Три билета в кино - Яна Эдгаровна Ткачёва
Несмотря на то что терраса Джона была закрыта козырьком, от ливня он не спасал, и Василисе хотелось, чтобы ее стулья и стол как можно дольше напоминали Джону о нас. Мы играли в приставку, когда Лиса внезапно издала удивленный возглас.
– Что случилось? – спросил Сашка, одновременно нанося моему герою сокрушительный удар в челюсть. – Нашла какой-то уж очень волшебный лак?
– Нет… – голос Василисы был серьезным и озабоченным, мы бросили джойстики и повернулись к подруге.
– А что тогда? – я напрягся.
– Мне пришло на почту странное письмо от авиакомпании, – Василиса хмурилась и, судя по бегающему взгляду, пыталась вникнуть в суть. – Вроде как наш рейс домой переносят.
– Что? – Сашка встал с пола и присоединился к Лисе за нетбуком, несколько секунд царила тишина, после чего друг подал голос: – Да, на день раньше улетаем. Надо глянуть, всем ли пришло такое письмо, а потом связаться с авиакомпанией. Уточнить, правда ли это.
Мы по очереди проверили свою почту: письма пришли и нам с Сашкой, весь следующий день друг висел на телефоне, пытаясь дозвониться в офис компании. Лето в Америке не сделало наш с Лисой английский совершенным, и если нужно было позвонить, то за дело брался Сашка, да и всю информацию лучше выдавать ему; он точно ничего не напутает. Оказалось, что письма не спам и мы действительно должны вылететь на сутки раньше.
– Нет, а если бы мы отправились в путешествие! – возмущалась Василиса. – У нас могло не быть доступа к почте!
– Да уж, – согласился с ней Саня. – Уверен, что спорных ситуаций по этому перелету будет много.
Оставалось десять дней каникул, и мы старались взять от них все: даже заночевали на природе, забравшись не очень высоко в горы, чтобы посмотреть на звезды без светового шума. За пару дней до отъезда Лиса преподнесла Джону подарок от «нас троих», хотя если учесть, что Сашка только зачистил стулья наждачкой, а я к ним и пальцем не притронулся, то это было щедрое преувеличение с ее стороны. Джон так расчувствовался и был настолько рад подарку, что решил отвезти нас прямо до Нью-Йорка (и слушать не хотел ни о каких возражениях). В последний день в Олд Фордж мы все вместе закрыли ресторан, опустили ставни, и Джон попросил помочь запереть и дом.
– Решил, что закину вас в аэропорт и сам слетаю в Майами, – объяснил наш начальник. – Давно уже никуда не выбирался, а сезон закрыт.
Дорога до Большого Яблока занимала приличное количество времени, и добираться на машине было гораздо приятнее, чем автобусом. Я смотрел в окно на проносящиеся мимо красоты и чувствовал себя счастливым. Кажется, этот городок на севере штата занял свой уголок в моем сердце, здесь я провел лучшее лето своей жизни и был благодарен Сашке, что он подбил нас на эту поездку.
Пулково встретило дождем: Петербург в начале октября не самое дружелюбное место на свете, бабье лето давно закончилось, но и приятными моментами золотой осени Питер не осчастливил. Дул сильный ветер, а дождь бил в окно иллюминатора почти с остервенением, контраст после теплого солнечного Нью-Йорка был таким сильным, что я ощутил уныние, на паспортном контроле нас очень долго проверял хмурый офицер, и его «Добро пожаловать в Россию» прозвучало как-то с ехидцей. При получении багажа Сашкин рюкзак выехал самым последним, а Василисе отдавила ногу тележкой какая-то дама и даже не извинилась.
– Прям чувствую, что мы дома, – ехидно ухмыльнулся Сашка. – Тетки с баулами, хамство. М-м-м, я скучал!
– Да ладно тебе, – засмеялась Василиса. – Не будь таким язвительным.
Таксист заломил втридорога за поездку до дома, но по сравнению с ценами в долларах все равно вышло дешево. Думать об автобусе казалось нам совершенно невозможным, мы все порядком устали: пятичасовая дорога от Олд Фордж, потом одиннадцать часов в самолете, очередь на паспортном контроле, и не стоит забывать о смене часовых поясов. Сашка по ошибке вначале назвал наш старый адрес, но на полпути очнулся и вспомнил, что живем теперь в самом центре. Подъехав к парадной, мы вышли из машины, и Сашка долго под дождем искал ключи в недрах рюкзака (то, что он не приготовил их заранее, было показателем усталости, он едва стоял на ногах). Мы даже не стали звонить моим родителям, чтобы сообщить о возвращении, просто побросали рюкзаки в коридоре и прошли в комнату. Василиса примостила документы, которые после паспортного контроля не выпускала из рук, на столик в спальне, после чего мы стянули мокрую одежду, забрались в кровать, которую быстро заправили втроем, прижались друг к другу и попытались согреться, отопление должны были дать на днях, а пока стоял страшный холод. Сашка, чертыхаясь, порылся в комодах, нашел еще одеял, и мы создали огромный кокон на троих, где наши полуобнаженные тела чувствовали себя уютно. Искать пижаму было выше моих сил, хотя в ней, возможно, было бы теплее, Василиса все еще грела об меня свои ноги-ледышки, и я хотел предложить поискать шерстяные носки, но через секунду провалился в беспробудный сон.
Василиса
Я проснулась от резкого звука. Как будто упало что-то тяжелое. Гора одеял исчезла, в мою обнаженную кожу впивались иглы холода. Я слышала надрывное дыхание, но спросонья не могла понять, что происходит. Пошарив рукой справа, поняла, что одна в постели, и тут услышала это.
Влажный чавкающий звук удара – и хрип.
В ужасе распахнув глаза, я не сразу осознала, что в комнате больше чем три человека. Мужчина, в котором я, прищурившись, опознала Жекиного отца, наклонился над изножьем кровати и методично что-то вбивал в пол, словно замешивал огромный кусок теста. Именно он со свистом дышал и с каждым ударом что-то приговаривал. Я не могла разобрать слов. Будто мы в дурном сне, вязком пугающем мороке. Раздался женский крик, ужасный, на высокой ноте. Мои глаза метнулись к Елене Васильевне, чья фигура внезапно возникла в комнате. Она сжимала в руках пучок зелени. Вот ладони ее разжались, и зелень повалилась на пол, а сама Жекина мама отпрянула к стене и осела, не переставая голосить. Ужас сковал мое тело.
Совершенно на автомате я поползла к краю постели и поняла: то, что методично забивал кулаками в пол Николай Михайлович, оказалось практически бесчувственным Жекиным телом. Женька не сопротивлялся и вообще никак не
