Жизнь начерно - Алёна Даль
Галина Сергеевна приосанилась и поправила причёску. Вот она – минута триумфа! Затрубили фанфары. Ребятишки один за другим стали спускаться в зал, телекамеры ловили растроганные лица родителей и выводили их на большой экран у сцены. И только Лиза стояла одна в слепящих лучах рампы – потерянная, оцепеневшая, неловкая. По её щекам текли слёзы. Это от избытка чувств, – догадалась Галина Сергеевна. – Наверное, сама поняла, что оплошала сегодня с финальным вращением, боялась, наверное, что заметят. Но нет, не заметили (Галя не в счёт). А если и заметили – то простили. И потом дипломы были подписаны задолго до вручения, её оплошность ни на что не влияла.
Вязко тянулись минуты, а Лиза всё стояла посреди сцены. И уже Алевтина Петровна подошла к растерянной девочке, и указала рукой на первый ряд, в котором сидела нарядная бабушка. Но только Лиза не спешила спуститься к ней, а всё высматривала кого-то в толпе у дверей. Наконец, словно очнувшись, девочка рванулась в зал. Но побежала она не к Гале, уже распахнувшей навстречу свои объятия, а куда-то вдаль, к видному только ей зрителю. Галина Сергеевна привстала от неожиданности, не веря собственным глазам. Смартфон выскользнул из рук в бархатное кресло и звонко шлёпнулся на пол.
– Мама, – беззвучно, одними губами произнесла Лиза, уцепившись взглядом за родное, но уже стирающееся в памяти лицо. – Мамочка! – хрипло позвала она окрепшим голосом и побежала быстрее, путаясь в чьих-то ногах, фалдах, любопытных взглядах. Тяжёлый букет бился о колени, шурша целлофаном, оставляя в проходе скользкие лепестки. Телекамера спешила за девочкой следом, бесцеремонно высвечивая, выставляя на всеобщее обозрение боль и радость, отражённые на детском лице.
Вот он – самый любимый её зритель в сегодняшней зале и в целом мире. Любимая, далёкая и желанная, стоящая в тесном проходе мама. Любимая, невзирая ни на что.
Когда полчаса назад мама, зашифрованная в телефоне под буквой «М», позвонила Лизе и сказала, что придёт на концерт, девочка ответила сначала заученными словами Гали: «Не надо. Я не нуждаюсь в этом». Но чужие, произнесённые пересохшим ртом, холодные фразы разбились о мамин голос.
Девочка бежала по проходу, боясь обернуться на Галю, – ведь тогда пришлось бы отвернуться от мамы. А она не могла этого сделать. Потому что опасалась потерять её из виду навсегда. За эти несколько мгновений, наполненные грохотом труб, гулом чужих голосов, дробью сердца, Лиза простила маме всё. И то, что та её бросила, и что живёт вдали от них с папой. Девочка забыла одинокие выходные, мокрую от слёз подушку и дождливые вечера, проведённые с куклой, названной маминым именем. Она не хотела ничего знать о том, что мама плохая и не думает ни о чём, кроме своей работы. Ей не нужны были ни зоопарк, ни фисташковое мороженое, ни летний лагерь под Лондоном. Лизе нужна была только мама, её мама с тёплыми ладонями и запахом шоколада по утрам.
…Прошёл год. Семья Вертинских перебралась из просторной квартиры Галины Сергеевны в пригород. Лиза оставила престижные кружки и записалась в клуб помощи бездомным кошкам. Папа научился сам выбирать галстуки и готовить пельмени. Мама перестала скрываться за буквой «М» и бояться, что бабушка навсегда отнимет у неё Лизу.
И никто уже не вспоминал то время, когда опасаясь кого-то обидеть, они теряли что-то очень важное. Стремясь к компромиссу – упускали решительный момент. Стараясь быть хорошими – становились несчастными.
А Галя… Галя по-прежнему всё замечала и всё помнила. Её список предателей пополнился двумя новыми именами. Но она не теряла надежды стать для кого-то единственной и незаменимой.
Брат
Когда Женёк был маленький, Славка всегда защищал его от дворовых хулиганов. Помогал выводить двойки из дневника. Забирал с тренировок, когда мать задерживалась на работе, а однажды даже ходил вместо неё на родительское собрание. Все вокруг знали: у Женьки Смирнова есть старший брат, и если что – дело придётся иметь с ним. А иметь дело со старшим Смирновым никому не хотелось.
Шли годы. Разница в шесть лет, казавшаяся в детстве неодолимой пропастью, незаметно стёрлась. Оказалось, что со Славкой можно и выпить вместе, и обсудить фигуру Ирки Костровой из 9Б, и посидеть во взрослой компании, где играли на деньги в карты и обсуждали серьёзные мужские дела.
Славка был умный. Щёлкал задачки по математике не хуже отличника Лосева, формулы на лету запоминал, в уме считал, как калькулятор. Но главное – имел нюх на деньги. Как-то раз он придумал многоходовую комбинацию обмена, в результате которой блок жвачки «Педро», привезённый соседом Степаном Петровичем из дружественной Чехословакии, превратился в замшевую куртку со скользкой как змея молнией. За этот талант Славку уважали все, включая мать и Степана Петровича.
О Степане Петровиче следует сказать отдельно. Когда мать овдовела – а случилось это в год Славкиного совершеннолетия – сосед молча взвалил на себя все мужские обязанности по дому. Он и раньше был на подхвате – розетку починить, ножи поточить. Отец мотался по командировкам и не возражал против хозяйственной помощи соседа. В матери он не сомневался, а Степан Петрович был обязан ему жизнью. Однажды отец вытащил его из сизой мартовской полыньи, на себе притащил в дом, отпоил горячей водкой с перцем. Сам же от водки этой и помер раньше срока, оставив двух сыновей и недостроенную дачу в Курино.
Славка учился на четвёртом курсе, а Женька тянул кое-как девятый класс, когда случилась эта история. Мать о ней не знала, Степан Петрович может и догадывался, но молчал. Братья скупали лом золота на «пятаке» возле вещевого рынка и продавали его зубному технику Мовсесяну с немалым для себя барышом. На дворе стоял 95-й. Мать получала зарплату то колготками, то бульонными кубиками, а однажды ей выписали инкубатор для яиц, который она полгода не могла сбыть, пока не нашёлся новоявленный фермер из числа бывших коллег по конструкторскому отделу.
– Брать деньги у матери не по-мужски, – наставлял Славка младшего брата, – а на кармане у настоящего мужика всегда должно что-то шуршать.
Деньги ходили тогда миллионами, за покупками шли с брикетами купюр, перетянутыми резинками. В этой финансовой сумятице при феноменальном Славкином чутье, дела братьев Смирновых пошли в гору. Мовсесян свои обязательства выполнял чётко, недостатка в желающих продать золото не было. Не сумевшие
