Мистер Вечный Канун. Город Полуночи - Владимир Торин
Кристина догадалась, откуда этот монстр взялся, как вырос до таких размеров и кто научил его пожирать людей: праздничный подарочек от тетушки Рэмморы…
«Так вот что ты выращивала здесь, тетушка…» — подумала она.
Жаба водила опухшими выпяченными губами, пережевывая пищу. Складки на ее горле при этом отвратительно дергались, а перепончатые передние лапы пытались затолкать в пасть то, что в нее не влезало. Казалось, монстр был полностью поглощен своей жуткой трапезой.
Узкие горизонтальные зрачки в круглых рыжих глазах неожиданно дрогнули — жаба заметила девушку. Одним судорожным движением обвислой глотки она проглотила человеческие останки. После чего медленно и грузно повернулась к незваной гостье.
— Даже не думай, пузатая уродина, — пригрозила Кристина, медленно попятившись к двери.
Но жаба, судя по всему, как раз подумала. Из ее широкой пасти вырвался длиннющий, покрытый слизью язык. Чудовище вознамерилось изловить девушку, как какую-то муху.
Молодая ведьма увернулась в последний момент. Отпрыгнув в сторону, она успела ударить по жабьему языку наотмашь. От этого прикосновения рукав ее платья и перчатка начали гнить прямо на руке. Но и жаба так просто не отделалась — отпечаток ладони девушки на ее языке стал тлеть, прожигая его насквозь. Тварь утробно заурчала, причем так громко, что, казалось, от этого гула стены вот-вот сложатся внутрь комнаты, а потолок попросту рухнет вниз.
Очевидно, не решившись второй раз использовать обожженный язык, жаба двинулась к Кристине, переваливая брюхо между кривыми лапами. Вид у нее при этом был ужасающий и мерзкий, а еще, как показалось Кристине, ехидный.
Дверь за спиной девушки неожиданно захлопнулась. Путь к спасению был отрезан!
«Очередная подлость тетушки Рэмморы, не иначе!»
Жаба тем временем повела головой и вдруг вместо того, чтобы сделать еще один шаг вперед, подалась назад. Ее телеса заколыхались, а в рыжих глазах появилось нечто вроде насмешки.
«Она сейчас прыгнет!» — догадалась Кристина и уперлась в дверь спиной. Она боялась даже представить, что ожидает того, на кого приземлится такая туша.
Жабе же, по сути, прыгать было и вовсе незачем — от Кристины ее отделяло не больше шести-семи шагов. Но чудовище, очевидно, вознамерилось просто раздавить девушку и поживиться тем, что останется от ее тела.
Гигантская жаба прыгнула.
«Не была бы ты такой здоровенной, я бы тебя…» — только и успела подумать Кристина.
Она смогла лишь вскинуть руки, защищаясь. Но ужасного столкновения так и не произошло. В какой-то миг прямо в прыжке чудовище дернулось и принялось уменьшаться. Буквально за секунду оно превратилось в крошечную, нисколько не опасную с виду зверушку.
Самая обычная жаба запрыгала у ног Кристины. Явно оскорбленный столь неподобающим обращением с собой, бывший монстр заквакал, но теперь его мнения в расчет никто брать не собирался — отныне самое место ему было в обувной коробке.
Но у Кристины не было желания искать коробку.
— Вот тебе, мразь, — сквозь зубы проговорила она и наступила на жабу каблуком.
Раздавленный комок мяса и слизи расплылся грязным пятном по полу. Должно быть, тетушка Рэммора была бы весьма раздосадована тем, как ее выкормыш закончил свои дни, но Кристину ее мнение нисколько не волновало. Она мстительно подумала: «Пусть тетушка радуется, что на нее саму никто пока что не наступил».
Кристина удивленно поглядела на свои руки. Ее пальцы были словно сотканы из дыма. И пусть они прямо на глазах снова обретали плоть и свой прежний цвет, она была поражена. «Осторожнее с мыслями и поменьше маши руками, Крис», — подумала девушка.
Мимо окна промелькнула тень, и Кристина подошла к нему, выглянула в сад. Все кругом было затянуто дымом. Пожар во флигеле был потушен. Члены ковена больше не дрались между собой: вспышки заклятий погасли, крики стихли. Тишина сада была поистине пугающей.
В полном безмолвии в воздух поднялись метлы. На них восседали, держа в руках фонари, несколько ведьм и колдунов — все, что осталось от ковена Тэтч. Среди них была и Корделия Кэндл.
— Ну уж нет, — сказала Кристина. — Никуда ты не полетишь… без меня.
— Рэммора, впусти! — раздался отчаянный крик с улицы. — Они нас сейчас убьют! Впусти!
Но Рэммора Кэндл и не думала снисходить до открывания дверей. По правде, сейчас она и не смогла бы этого сделать, поскольку сама лежала на полу в комнате Софии Кроу и кричала от невыносимой боли. Ее руки (в запястьях) и ноги (в лодыжках) были сломаны. Кости торчали из ран окровавленными обломками. Волосы ведьмы вросли в пол, и она не могла даже чуть-чуть пошевелить головой без риска вырвать их. Ее лицо было покрыто растекшейся тушью, слезами и кровью вперемешку с каминной сажей. Создавалось ощущение, что ведьму несколько раз с силой ударили лицом о все тот же пол…
Примерно так все и произошло на самом деле. Рэммора пыталась защищаться, но она столько лет была связана нитями подлой наставницы, что едва ли помнила, как управлять своими былыми силами. Она ничего не смогла противопоставить матери, которой и в свои лучшие годы не была ровней. Ни один из оберегов Рэмморы не помог — все те колдовские безделушки, которые она вплетала в волосы, надеясь, что за ней всегда останется последний аргумент, против матери на деле и оказались лишь безделушками.
Сжимая в худых морщинистых пальцах куклу, сплетенную из волос дочери, Джина Кэндл легко подчинила себе ее тело. Улыбаясь и всем своим нарочито милым видом выказывая материнскую заботу, старуха принялась безжалостно ломать кости Рэмморы, словно те были всего лишь спичками в ее пальцах. Первой хрустнула кость в левой ноге, следом — в правой. Дочь рухнула и попыталась извернуться, чтобы достать мать: заклятием выбить пол у той из-под ног, а затем оживить камни камина и завалить ее ими, но она не успела. Ее кисти вывернулись с треском ломающихся на шквальном ветру сучьев.
— А это чтобы нос не задирала, — сказала мама, и нос дочери хрустнул, жутко переламываясь.
Рэммора была побеждена, более того, повержена и раздавлена. Ее волосы начали врастать в пол, и сквозь невыносимую боль ей оставалось лишь горько сожалеть о всех тех насмешках и оскорблениях, которым она подвергала свою немощную мать долгие годы, полагая, что та ничего никогда ей за это не сделает. Как же она ошибалась!
— Ты ведь никуда не сбежишь, доченька? — со
