Михаил Пришвин - Том 5. Лесная капель. Кладовая солнца
Надо не забыть: какая дружная, восторженная и возвышенная была эта аудитория молодая, когда я выступал.
Почему вместе выходит у них так хорошо, когда я им сказал:
– Поздравляю с новой весной, грачи прилетели!..
Из моей статьи в «Литгазете» напечатали только первый отрывок. Что бы это было, если б всю вещицу напечатали, и что бы это было, если бы раскрылись все возможности, во мне заключенные!
Хорошо только одно, что я сам себя чувствую живым.
Не надо искать опору себе в людях отдельных: друг живет не в отдельности, а в целом человеке, когда он, собираясь, слышит живое слово, и кричит, и хлопает руками от радости, или когда-то и где-то шепнул вам задушевное слово, или выглянул глазком из толпы.
Или вон против вас там в вагоне сидит и глядит куда-то вдаль с какой-то мыслью, а солнышко с той стороны лица раззолотило кудри, и одни реснички того глаза тоже светятся вместе с кудрями.
Ничего-то не нужно ей. этой милой девушке, от вас, и вы тоже боитесь спугнуть ее даже своим взглядом, но оба где-то в себе радуетесь, что вместе куда-то едете в один и тот же чудесный весенний день вашей жизни.
Нечего, нечего загадывать выкладывать кирпичные домики будущего, – будущее само о себе позаботится. Надо чувствовать и ловить в себе пра-феномен нашей русской нравственной жизни; и я думаю, что его можно даже назвать: это друг – в этом все. Только друг! И тем самым определяется и недруг.
Друг наш придет не за страх о своем роду-племени, а по решению нашей совести, не за страх придет, а за совесть.
Вокруг меня идут люди, бросившие все свое лучшее в общий костер, чтобы он горел для всех, и что мне говорить, если я свой огонек прикрыл ладошками и несу его и берегу его на то время, когда все сгорит, погаснет, и надо будет зажечь на земле новый огонь. Как я могу уверить моих ближних в жизненном строю, что не для себя лично я берегу свой огонь, а на то далекое время?
Выступление на XIV Пленуме союза советских писателей СССР*
Дорогой Алексей Александрович, благодарю Вас за Вашу телеграмму!
Как никогда, хотел принять участие в работе Союза, готовился выступить со своими наблюдениями новой колхозной жизни. К несчастью, очередная пневмония не дает мне возможности приехать на пленум.
Как старейший агроном, я близко принял к сердцу вместе с народом новейшие реформы в области земледелия.
Это всеобщее сейчас чувство радости просится перекинуться в нашу область искусства слова.
Сущность земледельческой реформы особенно пришлась по душе нашим дунинским колхозникам той своей стороной, что необходимые налоги ложатся теперь главным образом только на землю, и тем самым освобождается деятельная инициатива самого земледельца.
Мне же пришлась она вот с какой стороны: так точно, как в земледелии, в искусстве слова есть и своя «земля», и свой сеятель, и свои необходимые тяготы, и своя свобода. Мне хочется, чтобы и на этой дорогой моей земле искусства, как и на той колхозной земле, совершилась бы та же самая реформа: там и тут необходимые налоги собирались бы с земли и через это само творчество человека со всеми его возможностями освобождалось.
Говоря проще, я хочу, чтобы необходимые усилия всех лиц, обязанных поправлять и направлять движение нашей мысли, включая сюда не одних редакторов, но и товарищей по перу, и особенно самих читателей, – чтобы эти условия были смелы, щедры, благожелательны и бережны для наших поисков и дерзаний в искусстве.
Я хочу, чтобы это освобождение от страха перед осуществлением нового замысла в поисках лучшего, от страха перед возможностью иногда ошибки, иногда блужданий, как это случается и в живой жизни на неизвестной еще дороге, – чтобы это освобождение сделало нас разными, неповторимыми и в то же время слитыми воедино чувством истинного товарищества и общей высокой целью.
С искренним уважением
Михаил Пришвин
Деревня Дунино
Звенигородского района.
Комментарии
Список условных сокращений
Собр. соч 1956–1957 – М. М. Пришвин Собр. соч. в 6-ти томах. М., Гослитиздат, 1956-1957
ЦГАЛИ – Центральный государственный архив литературы и искусства, Москва.
Лесная капель*
В самом начале 1940 года Пришвин приступил к работе над лирико-философским произведением по дневникам – «Лесная капель». Первой частью книги стала поэма «Фацелия». Пришвин признавался, что «во всех своих книгах он оставался автором записок о непосредственных своих переживаниях» Этому признанию «Фацелия» отвечает больше других его книг. В феврале «Фацелия» была закончена, а летом Пришвин пишет вторую часть «Лесной капели», которую сначала называет «Мой дом», а потом дает ей то же название, что и всей книге – «Лесная капель»
Осенью 1940 года сокращенный вариант «Фацелии» печатается в журнале «Смена» (№ 9), полностью – в «Новом мире» (№ 9), и там же, в № 10, печатается вторая часть «Лесной капели» (разделы «Дерево», «Вода», «Лесные гости») К сожалению, вместо окончания «Лесной капели» в следующем номере «Нового мира» была напечатана статья, в которой Пришвина упрекали в аполитичности, в «несвоевременном обращении к цветочкам и листикам». Его мировоззрение объявлялось «органически и непримиримо чуждым мироощущению человека, живущего подлинной, не отгороженной от борьбы и строительства жизнью» (Мстиславский С. Мастерство жизни и мастер слова – «Новый мир», 1940, № 11–12, с 272) В январе 1941 года Пришвин пишет редактору «Нового мира» В. П. Ставскому «Борьба за „Лесную капель“ для меня есть такая же борьба за Родину, как борьба за ту же Родину на фронте… Я очень боюсь, что литераторы умышленно не хотят понимать, что за моими цветочками и зверушками очень прозрачно виден человек нашей Родины» (Подробнее об этом см. в кн.: В. Д. Пришвина. Круг жизни. М., «Художественная литература», 1981, с 132–134)
Отдельным изданием книга вышла в издательстве «Советский писатель» только в ноябре 1943 года, в самый разгар войны, сразу же получив высокую оценку читателей и критики, назвавшей «Лесную капель» «симфонией в прозе», «гимном радости жизни и любви». Известно, что узники фашистских лагерей смерти передавали друг другу переписанные от руки миниатюры «Лесной капели».
Текст печатается по изданию Собр соч. 1956–1957, т 3, сверенному с автографом, хранящимся в ЦГАЛИ.
«Вся жизнь – одна ли, две ли ночи». – Строка из стихотворения А. С. Пушкина «Разговор книгопродавца с поэтом» (1824).
Запись: «Бывает, человек до последнего доходит» – имеет и другую редакцию, в которой после слов: «Виноват ли отдавший свое человеческое чувство собаке?» – следует: «Чем он виноват, если не было в нужный момент человека? Где же он был, человек? Он был чем-нибудь занят или до крайности раздражен добыванием пищи и в этом раздражении прошел мимо своего человека и не заметил его» (ЦГАЛИ).
…Ариша спросила… – Об Арише см. в повести «Неодетая весна» (наст. изд, т. 4).
Росстань – перекресток дорог.
…вспомнил мысль Гёте о том, что природа создает безличное… – По-видимому, Пришвин имеет в виду мысль, высказанную Гёте в статье «Природа» В отличие от Гёте, для Пришвина природа всегда лична. Об этом он постоянно пишет и в «Лесной капели», и в «Глазах земли»; см., например, запись «Лицо природы» (наст. изд, т 7). Расходясь с Гёте в понимании индивидуального характера природы, Пришвин в целом высоко оценивает Гёте и как философа, естествоиспытателя, и как писателя (см. автобиографический роман «Кащеева цепь», а также многочисленные ссылки на Гёте в «Глазах земли» и в дневниках последних лет).
Бочаг – яма на дне болота, реки, озера
Сказано у Гёте недвусмысленно, что, созерцая природу, человек все лучшее, о чем он говорит, берет из себя – Видимо, имеется в виду мысль Гёте «Все, что вне нас, – это только элемент, но глубоко в нас лежит созидательная сила…» См. Гёте. Годы странствий Вильгельма Мейстера – Собр. соч. в 10-ти томах, т. 8, 1979, с. 267.
…вспоминаю старосветских помещиков, как они были для Гоголя... – После этих слов в рукописи: «и как они людьми до сих пор еще не поняты».
«Circulus vitiosus» (лат.) – «Заколдованный круг».
Эолова арфа – древний музыкальный инструмент, струны которого приводятся в колебание движением воздуха.
Лесной ручей. – О том, как возникла эта запись, Пришвин вспоминает в дневнике «Мне постоянно кажется, что есть какой-то свободный вход в природу с какого-то крыльца или конца и что если войдешь с этого входа, то безо всякого труда будешь понимать все. Так однажды я шел ранней весной берегом ручья и это почувствовал Вынув записную книжку, я на ходу стал записывать все в том порядке, как возникали во мне впечатления. После, дома, переписав с карандаша на машинке, я получил рассказ „Лесной ручей“» (Собр. соч. 1956–1957, т. 6, с 740)
