Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин
- Ну, ты молодец, Александра! – подхватил Ефим. – Никому ни слова!
- Поцелуй, ежели молодец...
- За это стоит... – он неловко ткнулся губами в её щеку и заторопился.
- Ты куда? Побудь со мной...
- Потерпишь. Сперва Фатеева задержать надо...
Фатеев собирался уходить.
Хлопнула калитка.
Во двор вбежали милиционер, Ефим и Прокопий.
Зачем-то сорвав с себя бушлат, Фатеев выругался, схватил наган и затаился у двери.
- Сдавайся! – взойдя на крыльцо, сказал милиционер. – Всё равно не уйдёшь...
- Посмотрим! – отвечал Фатеев и всадил в дверь две пули.
- Ах ты вражина! – удивился Андрей Михайлович и спрыгнул вниз. В плече чернёного полушубка белела дырка, из которой вывернуло наружу мех.
- Сдавайся! В мышеловке сидишь...
Фатеев подбежал к окну, опять выстрелил и на этот раз попал в Прокопия. Тот прянул навстречу пуле и, сделав шаг-другой, клюнулся лицом в завалину. Забыв об опасности, Ефим кинулся к другу. Прокопий был мёртв.
Выдавив в горенке окошко, Фатеев скачками побежал к лесу.
За ним никто не гнался.
Лес встретил беглеца неприветливо. Осыпая снежную пыль, возмущённо шумели деревья. Поверху играл весёлый ветерок, которому вскоре наскучила эта невинная забава, и он грянул со всею богатырской удалью. Фатеев попрыгал вокруг сосны, побегал и, не выдержав пронизывающего до костей холода, затрусил к деревне.
На улице хлопотали люди.
Подле Прокопия билась в рыданиях мать.
Рядом, глядя пустыми глазами в пространство, стояла Катя.
Человек, для которого она жила, был мёртв.
И у неё в душе всё омертвело.
Фатеев опять прокрался к Афанасее. Одну ночь провёл у неё в бане. На другую, отыскав в условленном месте ключ, забрался на печь и долго отогревался, прижимаясь шершавой лишаистой щекой к горячим кирпичам. Дробно чакали зубы: теперь уже не от холода.
По-бабьи сморщив красивое злое лицо, он жутко и надрывно завыл, как старый голодный волк в межсезонье.
Глава 55
Начальник строительства, весёлый, разбитной, с такой же весёлой фамилией – Рукосуйчик, – принял их хорошо.
- На гешефт прибыли, хлеборобы? Эт-то приятно. А у вас в колхозе зубы чик-чик, да? Ну, пожалуйста, – не давая вымолвить слова, тарахтел Рукосуйчик. – Зарабатывайте себе на здоровье. Ха-ароший я человек, да? А сколько дней протянут ваши орды? Кони? Нет, это не кони, это утиль, мешки с костями! – дёргая себя за длинный утиный нос, частил он.
Но одры, привыкшие ко всему, как и их хозяева, упорно жили и, выгибая кабаржины, безропотно волокли на себе немыслимый груз.
- Ах, какие золотые люди. А-ах! – хлопая себя по ляжкам, восклицал Рукосуйчик, видя, с каким остервенением накинулись на работу заярцы. – Может, насовсем останетесь? Ну, скажи, – наседал он несколькими днями позже на Гордея, – что ты теряешь? Да пусть его чаем смоет, твоё Заярье! У меня людей не достаёт! Оставайся, голубчик! В сыр - масле будешь кататься! Рукосуй в жизни никого не обманывал. Тут тебе и жизнь спокойная, и работы сколько угодно!
- Не могу, Айзак Аронович, – без колебаний отвечал Ямин. – Завет отцовский нельзя нарушать.
- Хэ! Завет! – рассмеялся Рукосуйчик. – На том свете встретишь папашу – извинишься. Скажешь, Рукосуй во всём виноват.
- Нельзя! – тихо, но внушительно повторил Гордей. – Да и семья сюда не поедет. Деревенские мы. Где родились – там и помирать будем.
- Какой старый народ! Обычаи, заветы! Какие там обычаи, какие заветы! Жить надо там, где хорошо! У вас в деревне плохо – живите здесь! Здесь бурлит! Смотри! – он указал в сторону отступающего леса. Там рушились вековые сосны, визжали пилы, горели костры. Строился новый завод. Лес покорился ему, уступил место.
- Здесь, душа моя, город будет! Бо-ольшущий! – заливался Рукосуйчик. – Через пять лет приедешь, – сам не поверишь? А? Эх, да ну тебя, упрямая башка! – махнув рукой, он стремительно откатывался в конторку, под которую занимал угол барака.
Вскоре ударили морозы. В бараке над нарами повисли длинные голубые сосульки. Низкие окна затянуло льдом. Было холодно и сыро. Но вшей ледяная накипь не пугала. По утрам люди просыпались злые, исчёсанные. Федяня и Евтропий подхватили сыпняк. Здоровяка Федяню скрутило сразу. Он громко бредил по ночам, мешая и без того неспокойному сну заярцев. Евтропий крепился, кутаясь в рыжую латаную шубёнку.
- Отправь нас домой, золовец! – жалобно просил он.
- Дома тоже доктора нет... Потерпите, я завтра в Бузинку сгоняю – доктора привезу...
Он запрягал лошадей, когда приехал
