, что сплавился по реке на плоту, а до волока добирался пешком.
На расспросы главного правителя и приказчиков Емеля отвечал, устало, неохотно и без обычной дерзости, прикидываясь глупей, чем его знал Сысой, что они с Кондаковым дошли до Счастливой горы. А почему шли к ней, он того не понял: так приказывал подпоручик. По пути Кондаков нанял двух белых американцев и двух индейских пеонов, купил кирки и лопаты, чтобы копать в горе яму. Возле горы они устроили лагерь, Кондаков пошел на разведку и пропал. Ждали его с неделю. Американцы стали требовать с Емели и другого креола обещанные деньги. Денег у них не было, тогда рабочие отобрали ружья, кирки, лопаты, одеяла и уплыли по реке к капитану Суттеру, который строит крепость «Новая Гельвеция». Спутник Емели по походу, отправился с ними.
– Что об этом думаешь? – спросил Сысоя Костромитинов, когда был закончен сыск.
– Думаю, что Лешка сильно растолстел на офицерском жалованье, – старовояжный передовщик усмехнулся в седые усы и пояснил. – В прошлые годы Кондаков уже пропадал в тех местах. Потом явился и сказал,
