Апейрогон. Мертвое море - Колум Маккэнн
– Вставай, вставай.
Прошли минуты. Молодая учительница, всхлипывая, перебежала через круговой перекресток. Остановилось обветшалое такси. Молодой водитель помахал рукой. Из школьных ворот выбегали дети.
Ниеша помогла поднять Абир с земли и положить на заднее сиденье машины. Она втиснулась между передним и задним сидениями, чтобы придерживать Абир. Водитель оглянулся через плечо и нажал на педаль газа. Кто-то успел закинуть потерянную туфлю на заднее сидение. Ниеша одела ее на ногу Абир. Она почувствовала тепло ее пальцев. В эту секунду она поняла, что никогда не забудет удивительную теплоту человеческого тела.
Такси помчалось прямиком через рынок. Новость уже разнеслась по Анате и Шуафату. Люди стояли в мечетях, на балконах, тротуарах и звонили. Дети выбегали из парков в сторону школы. Водитель тормозил только на лежачих полицейских. В пробку попал уже на противоположной стороне рынка. Он стал сигналить. Голоса машин со всех сторон соединились в адской какофонии.
Ниеша сидела на полу возле Абир и держала ее голову. У Абир дрожали закрытые веки. Она не издавала звуков. Пульс был медленный и неровный. Ниеша вновь прикоснулась к пальцам Абир. Они стали холоднее.
В такси опущены окна. Что-то лилось из громкоговорителей. Разворачивались флаги. Вероятно, будет восстание. Машина рванула вперед. Водитель призвал имя Аллаха. Город грохотал в ушах Ниеши.
Обшарпанное здание госпиталя находилось в низине. Бригада ждала на ступенях. Ниеша вытащила руку из-под головы Абир и открыла заднюю дверь такси. Послышались крики, требующие каталку. На первых ступенях госпиталя творился необузданный хаос.
Ниеша смотрела, как каталка исчезла в частоколе белых халатов. Это были времена маленьких саванов: на своем веку она их повидала немало.
И тут она вспомнила, что забыла запереть дверь в магазин. Она закрыла рукой глаза и зарыдала.
74
Камеры дирижабля повернулись вокруг своей оси по велению искусственного интеллекта, и солнечный свет блеснул на линзах. Вертолеты уже кружили на Анатой.
75
Внизу арабские мальчики кидали камни. Они приземлялись на крыши домов, отскакивали от фонарей, скатывались на баки для хранения воды.
76
В тот день, когда Смадар убили, репортеры приехали на место происшествия даже раньше спасателей ЗАКА [14].
Спустя годы Рами увидел отснятые материалы в документальном фильме: ресторан на открытом воздухе, полуденное солнце, перемолотая плоть, раскиданные стулья, ножки от столов, разбитые люстры, испачканные скатерти, половина туловища одного из боевиков, лежащая по центру улицы, как обломок греческой статуи.
Слушать это даже с закрытыми глазами было невозможно: беготня, паника, сирены.
После просмотра он увидел, что сжал кулаки настолько, что ногти впились в кожу до крови.
Ему хотелось, чтобы режиссеры просочились через прореху времени и отмотали его назад, переделали всю хронологию, развернули вспять, направили в совершенно другом направлении – как у Борхеса – чтобы свет стал ярче, стулья остались целы, улицы вычищены, кафе не пострадало и Смадар снова бы шла неторопливой походкой рядом, с короткой стрижкой, пирсингом в носу, держась за руки с подружками, слушая музыку из одного плеера, вдыхая резкий аромат кофе, и с детской беззаботностью не беспокоилась о том, что может произойти дальше.
77
Небо было сверкающе-синего цвета. По вымощенной улице сновали сентябрьские охотники за подарками. Из громкоговорителя, украшенного раффией, разносилась музыка по всей округе. Прозвучали взрывы, заглушившие акустическую систему. После них наступила гробовая тишина, мгновение ступора, затем улицы наполнились криками.
78
На арамейском Талифа Куми означает: «встань, девица, встань».
79
Террористы были одеты в женскую одежду, пояса со взрывчаткой закреплены вокруг живота. Они начисто выбрились и надели хиджабы, чтобы скрыть лица.
Они были родом из деревни Асира-эль-Шамалия на Западном берегу. Это был первый раз, когда они оказались в Иерусалиме.
80
Хорхе Луис Борхес, прогуливаясь по Иерусалиму в сопровождении гидов в начале семидесятых годов двадцатого века, как-то сказал, что еще никогда не видел города с таким ослепляющим светом. Он стучал деревянной тростью по брусчатке и стенам зданий, чтобы понять, сколько лет этим камням.
Эти камни, сказал он, такие же розовые, как плоть.
Он любил гулять по палестинским пригородам, арабским базарам, где к слепому рассказчику относились с благоговейным уважением. У арабов свое отношение к слепым, сложившееся за многие поколения. Имамы на рыночной площади. Абдуллах ибн Умм Мактум. Аль-Маари. Их называли «басир» – зрившие сердцем и душой. Они по-своему видели и по-своему говорили.
За Борхесом ходили толпы молодых людей со скрещенными за спинами руками, ожидающими, когда выпадет возможность пообщаться с прославленным аргентинским писателем, с рави [15]. Он носил серый пиджак, рубашку и галстук даже в жаркую погоду. По приезде ему подарили красную феску. Он носил ее без тени смущения.
Когда останавливался он, толпа останавливалась вместе с ним. Ему нравилась оживленность узких улочек, нравилось, как белье развевается над головой, как голуби хлопают крыльями, как призраки прошлого остаются на своих местах. Особенно ему нравились барахолки в Старом городе, где он подбирал безделушки с подносов и пытался за одно прикосновение прочувствовать всю их историю.
Борхес пил кофе в маленьких кафешках, среди дыма сигарет и журчащих фонтанчиков, слушал древние повести о жаворонках и слонах, об улицах, без конца куда-то сворачивающих, и столбах, впитавших каждый звук вселенной, о летающих скакунах, о сказочных базарах, где продавались только рукописные стихотворения на бесконечно длинных свитках.
81
Когда я с тобой и когда мы в разлуке – это единственный способ, которым я могу измерить время.
– БОРХЕС ~
82
Тело четырнадцатилетней Сиваны Зарка подбросило в воздух недалеко от Смадар. Ее родители были французы: когда-то она жила в Алжире. Не так давно они переехали в Иерусалим, где Сиван пошла в гимназию «Рехавия» и подружилась со Смадар. Яэль Ботвин тоже недавно исполнилось четырнадцать. Она только пошла в девятый класс «Израильской академии искусств и науки». Она совершила алию из Лос-Анджелеса вместе с родителями восемь лет назад. Рами Козашвили было двадцать лет. Он продавал спортивную одежду на шуке «Махане-Йегуда». Он эмигрировал из Грузии, когда та еще была частью Советского Союза. Эльяху Марковиц, офисному работнику, любителю книг, пацифисту, было сорок два года. Его семья переехала с побережья Черного моря со стороны Румынии.
83
Совершающий алию, буквально «восходящий».
84
