Георгий Марков - Сибирь
Акимов готовил обед не спеша. Лучше занять себя каким-нибудь делом, чем коротать время в нудном безделье.
Кажется, не избежать ему этого. Поразмыслив еще и еще раз, он все-таки решил сидеть здесь и день, ц два, и три, сидеть, сколько потребуется. Цепочка партийной связи не может не сработать, если даже в одном из звеньев произошел по какой-то причине разрыв.
Дело это более или менее сейчас отлажено. Большевики многому научились за последние годы, немало внесено нового в формы и методы конспиративной работы. В Томске знают, что он вышел из Дальней тайги.
Следовательно, проявят тревогу, если он в означенный срок не придет на явку.
А вот если он начнет ломиться вперед очертя голову, то неизвестно, к чему это приведет. Вдруг там, на воле, возникла какая-то новая ситуация. Ведь отсюда, из тайги, ему ничего не видно. Терпение. Терпение.
И еще раз терпение.
Окуни между тем сварились. Отковырнув ножом кусочек рыбы, Акимов попробовал ее и остался доволей. Конечно, это не Филаретов карась, испеченный в вольном духу русской печки, по пища ничего себе, дай бог каждому беглецу иметь такое блюдо в дороге!
Акимов поставил котелок с окунями на стол, отрезал кусочек хлеба и начал с аппетитом есть. Он не был чревоугодником, но молодой, деятельный организм его требовал поддержки, и потому насчет восточной мудрости "завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу" - Акимов держался своей точки зрения: хорошо, когда и первое, и второе, и третье все при тебе. Друг в этом случае не пострадает. А о враге Акимову думать не хотелось.
2
Акимов заканчивал уже обед, когда ему показалось, что за стеной избы кто-то кашлянул. Он отодвинул котелок, поднял голову и замер в ожидании. Если послышится опять какой-то посторонний звук, он немедленно кинется и откроет дверь. Но дверь открылась без его усилия. Она взвизгнула на проржавевших крючках, дневной свет хлынул в избу, и Акимов увидел сильно склонившегося в дверном проеме высокого мужика.
На нем были черные пимы с загнутыми голяшками, теплые брюки, обшитые на коленях круглыми заплатами из кожи, короткий полушубок, изрядно поношенный и потерявший уже свой первоначальный кирпично-бурый цвет, и мохнатая папаха из овчины.
Мужик ни слова еще не сказал, а Акимову уже показалось, что он где-то видел его. И мужик, видимо, признал Акимова, шагнул через порог да и замер, не торопясь закрывать дверь.
- Если не обознался, то вроде Иван Иваныч?
Голос показался Акимову совсем знакомым, и он в упор посмотрел на вошедшего. Мужик смотрел на Акимова цепкими, очень пристальными глазами. Один глаз был серый, другой - с коричневым отливом. Разве можно спутать этого человека с кем-то еще?
- Неужели Степан Димитрич?
- Я, Иван Иваныч, я.
- Глазам не верю.
- Не верите, а все же я, - засмеялся Лукьянов. - Что, переменился шибко? А вы-то! По годам - тот же, а обличье не ваше. Борода! Как у старовера. И вроде в плечах раздались.
- Проходите, Степан Димитрич, раздевайтесь. Обед вон, кстати, на печке.
- Что ж, пройду... У вас тут тепло.
Лукьянов закрыл дверь и начал снимать с себя одежду. Акимов смотрел на Лукьянова, и смятение все больше охватывало его. Радоваться этой встрече или печалиться? Лукьянова он хорошо знал да и уважал, как можно уважать серьезного человека, способного делать свою работу прилежно и честно. Уважал и ценил его и дядюшка Венедикт Петрович, у которого он был и старшиной артели и проводником.
Но тогда Акимов был в одном положении, теперь - в совершенно ином. Встреча со знакомым человеком, когда ты находишься в глубокой конспирации, и нежелательна и небезопасна. Сотни вопросов сразу всплыли в уме Акимова: как поступить с Лукьяновым? В чем ему сознаться? Во что посвятить? Какую версию избрать, чтоб, с одной стороны, уберечь тайну, а с другой - своим недоверием не создать себе ловушку на будущее?
- Не ожидал, Иван Иваныч, увидеть меня здесь? - спросил Лукьянов, косясь на Акимова своими разноцветными глазами и пристраивая одежду в углу избы.
- Никак не ожидал. А вы-то разве знали, что я тут? - в свою очередь, спросил Акимов.
- Откуда же! Мне сказали: иди на свой стан и проводи нужного человека куда следует. Вот и все.
А кто этот человек - ни слова. Уж вас-то никак не думал встретить. Вспоминать о вас вспоминал. Частенько. Вспоминал, конечно, и Венедикта Петровича, дай бог ему доброго здоровья. Вас кто провел-то: сам Егорша или Николка?
- Николка.
- Бедовый парень! И охотник, скажу вам, отменный!
- Ходок такой на лыжах, что на коне не обгонишь! Да вы присаживайтесь вот сюда, Степан Димитрич. Окуней я тут наварил. Хорошо, что морду разыскал у вас под навесом.
- Не сгнила она? Старая-престарая. Давно когда-то сплел.
- Одна морда подгнила, а вторая целая. Сунул ее в полынью, и, наверное, двух часов не прошло, как налезло рыбы битком.
- Зимой тут рыбу поймать проще простого. Таежником вы стали, Иван Иваныч. Обучились промыслу, - присаживаясь за стол напротив Акимова, сказал Лукьянов, все еще как-то пасюроженно присматриваясь к нему.
- Как это говорится, Степан Димитрич? Нужда учит, нужда мучит, нужда душу веселит. - Акимов засмеялся.
Лукьянов поддержал ровным, негромким смешком.
- А я думал, вы в Питере. Небось, думаю, в науках много превзошли, от дядюшки ума начерпали, ну и своего накопили. АН вон как жизнь-то!.. Случается, и не совпадает.
- Случается, Степан Димитрич! - подтвердил Акимов, про себя взвешивая, как дальше вести с Лукьяновым разговор: что сказать, о чем умолчать. С Ефимом, Егоршей, Николкой, даже с Полей было Акимову проще. Они знали про него только одно: человек бежит из ссылки. Не он первый, не он последний. А вот здесь поломаешь голову: знакомый. Он о тебе многое знает, и ты о нем - тоже. Не случайно по имени, по отчеству они друг друга называют.
- Вы небось, Иван Иваныч, затосковали? Вчера я должен был прийти сюда. А не пришлось. Выпало еще одно дело. Прямо неотложное. А замениться некем, - принимаясь за еду, сказал Лукьянов, усиленно размышляя о своем. У него ведь тоже был повод подумать кое о чем: бумаги Лихачева - как быть с ними? Говорить о них Акимову или умолчать? Конечно, Иван Иваныч - родственник профессора. Тот без него шагу ступить не хотел. Но это было тогда, в другом положении. А как у них теперь? Дружат ли по-прежнему?
Не развела ли их жизнь в противоположные стороны?
Нынче такое не редкость. Вон Катя Ксенофонтова, Родители и богатенькие, и по-своему знатные, а она и вспоминать о них не желает. Нет, не надо спешить с этими бумагами, кое-что разнюхать вначале необходимо. А то еще наживешь с ними какую-нибудь беду...
- Конечно, Степан Димитрич, радости у меня не было вчера. Николка поел и умчался. Остался я один в безвестности. Не то, думаю, придут за мной, не то не придут. А тут еще и с едой у меня жидковато. Ну, когда сегодня зачерпнул целую морду рыбы, веселее стало. А все-таки ждал. Прикидывал и такой случай:
вдруг одному придется выходить. Пошел бы прямо- на юг, - рассказывал Акимов.
- А что же, и вышел бы! Правильно: только на юг, Тут до деревень верст тридцать, от силы сорок. Но не в том дело. Крючки нынче по деревням. Крючки... - Лукьянов хотел разъяснить, что скрыто за этим словом, но Акимов закивал головой.
- Понимаю, Степан Димитрич.
- Многовато их стало. Чуть ли не в каждой деревне - то урядник, то стражник. Есть, конечно, и тайные, подкупленные из нашего брата, крестьян.
- Есть такие?
- В семье не без урода.
- А почему так? Чем вызвано?
- Расшаталась старая жизнь. Невмоготу. Беспокойство охватило всех. Край пришел. Еще год войны - и пойдет Россия под откос.
- А может быть, наоборот? Встанет Россия на твердый путь?
- Хватит ли сил-то?
- Сил хватит, Степан Димитрич. Революция приведет в движение все силы.
- Ну-ну, - Лукьянов недоверчиво вздохнул.
- Что, не верится вам?
Лукьянов не стал скрывать своих дум, подбирая слова, сказал:
- Оно ведь какое дело, Иван Иваныч. Вот с мужиками в тайгу идешь на кедровый ли промысел или на охоту, без старшего лучше не ходи. Порядка не будет - и добычи не будет. В каждом деле рука требуется. Так и тут. Откуда она, рука-то возьмется? Кто мог бы, давно в ссылке или в бегах, как вы, иные - на фронте, а многих уже и нету. А нашуметь, накричать в таком деле нельзя. Кровью отзовется. Вспомните-ка, как было в пятом году! А потом что было?
Акимов наклонил голову. Вот тут и попробуй уберегись от политических разговоров! Сама жизнь цепляет тебя за загривок и тычет носом в самые злободневные проблемы действительности. Ну что же ему, прикусить язык? Да ведь как его ни прикусывай, а сказать-то о том,,что думаешь, хочется. И что же о тебе, большевике, борце за новый строй, подумает этот крестьянин, если ты на вопросы, которые кипят в его душе и, чувствуется, кровоточат, пробормочешь ничего не значащие слова? А ведь это не просто крестьянин, а крестьянин думающий, ищущий истины, не говоря уже о том, что он твой проводник, принял на свои плечи большой риск и фактически уже встал на путь активного содействия революции.
