Сильвия - Майтрейи Карнур
– Не говори маме, – попросил Бхаубааб, неожиданно засомневавшись.
– Еще посмотрим, – лишь бросил Антон с усмешкой на губах.
Жестокие издевательства стали обычным делом. Антон не шантажировал Бхаубааба, чтобы тот выполнял за него работу по дому, как можно было бы ожидать. Вместо этого он сваливал на младшего брата все большее количество мелких грехов, проверяя пределы его эмоциональной стойкости к наказаниям. Бхаубааба обвинили в том, что он бросил в голову священника косточку от авокадо. Во время родительского допроса он было открыл рот, чтобы яростно отрицать это, как вдруг уловил самодовольное выражение на лице Антона и просто повесил голову, молча принимая обвинение. В первый раз родители отнеслись к его безрассудному поступку милосердно: они обняли его и объяснили, почему это неправильно и почему так больше не стоит поступать, а также сказали, что милостивый Господь всегда дает второй шанс.
– Голубой, – шепнул ему Антон, как только родители оставили Бхаубааба в одиночестве обдумывать свой поступок.
Они проявили меньше снисходительности, когда Бхаубааб признался, что помочился в горшки с цветами у часовни. За то, что Бхаубааб выцарапал перочинным ножом мужские половые органы на церковной скамье, отец влепил ему такую сильную пощечину, что тот едва устоял на ногах. Из-за найденного в благотворительной копилке после воскресной мессы оскорбительного рисунка с изображением священника Бхаубааба пороли до тех пор, пока на его спине и руках не появились ссадины.
Он рыдал в углу, когда к нему подошел Антон:
– Бедняга голубой. Бедный, бедный. Пай сильно тебя побил? Только посмотрите на эти пухлые щечки. Щечки гомика. А что, ты похож на одного из негритят, которых ты так любишь!
От обиды и унижения Бхаубааб бросился на брата и сильно, до крови, укусил его за щеку. На крики прибежал отец и оттащил его. Он принялся хлестать Бхаубааба еще сильнее, даже не разобравшись, что произошло. Бхаубааб больше не мог терпеть такой несправедливости. Он закричал, что все его проступки были делом рук Антона. Отец остановился на мгновение и вопросительно посмотрел на Антона.
– Кадже – педик! – крикнул тот в ответ. Его глаза были такими же красными от слез, как кровь, стекавшая по щеке.
Ошеломленный отец повернулся к Бхаубаабу.
– Это правда? – спросил он. Бхаубааб ничего не ответил. Отец бросил ремень, которым порол его, и вышел, хлопнув дверью.
* * *
Эреву уволили, и Бхаубааб больше никогда о нем не слышал. Вскоре после этого родители решили покинуть Танзанию. Им потребовалось несколько лет, чтобы закончить все дела и найти достойную работу в Великобритании. Это был период, когда африканские колонии, недавно получившие независимость от европейского правления, становились национальными государствами. Индийские семьи активно уезжали в США, Канаду и Европу, опасаясь реакции со стороны политически окрепшего чернокожего населения, которое, как они предполагали, могло мстить им за то, что они помогали белым угнетать и эксплуатировать их в собственной стране. Хотя переезд семьи Перейра в Великобританию совпал с волной бегства индийцев из Африки, родители Бхаубааба не уставали напоминать ему, что они уезжают из-за позора, который он на них навлек.
Отец был бухгалтером, а мать – учительницей. Им удалось найти работу в Лондоне и на деньги от продажи их просторного особняка в Дар-эс-Саламе купить небольшую квартиру в Уэмбли. Они начали жизнь с чистого листа, притворяясь, что ничего не знают об «отклонении» Бхаубааба, хотя уже было поздно: семья безвозвратно распалась. Антон и Бхаубааб больше не разговаривали друг с другом, а во время совместных приемов пищи за столом царила такая удручающая тишина, что мать перестала настаивать на том, чтобы есть вместе. Вскоре Антон уехал учиться в университет в другом городе. Некоторое время Бхаубааб продолжал жить с родителями, которые вели привычный для среднего класса образ жизни – их занимали работа, готовка, еда, молитвы, телевизор и походы в церковь, – но их холодность продолжала причинять ему боль. Вскоре Бхаубааб устроился рабочим на ферме и переехал в деревню. Протесты родителей по поводу его выбора профессии были слабыми, как и их радость, когда он приезжал на каникулы. В конце концов он накопил немного денег, получил диплом агронома и устроился менеджером в компанию, продающую мощную сельскохозяйственную технику.
В качестве отчаянной попытки угодить родителям он женился на добродушной католичке. Они прожили вместе год: она ушла из-за его неспособности закрепить брак, то есть заняться с ней сексом, но обещала остаться друзьями. Вскоре они перестали общаться, чему ни один из них не удивился.
Его родители умерли в один год от сердечных приступов. Последним, что он слышал об Антоне, было то, что тот переехал в Индию, где получил должность креативного директора в крупном рекламном агентстве, потом женился и окончательно осел. И вот теперь, спустя почти тридцать лет, ему звонит девушка и утверждает, что является дочерью его единственного брата. Он налил себе еще бурбон и стал ждать.
* * *
Шов после ампутации зажил, и Лакшми уже восстановил силы. Сейчас его терзала лишь жалость к самому себе. Неожиданное появление на пороге его дома девушки в черной майке, темно-зеленых чиносах и с большим рюкзаком за спиной предоставило ему необходимую возможность отвлечься от этого чувства.
– Э-э-э… Я ищу мистера Каджетана Перейра, – произнесла девушка.
– Он живет вон там, – ответил Лакшми, указав на дом Бхаубааба.
– Извините. Водитель высадил меня здесь. Как я могу туда пройти? Нигде не видно тропинки: все так заросло.
– Она с другой стороны. Вообще, давайте-ка я провожу вас к нему.
– Ну что вы. Я не хотела вас беспокоить.
– Вы и не беспокоите. Мистер Перейра, или Бхаубааб, как его прозвали здесь, – мой близкий друг. Я давно собирался его навестить.
* * *
Бхаубаабу достаточно было взглянуть на Сильвию, чтобы убедиться в том, что она действительно дочь его давно пропавшего брата. Неловкость от первой встречи с ней полностью скрыла неловкость от встречи с Лакшми после случившегося, и он почувствовал облегчение. Лакшми смотрел на Бхаубааба со смесью раскаяния и грусти. Теплая улыбка Бхаубааба тут же успокоила его. Взгляд Бхаубааба переместился на Сильвию, которая стояла в растерянности.
– Значит, ты дочь Антона. – Эта фраза прозвучала скорее как утверждение, чем вопрос.
– Да. А вы – мой дядя.
– Входи. Можешь оставить рюкзак в той комнате. Откуда ты приехала? Из Анджуны?
– Да. Я была
