снарк снарк. Книга 2. Снег Энцелада - Эдуард Николаевич Веркин
Про то, что он видел, как на третьих песках в пляж ударила толстая, с руку, молния, а потом он нарочно проверил весь песок — и не нашел ни одного фульгурита, хотя почти два метра раскопал, значит, врут.
Костя писал. Красный прочерк повторялся. Иногда его не было несколько страниц, но он все равно обязательно проявлялся: то с краю листа, то в углу, то посередине, там, где сходились страницы, то прятался за буквами, сливаясь с ними.
Колибри. В мае Костя отправился за строчками и набрал полкорзины отборных и мясистых, потому что знал места. А еще он видел колибри. В зарослях шиповника порхали две штуки, самые настоящие, радужные зеленые птички. На всякий случай Костя проверил в библиотеке — колибри на самом деле встречались в их краях, легких птиц заносило сюда циклонами, особенно по весне. Максим в колибри не поверил совершенно, сказав, что Костя спутал колибри с бронзовкой. В шиповнике всегда полно жуков-бронзовок, они там любят жить. Костя стоял на своем, ну и подрались. Костя решил доказать, что колибри в Чагинске случаются, и целую неделю после уроков караулил в шиповнике с сачком. Он еще несколько раз видел птичек, но поймать их не удалось — были слишком шустрые. Но он нашел перо. Макс в перо тоже не поверил, сказал, что это крашеный воробей. А Аглая поверила. И сказала, что она тоже иногда видит колибри.
Колибри заинтересовали Костю, он изучал их внимательнее и пришел к выводу, что сделать робота-колибри несложно, в ближайшие десять лет такие наверняка появятся, и им найдется широкое применение, например собирать мед вместо пчел, опылять поля, охотиться на вредителей сельского хозяйства, на тех же колорадских жуков. А заряжаться такие птицы будут от солнечных батарей в крыльях.
За двадцать страниц до конца блокнота записи исчезли. Наверное, Косте надоело заниматься дневником. Иногда он, впрочем, записывал время или делал пометки из нескольких букв. «ГБД», «ОРТ», «СДО», «ТД», «ГАВ» и другие. Я пытался разобраться с этими сокращениями, однако быстро понял, что это бесполезно. Возможно, в этих буквах смысл отсутствовал вовсе. Не исключено, что Костя писал их нарочно.
Между страницами с «СДО» и «ТД» я нашел фотографию Аглаи. Ту самую, Аглая сидела у окна и увлеченно ела арбуз. На лице у нее было выражение совершенного счастья, Аглая не замечала ничего, кроме арбуза, фотографа не замечала. Снимок был сделан исподтишка.
Фотографию Аглаи с арбузом я из дневника забрал. Отдам ей, у нее наверняка такой нет. Забавно. Жил-был мальчик Костя, жил, придумывал синхропривод и роботов-колибри и не предполагал, что жизни у него почти не осталось. Вел дневник. Я уже хотел закрыть этот дневник, но между пустых страниц увидел еще одно сокращение.
SN.
Английская аббревиатура, я подумал, что она, в отличие от русских, вряд ли случайна. Интернет работал с перерывами, пульсировал, то пробиваясь к дому Снаткиной уверенной четверкой, то сползая до вялых двух палок. Но кое-что выяснить удалось.
Олово. Stannum. Металл, необходимый для восхождения звездной меди. Костя мог найти его самородные крупицы в одном из ручьев, собрать их в щепоть, смешать с пиритом, сплавить в блистающий орихалк, а он, растянутый в острую тончайшую проволоку, мог ловить на себе трепет звенящих звездных нитей.
Say Nothing. Нечего сказать. Вряд ли Костя семнадцать лет назад был знаком с этим выражением. Мог по ошибке взять книгу на английском языке, выписать понравившееся выражение.
Sanitary. Санитарный. Гигиенический.
Я час потратил на попытки определить, что такое SN, глаза заболели, я их закрыл, и позвонила Аглая.
Скоро десять, и выяснилось, что Аглая звонила в пятый раз, я отчего-то не слышал. Я ответил. Аглая просила приехать и обещала кашу, Надежда Денисовна наварила овсянки, и съесть ее в одиночку не было никакой возможности. Обещал помочь.
Я осторожно выглянул в коридор. Комната Романа была закрыта, сам Роман храпел. Снаткиной не слышно — или спала, или, вернее, отправилась по магазинам.
Поехал к Аглае. На Сорок лет Октября прорезалось радио, передали грядущую погоду — к Центральной России сползал циклон, обещали дожди и похолодание, переменный ветер. На улице никакого ветра, пыльные кусты и пыльные окна домов, народа нет, собак нет, тополиный пух. Может, у всех чагинцев аллергия на пух, сидят по домам; в постигшей город неподвижности путь «восьмерки» выглядел необычно — игрушечная машинка катилась по городу-раскраске, раскрашивали, правда, его давно и неумело — краски выгорели, дома и крыши перекосились, заборы плясали. В ограде Черпаковых стояло корыто с серой глиной, крыльцо было полуразобрано, торчали гнилые доски и ржавые гвозди. Я постучал в окно.
— Открыто, — отозвалась Аглая.
Я толкнул дверь, поднялся по ступеням на веранду. На столе возле окна стояло несколько банок со свежесрезанными золотыми шарами, Аглая лежала на диване, закутавшись в плед.
— Как самочувствие? — спросил я.
— Нормально. Голову крутит, а так ничего. Кашу будешь?
Я не стал отказываться, иногда и поесть надо.
— На столе, — махнула рукой Аглая.
Между цветов виднелась кастрюля, закутанная полотенцем, рядом расписная деревянная ложка и явно самодельные глиняные миски. Я зачерпнул каши, наполнил миску с пучеглазым ершом, сунул в микроволновку, нажал «старт». Ничего.
— Электричества нет, — пояснила Аглая.
— Опять?
— В электросетях что-то сгорело… К вечеру обещали дать. Есть спиртовка, сбоку там.
На полке рядом с микроволновкой действительно обнаружилась спиртовка.
— Это от фондюшницы, — пояснила Аглая. — Мой бывший подарил маменьке фондюшницу. Теперь вот спиртовка осталась… Там и спички рядом, тащи сюда.
Я принес спиртовку, спички и миску с кашей.
— Мой бывший был горнолыжник, — сказала Аглая. — Очень любил сыр…
Она поставила спиртовку на табуретку, на спиртовку установила миску с кашей, принялась разжигать огонь. Делала это совершенно бестолково — чиркала спичку и тут же совала ее в фитиль. Фитиль не разгорался.
— Любил сыр, разбирался в сыре, в шоколаде и в часах…
Спиртовка не поддавалась.
— Все время этот сыр покупал, и просто так его нельзя было есть, только правильно, только по пятницам. Я тоже начала в сыре разбираться… Не горит.
Аглая пощелкала пальцем по спиртовке и снова попробовала поджечь.
— Овсянку можно и холодной, кстати, есть, — сказал я. — Моя бабушка нарочно варила овсянку очень густой и резала потом как хлеб, намазывала вареньем — и вперед.
— Огонь не горит, — сказала Аглая. — Спички паршивые…
— Это циклон. Или антициклон. Когда антициклон, все горит плохо. И кровь из носа.
Я зачерпнул кашу и попробовал.
Классическая овсяная каша. Без лишних ингредиентов: ни приторных цукатов, ни неуместной
