Викентий Вересаев - К жизни (сборник)
Леонид резко ответил:
— Я тебе показал документ, знаешь, кто я, — чего еще спрашиваешь!
— Молчи!.. — Он замахнулся на Леонида нагайкой. — Кто ты?
Леонид пожал плечами.
— Кто! Ну, коммунист.
— Нет, кто ты?
Катя рассмеялась.
— Да неужто ж сами не видите? Русский, русский! Не еврей!
Широкая рожа солдата расплылась в улыбку.
— Хе-хе!.. Верно!.. А ты, — он уставил на нее палец, — ты жидовка!
— Вот так так! Я двоюродная сестра его!
— Сестра!.. Знаем, что за сестры! Повидали их на войне. — И извивающимися гадюками поползли в воздухе циничные, грязно-оскорбительные догадки.
Потом он сказал:
— Слезайте все долой!.. Слышь, земляк! Конь у меня занедужил, вон лежит. Повезешь в город.
Мужик сердито ответил:
— Дохлый твой конь, ай не видишь? Куда его везть!
— Отойдет. Поворачивай!
— Да что вы, товарищ!.. Разве линейка подымет лошадь? Вон мажара, чего ж вам лучше!
Навстречу ехала пустая мажара, в ней сидели два грека. Они согнулись и глядели в сторону. Махновец властно сказал:
— Стой!
Греки притворились, что не слышат, и продолжали ехать. Махновец деловито упер приклад в бедро и выстрелил в небо. Греки моментально остановились. Он, не спеша, отдернул затвор и опустил винтовку.
— Слезай!
Греки слезли.
— Кто такие?
— Крестьяне, товарищ. За сеном едем.
— Вина не везете?
— Поглядите сами, пустая арба… Можно ехать?
Махновец отрицательно мотнул головой и повернулся к вознице линейки.
— Ты мне ручаешься за них?
Мужик усмехнулся в войлочную свою бороду.
— За кого такое?
— Вот за этих. — Он указал на пассажиров.
— Я-то что тут? По наряду взяли меня. Кто такие, — почем я знаю.
— Ты мне за них отвечаешь. Ежели что, — на мушку тебя.
Странно было Кате. Пять мужчин окружало его, а он, один против всех, командовал над ними и измывался, и винтовка беззаботно висела за плечами.
Махновец опять повернулся к грекам.
— Вон конь мой лежит. Подъезжайте, подберем его… В город свезете.
Старший из греков поспешно ответил:
— У нас лошади слабые, не вытянут.
Катя быстро наклонилась к Леониду и шепотом спросила:
— Неужели у тебя нет револьвера?
— Ч-черт! Такая глупость! Забыл.
Глаза Кати потаенно блеснули, и в ответ им сверкнуло в душе Леонида. Он слегка побледнел и слез с линейки, разминая ноги.
Махновец в колебании оглядывал линейку. Ему хотелось еще поозорничать, но он не знал, как.
Горелов, сгорбившись и уткнувшись подбородком в воротник, все время неподвижно сидел на той стороне линейки, спиною к махновцу. Вдруг взгляд махновца остановился на его горбоносом, изжелта бледном профиле.
— Ты… — зловеще протянул махновец. — Поди-ка сюда, жидовская харя! — И спокойной рукою он взялся за револьвер у пояса.
Катя быстро переглянулась с Леонидом. И дальше все замелькало, сливаясь, как спицы в закрутившемся колесе. Леонид охватил сзади махновца, властно крикнул: «Товарищи, вяжите его!» — и бросил на землю. Катя соскочила с линейки, а мужик, втянув голову в плечи, изо всей силы хлестнул кнутом по лошадям. Горелов на ходу спрыгнул, неловко взмахнул руками и кувыркнулся в канаву. Греки вскочили в мажару и погнали по дороге в другую сторону.
Махновец бился под Леонидом, но Катя сразу почувствовала, что он гораздо сильнее, — ее поразили его крепкие, круглые плечи. Рука с револьвером моталась в воздухе над Леонидом и старалась повернуть револьвер на него. Не умом соображая, а какою-то властною, взмывшею из души находчивостью, Катя схватила руку с револьвером, — на длинных ногах неуклюже подбегал Горелов, — и всею грудью навалилась на руку. Рука бешено дернулась, проехала выступающими частями револьвера по Катиной щеке и опять взвилась в воздух. Махновец изогнулся, сбросил с себя Леонида, в упор выстрелил в набегавшего Горелова и подмял под себя Леонида. Рука с револьвером упиралась в землю. Катя схватила валявшуюся на земле винтовку с оборванной перевязью, изо всей силы ударила прикладом по руке. Револьвер вывалился. Она подняла, беспомощно оглядела его. Попробовала поднять курок, — не подается.
— Товарищ Горелов! Револьвер, стреляйте! Я не знаю, как выстрелить!
Горелов, в окровавленном пальто, лежал на дороге, закинув голову, и хрипел. Мелькнула в глаза далекая линейка на шоссе, — она мчалась в гору, мужик испуганно оглядывался и сек кнутом лошадей. Махновец душил Леонида.
Катя завизжала, с бурным разбегом налетела, охватила руками голову махновца и вместе с ним упала наземь. Локоть его больно ударил ее с размаху в нижнюю часть живота, но ее руки судорожной, мертвой хваткой продолжали сжимать плотную, лохматую, крутящуюся голову. Выстрел раздался где-то за спиною, голова в руках глухо застонала, еще выстрел.
— Бросай! — задыхаясь, крикнул Леонид.
Катя вскочила. Махновец, с раздробленным коленом, с простреленным животом, пытался подняться, ерзал по земле руками и ругался матерными словами. Леонид выстрелил ему прямо в широкое, скуластое лицо. Он дернулся, как будто ожегся выстрелом, и, сникнув, повалился боком на землю.
— А Горелов где?
Горелов неподвижно лежал с открытыми, без блеска, глазами, с тем неожиданным, чуждым выражением, которое накладывается на лицо смертью. И ярко желтели оскаленные, длинные зубы.
Вдруг Катя испуганно крикнула:
— Смотри!
Солнце уже село, и вдали, из-за горба шоссе, на красном фоне зари вырастали, подпрыгивая, два черных силуэта всадников с винтовками.
— Махновцы! Удирать! — хрипло сказал Леонид. — Погоди! Придется отстреливаться.
Он снял с убитого подсумок с патронами, взял винтовку, револьвер.
— Айда!.. Только бы до гор добраться… Пока еще подъедут, разберут, в чем дело. Не беги, пока на виду.
Не спеша, они сошли к мосту, спустились в овраг и побежали по бело-каменистому руслу вверх. Овраг мелел и круто сворачивал в сторону. Они выбрались из него и по отлогому скату быстро пошли вверх, к горам, среди кустов цветущего шиповника и корявых диких слив. Из-за куста они оглянулись и замерли: на шоссе, возле трупов, была уже целая куча всадников, они размахивали руками, указывали в их сторону. Вдоль оврага скакало несколько человек.
— Бежим! — коротко бросил Леонид.
Пригнувшись, они побежали меж кустов к горам. Тонко, по-осиному жужжа, над головами пронеслась пуля, и долетел звук выстрела. Путь пересекал овраг, они перебрались через него. Вскоре другой.
Катя крикнула, смеясь:
— Смотри, как хорошо! Ведь это им загораживает дорогу. Либо придется слезать с лошадей, либо в обход ехать!
Скакало по откосу уже человек пятнадцать, и на скаку стреляли. Слышались выстрелы, но свиста пуль не было. Поднималась гора, с поперечными, параллельными друг другу овечьими тропками.
— Ну, только бы по ней взобраться, — тут цель для них хорошая, а там лучше будет… Не трусь, Катька!
— Дурак ты, Леонидка! — отозвалась Катя, — так чуждо совался его призыв в тот радостно-огненный вихрь, в котором крутилась ее душа.
Они карабкались в гору, цепляясь за колючие плети цветущих каперсов. И теперь вдруг кругом защелкало по камням, запылилось по сухой земле. Катя с жадным любопытством оглянулась. Всадники, спешившись, спускались в поперечный овраг, другие стреляли с колена.
Гребень горы с алыми маками. Большие камни. По эту сторону оврага два махновца садились на коней. Леонид бросился за камень и прицелился. Катя, с отколовшейся, растрепанной косой, с исцарапанной револьвером щекою, стояла, забывшись, во весь рост и упоенно смотрела. Струистый огонь, уверенный, резкий треск. Один из махновцев схватился за ногу и опустился наземь.
Леонид сердито крикнул:
— Дура, ложись же! Чего стоишь!
Еще раз он выстрелил, еще, и они побежали. За гребнем горы тянулось широкое ущелье, густо заросшее лесом…
Темнело. Катя с Леонидом сидели под нависшим камнем, за струисто-ветвистыми кустами непроглядной дерезы. По лесу трещали шальные выстрелы махновцев, иногда совсем близко слышался их говор и ругательства.
Леонид спросил шепотом:
— Что это у тебя?
Рукав Катиной кофточки был густо смочен кровью, капли крови чернели на ее серой юбке. В сумерках глаза Леонида засветились теплой лаской.
— Ну, с боевым крещением! Ранена… Снимай кофточку.
— Ерунда какая! Что это? Я ничего и не чувствовала.
— Снимай.
Стаскивая рукав, Катя почувствовала в руке боль. Стыдясь своих нагих рук и плеч, она взглянула на руку. Выше локтевого сгиба, в измазанной кровью коже, чернела маленькая дырка, такая же была на противоположной стороне руки. Катя засмеялась, а сама побледнела, глаза стали бледно-серыми, и она, склонившись головою, в бесчувствии упала на траву.
