Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина
— Ну вот, доигралась в красивую жизнь. Этого надо было ожидать.
— Как ты смеешь так о родной дочери? Если бы не ваши размолвки, она не ушла бы из дома. Ты сам довел себя до инфаркта. Нервы тебе надо лечить, тогда и сердце будет нормально работать.
— Так ты хочешь сказать… хочешь сказать…
Далее последовала бурная сцена с обидами, выкриками, оскорблениями. Наталья Мироновна тоже внесла свою лепту.
— Я вам все скажу!
— Мама, умоляю. Никогда не говори всё! Оставь эту дурную привычку.
— Ах, привычку? Правда в лицо — это не привычка! А я вас предупреждала. И вы меня не слушали. Ты уши‑то не затыкай!
А потом разом все замолчали, опомнились. Они тут воздух сотрясают, а в больнице их девочка — одна, в палате, с травмой…
В больницу приехали без сколько‑то там двенадцать. В такси о происшедшем не было сказано ни слова, никаких версий, предположений и междометий. Марина даже курить забыла, а Виктор Игоревич как сцепил руки на коленях, так и просидел в одной позе всю длинную дорогу. Когда остановились у больничных ворот, он почувствовал, что не может разнять руки — затекли.
Не отпустив такси, направились к больничным воротам. По счастью, они были открыты. В стылом, туманном воздухе мерзли американские клены. Центральная аллея была пуста, а вбок уходили бесчисленные, стоптанные, залитые грязью тропочки. Куда идти? В каком из темных корпусов лежит их девочка?
Кошка перебежала дорогу, потом из темноты вынырнула женская фигура, кто‑то из медперсонала припозднился на работе и теперь бежал к троллейбусной остановке. У этой испуганной девицы они и узнали, где хирургия, где травма и с какой стороны следует войти в нужный корпус.
— Ку–да!? Вы что, оборзели? — встретила их могучая особа в белом халате. — Какой врач? Кто это вас ночью пустит? Как с луны свалились, честное слово. Приходите утром! Тогда и поговорите с лечащим врачом.
— Но ведь есть дежурный врач… — умоляюще прошептала Марина.
— Да не буду я никому звонить. Вы мне здесь свои порядки не заводите. Не помню я вашей дочери. У нас с травмой каждый час поступают. Это же конвейер!
Марина попыталась деликатно и ненавязчиво всучить медсестре деньги, но та еще больше взъярилась.
— Вот люди! Вот нравы! Вы думаете, все на деньги можно купить? А что у нас карантин по гриппу для вас ноль без палочки!? Мы государственное учреждение, а не частная лавочка!
И тут случилось непредвиденное — на Виктора Игоревича обрушился припадок. Ну не припадок, может быть, а приступ в состоянии крайней истерии. Короче говоря, он разрыдался. Слез при этом не было, просто он, по–детски всхлипывая, уперся ладонями в стену и стал неторопливо оседать на пол.
— Он после инфаркта! — взвизгнула Марина, пытаясь удержать мужа на ногах.
Медсестру как подменили. Она заботливо уложила Виктора Игоревича на кушетку, в руках ее появился шприц, и пока Марина хлопотала у поверженного, испуганного и все еще всхлипывающего мужа, в приемный покой вошла милая женщина, ей бы передачу "Здоровье" по телевизору вести, и спросила домашним голосом:
— Кто здесь к Варе Соткиной?
Да, она дежурный врач. Лечит Варю другой доктор, но именно в ее дежурство привезли девушку с черепно–мозговой травмой. Только сегодня удалось установить ее имя и адрес. Девушку привезла пара — муж и жена, телефон и адрес их записаны, и, если мать потерпевшей пожелает, она может им позвонить. На девушку было совершено покушение. Покушавшиеся хотели увезти ее в своей машине, но мужчина, такой здоровяк, знаете, помешал им сделать это. Номера машины ни муж, ни жена не запомнили и, надо сказать, не пытались это сделать. Просто схватили такси и привезли потерпевшую в больницу.
Потом врач долго и внимательно читала историю болезни, иногда произнося вслух отдельные фразы.
— Вот… Рентген показал явно выраженную трещину. Больная находилась три дня в состоянии комы, потом пришла в себя. Но молчит. Насколько я знаю, у нее и следователь был, но разговора не получилось. Полная потеря памяти. Все это последствия травмы и шока.
— Покажите нам ее! — взмолился Виктор Игоревич. — Насколько я понял, в карманах была найдена Варина визитка. Но, может быть, она попала туда случайно. Бывают ведь такие роковые ошибки!
Врач неожиданно согласилась.
— Можете посмотреть на потерпевшую. Но провести я могу только одного человека. Пусть это будет мать. Агнеса Ивановна, дайте нам халат и тапки.
Путь в палату показался Марине бесконечным. Коридор, тупик, закоулок, потом грузовым лифтом на четвертый этаж и опять коридор, поворот, холл, еще коридор… Если у вас тесно в палатах и койко–мест не хватает, то зачем строить километры коридоров–кишок? В американском сериале "Скорая помощь" вообще обходятся без коридоров, одни палаты. Нет, все‑таки один коридор у них есть. По нему они все время и бегут, одержимо борясь за выживание потерпевших. Зато у нас тишина и полное безлюдье. И еще стерильность. Даже в ночном, приглушенном свете было видно, что чистота вокруг идеальная. Но убого… Голенастые металлические столы, кто думал про их дизайн, треснувший линолеум на полу, страшненькие каталки вдоль голых стен.
— Здесь — тихо сказала врач. — А, пожалуй, хорошо, что вы сразу приехали. Соткина действительно требует опознания.
"Как в морге", — прогрохотало в голове у Марины и стихло, она переступила порог палаты.
Четыре койки, четыре беды. В палате было душно. Кто‑то дышал со свистом, а потом вдруг принимался стонать в забытьи. Выпростанные из‑под одеял серые руки и ноги были такого же цвета, как непростиранные простыни, и казались гипсами, лежащими отдельно от тела. Марина внимательным взглядом обследовала каждую фигуру, не находя здесь свою дочь.
— Да вот же она, — прошептала врач.
Марина безмолвно уставилась на спящую. Это — она? Господи, неужели это ее девочка? Как она изменилась! Неживое, с желтизной лицо, застиранная рубаха с завязками у ворота, впадины на висках, впрочем, может быть, это игра теней. Только косо положенный на лоб пластырь выглядел вполне реально.
— У нее была резанная
