Хозяин белых оленей - Константин Валерьевич Куксин
— А ты, Горн, возьми дрель, просверлишь отверстия в заготовках — во-он они лежат, Сергей их давно уже обстругал…
— Гаврила, простите… — мой друг замялся, вертя в руках странный предмет, состоящий из полукруглой формы металлического наконечника, деревянной ручки и кожаных ремней, — а как этой дрелью пользоваться?
— Ну, это просто! Смотри… — ненец взял инструмент, левой рукой сжал деревянную ручку, а правой стал водить взад-вперед, с помощью прикрепленной к дрели небольшой палки раскручивая кожаный ремень. Сверло быстро погружалось в дерево, и вскоре отверстие было готово.
Горн с нескольких попыток освоил необычный инструмент, и работа закипела. Я смотрел, как Гаврила обстругивает дерево: нож ненец держал неподвижно, двигалась только заготовка в другой руке. Я попробовал работать так же, но мне было неудобно и непривычно, и я вернулся к «русскому» способу обработки древесины. Когда я закончил вырезать ножки для нарты, Гаврила одобрительно кивнул и сказал:
— Молодец, Костя! А теперь, если не устал, сделай новое топорище, старое все потрескалось уже…
Я с удовольствием принялся обстругивать березовую заготовку, и вскоре топорище было готово. Я с гордостью показал Гавриле свое изделие.
— Ну-у-у, Костя, кто же так топорища вырезает? — удивленно посмотрел на меня ненец. — Как ты сюда топор надевать будешь?
— Вот так, сверху, как обычно! — показал я.
— Э-э-э, так только глупый русский Иван топор на топорище насаживает! — Гаврила сокрушенно покачал головой. — Таким топором взмахни посильнее — он тебе в лоб и отлетит!
— Можно клинья вбить, мы обычно так делаем! — оправдывался я.
— А мы, ненцы, топор на топорище просто снизу надеваем. Тогда чем сильнее бьешь, тем топор крепче держится! Так-то, Костя… Ладно, сейчас будем полоз сгибать, который я вырезал, мне твоя помощь нужна будет!
Гаврила принес из чума чайник с горячей водой и паяльную лампу. Привязав прочную веревку с двух сторон будущего полоза, он долго поливал дерево кипятком, дополнительно прогревая место сгиба огнем паяльной лампы. Я в это время осторожно скручивал веревку с помощью крепкого бруска. Дерево медленно, но верно сгибалось. Наконец изгиб полоза показался Гавриле достаточным.
— Хорошо, Костя! Теперь пускай сохнет. Дня через три можно будет этот полоз на нарту поставить!
— Гаврила, скажите, — спросил я ненца, — я заметил, что заготовка уже была слегка изогнутой да и потом легко гнулась, не трескалась. Вы уже до этого дерево распаривали и сгибали?
— Нет, зачем? — удивился Гаврила. — Мы такое дерево в лесу находим. Обычно по берегам рек, оврагов такие лиственницы растут. Ствол такой листвянки у корня уже изогнут, его только обработать да подогнуть немного — и готов полоз! Завтра в лес поедем, покажу тебе, как дерево хорошее выбирать надо…
Сергей тем временем, расщепив березу на четыре бруска, выстругивал из них длинные и тонкие хореи. Я залюбовался его работой, а Гаврила сказал:
— Березовые хореи — самые хорошие: легкие, прочные. Можно, конечно, и из елки сделать хорей, это проще. Но березовый каждый оленевод мечтает иметь! Сейчас Сергей их обстругает, потом на концы шарики из рога оленя вырежет — и готово! На такие хореи летом мы много чего поменять сможем…
За работой время летело незаметно, мы не замечали и мороза, хотя температура не поднималась выше минус двадцати градусов. Но вот солнце коснулось верхушек лиственниц далекого леса, и Гаврила отложил скобель:
— Ну, все на сегодня! Темнеет уже. Хорошо поработали, можно теперь и чай попить!
— Или даже чаище! — улыбнулся я, отряхивая штаны от березовых стружек.
Мертвая дорога
Утром мы с Горном и Гаврилой отправились к реке, где ненец присмотрел хорошую лиственницу для полоза нарты. Гаврила, в отличие от Сергея, вел «буран» осторожно, и снегоход плавно переваливался на снежных застругах. Мы миновали удивившую нас просеку, которую пересекали с Горном на пути к стойбищу, и остановились на берегу Полуя.
— Вот, Костя, смотри! — сказал Гаврила, подходя к лиственнице, росшей прямо на обрыве. — Видишь, ствол внизу изогнут? Из такого дерева легко полоз сделаем. Ну, давай сам спили. Только не забудь у Хозяина спросить, как я учил…
Подойдя к дереву, я коснулся щекой шероховатой, поросшей лишайником коры. Каких-то специальных слов я не знал, с деревом разговаривал первый раз в жизни и поэтому прошептал первое, что пришло в голову: «Хозяин Леса! Нарту делаем для Гаврилы, им кочевать скоро! Так что возьмем мы эту листвянку, ты уж не обижайся!»
Я завел бензопилу, и скоро лиственница с шумом рухнула в снег. Обработав ствол, мы загрузили его на нарту. Гаврила был доволен и одобрительно поглядывал на нас с Горном.
— Гаврила, скажите, а что за странную просеку мы видели по дороге? — спросил мой друг. — Кто здесь лес валил, так далеко от поселка?
— Это не просека, Горн, — очень серьезно сказал Гаврила. — Это железная дорога…
— Как — железная дорога? — в один голос воскликнули мы. — Откуда она здесь? На карте ее нет вроде…
— Это Мертвая дорога, — ответил ненец. — Давно ее строили. Мне дед рассказывал, сам я еще маленький был. Сталин хотел железную дорогу от Салехарда в Надым проложить. Пригнали сюда заключенных, они и строили эту дорогу. Говорят, шпалы здесь на человеческих костях лежат… Кое-где еще бараки сохранились, мосты. Поехали, покажу вам…
Мы отстегнули нарту, втроем сели на снегоход и выехали на просеку. Метров через триста Гаврила остановил машину.
— Вот, смотрите! В этих бараках люди жили…
Из-под снега торчали стены разрушенной постройки. Серые от времени бревна, гнилые доски, ржавые гвозди. Сквозь остатки барака, как и сквозь полотно железной дороги, уже проросли лиственницы и березы…
— Гаврила, гляньте! А это что за памятник? — Горн показал занесенный снегом обелиск с жестяной звездой.
— Один раз заключенные бежали и убили многих красноармейцев. Этим красноармейцам и памятник поставлен. Зэков же мертвых прямо под полотно дороги укладывали…
Мы с Горном содрогнулись. События далекой страшной эпохи оживали перед глазами…
Гаврила вновь завел «буран», мы проехали чуть дальше, и ненец показал нам разрушенный мост через один из притоков Полуя.
— Очень большая работа была. Одних мостов сотни построили. Почти до Надыма дорога дошла. Первое время, говорят, даже поезда здесь ходили. А потом Сталин умер, и оказалось, что не нужна никому эта дорога. Теперь вот она вся лесом заросла…
Мы с другом молчали, потрясенные, а Гаврила добавил:
— Когда стройка шла, ненцы боялись рядом кочевать. Беглые зэки, бывало, целые стойбища вырезали, чтобы оружие получить или еду. Да и красноармейцы не лучше были: оленей наших стреляли, отбирали
