Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин
- Пустое! Наверно, уеду скоро.
- Опять пощипали?
- Угадали.
- Тебе у отца учиться надо. В драку не ввязывается, всё тихой сапой давит.
- Тихой сапой не много добьёшься. Он молчит потому, что за него другие говорят.
- Вот меня в армию берут. Ну, там – война или что – драться буду. С врагом так положено. А вы-то между собой из-за чего дерётесь? Как будто все свои.
- Это не драка. Это противоречия. И мы их одолеваем.
- Одолеваешь, а как ни погляжу, всё в битых ходишь...
Это умозаключение развеселило Сазонова.
- Счастливой службы! – тепло сказал он, расставаясь со своим бывшим соперником.
- А тебе синяков поменьше, – ответно пожелал Прокопий.
У фермы его окликнула Катя.
- В армию уходишь? – Они ещё не разговаривали с того дня, когда Прокопий ударил Сазонова. Он часто видел, что Катя ждёт его, таясь где-нибудь в безлюдном месте, но встреч избегал.
- Тебе-то что?
- Возьми на память. Может, вспомнишь когда. Была, мол, такая дура, которая жизни для тебя не жалела. – Катя протянула ему вышитый цветочками платочек. Краем глаза Прокопий прочёл: «Люблю сердечно, дарю навечно».
- Так вот и получается... – пробормотал он. – Любишь сердечно, а вечно живёшь не с тем, кого любишь.
- Я-то ни с кем не живу...
- Успокойся. Дело прошлое. Всё перегорело.
- Сломал ты меня! – Катя закрыла руками лицо, застонала.
- Неизвестно, кто кого сломал. Возьми свою подтирку и не гоняйся за мной. Мать и так всю шею перепилила. Дескать, извёл девку. Сама себя извела!
- Дугину поверил! – зарыдала Катя. – Нашёл кому верить!
- Теперь это неважно. Не надрывайся. В армию ухожу.
- Ждать буду.
- Не жди. Всё одно всё исковеркано. Прошлое не вернуть. Так что устраивай свою жизнь как сможешь.
- К чему она мне без тебя? Сухостоем под ветром качаться?
- Не реви! – жалко усмехнулся Прокопий и посуровел, отвердел голосом. – Предчувствие у меня такое. Не жалей. Перемелется, мука будет.
- Будешь вспоминать?
- Ты всё о том же?
- У меня только это и осталось. Извертело всю, изувечило.
- Кому как выпадет, – он развёл руками и, попрощавшись наскоро, пошёл к Ефиму.
- Берут?
- Вот повестка.
- Угу. Теперь мой черёд. С Катюхой прощался?
Прокопий кивнул и с нарочитой беззаботностью стал насвистывать какой-то мотивчик.
- Какую девку проглядел! Учителка ногтя её не стоит! Бросай ты эту старуху...
- Не могу! Занозой в сердце засела.
- Пока рядом – твоя. Уйдёшь – забудет. Ей мужик нужен, хозяин.
- Выпить охота.
- Ради такого случая следует. Сейчас к Доре в сельпо схожу.
Домой Прокопий явился пьяным. Расстегнув гармонь, прошёлся по ладам сверху донизу и запел о казаке, обманутом казачкой. Не повезло казаку из Амурских краёв.
Не повезло и Прокопию.
- Напился, бесстыдник! – возмутилась Александра. – Что отец скажет?
- Не ругайся, мама! Больно мне. Внутрях давит – спасу нет.
- Тоже мне оправдание! «Внутрях давит»! У меня кажин день давит. Да об этом думать некогда. И на ферме и дома кручусь как белка в колесе. Иди-ка дров наруби – сразу полегчает...
Отложив свою отзывчивую подругу-гармонь, Прокопий, не прекословя матери, взялся за топор.
Александра хлопотала подле печи, готовя обед. Скоро должен был прийти Гордей.
Обед, кроме всего прочего, служил ещё и поводом для неторопливой беседы на бесхитростные деревенские темы. Александра умудрялась растянуть его на час и больше.
Муж ел размеренно, чисто, собирая со стола хлебные крошки и отправляя в рот. Изредка поглядывал из-под густых, метёлками, бровей на детей.
- Добра кашка, да мала чашка! – выхлебав кулагу с черёмухой – густую коричневую жидкость, – похвалила Фешка. – Мама у нас самолучшая повариха.
Александра счастливо зарделась от этой невинной детской лести, высказанной от чистой души. Кому не приятно выслушать похвалу, если она даже чуточку подсахарена!
- Ешь да поправляйся! – сказала, нажав на пуговку Фешкиного носа.
Отложив ложку, Гордей спросил сына:
- По какому поводу выпил?
Прокопий молчал.
