Возвращение принцессы - Марина Евгеньевна Мареева
— Иди ты к черту! — отрубил Дима.
Прервав диалог с хитроумным компаньоном, Дима вошел в дом. Побродил по комнатам, потрепал по морде одного из двух своих красавцев догов. Чарли смотрел на хозяина печально и преданно.
Собаки появились в доме три года назад. Никита, Димин сын, потребовал себе в подарок на свое пятилетие. Дима приволок ему пять гигантских плюшевых собаченций. «Живого! — завопил Никита, оттолкнув в сторону охранника Владика, едва удерживающего в растопыренных дланях весь этот собачий выводок. — Я просил живого!!!» Никита рос капризным, балованным. Эдакий наследник Тутти. Дима прощал ему все. Все спускал, все позволял, ни в чем не отказывал. Жена ворчала, взрывалась изредка: «Ну кем вырастет? Дима, мальчик должен знать слово “нет”!» «Не должен, — возражал Дима упрямо и твердо. — Мой сын не должен знать слово “нет”. Тогда ему никто потом “нет” не скажет. Не посмеет сказать».
Купили догов. Никита был счастлив. И Дима был счастлив, и жена… Это было три года назад. Всего три года назад. Детский смех, сыновняя взлохмаченная макушка, о которую Дима любил тереться щекой, русая, как у отца, как у деда. Никита вообще вышел мастью, породой, повадкой, упрямым норовом — в Диму. В Пупковых. Только глаза — как у жены. Темные, чуть раскосые.
Теперь он уже не Пупков. Селиверстов. Никита Селиверстов. Жена настояла на том, чтобы мальчик взял фамилию отчима. Это был страшный удар для Димы, чудовищный. Дима долго не мог оправиться. Но и воспрепятствовать не смог.
«Ничего, — сказала жена, бывшая жена. — Ты себе еще родишь наследника. Твоя певичка тебе родит. А Никита будет Селиверстов. Так я хочу. И мой муж так хочет».
Тоска… Дима стоял у мансардного окна. Вечер, осень, где-то жгут костер… У поп-звезды опять тусовка, народное гулянье в палисаднике. Собрался весь фанерноголосый бомонд. Хохот, визг, шашлыками пахнет… Пахнет шашлыками, пахнет дымом, сырой опавшей листвой, сосновой корой, пропитанной сентябрьскими дождями… Тоска. Какая тоска! Что же делать? Что с ним происходит? Понятно — что. Он всех потерял. Все потерял. Сам виноват. Сам виноват во всем. Только сам.
Что он молол там, затейник Лева, про каких-то графинь-княгинь? Ну да. Титул. Товарное клеймо. Остроумный рекламный ход. Забавный, неожиданный, ничего не скажешь. Только на дьявола ему, Диме, ввязываться в эту сомнительную авантюру?
А что? Приключение Хоть какое-то спасение от неотвязной хандры. Никита теперь — Селиверстов, а он, Дима, будет Дашков. К примеру… Волконский-Болконский. Ваше сиятельство. Ваше сиятельство, не соблаговолите ли вы отведать… Позвольте представить вам. Фрак, цилиндр, монокль. Чего еще там… Труакатр. Дима рассмеялся. Чушь собачья!
Труакатр… Же не манж па сис жур. Попробовать, что ли? Дима достал мобильный. Чушь, конечно, дурь, блажь, но все-таки приключение. Авантюра! Авантюры он обожал. Неизбывное, невытравляемое с возрастом мальчишество еще жило в нем, тридцатитрехлетнем солидном мужике. Дима был азартный, рисковый. На том и стоял. На этом и дело свое выстроил, и преуспел в нем.
— Лева, — сказал он весело, дождавшись, пока Лева ему ответит. — Дрыхнешь там, что ли? На восьмой гудок подошел. Слушай, ты давай-ка смотайся в это, как его там… Дворянское собрание, да?.. Составь мне списочек невест с родословной. Только смотри, чтобы им не под девяносто было! Чтобы челюсть не выпадала. А то найдешь мне старушенцию с буклями, какую-нибудь Пиковую даму. «Три карты, три карты», — пропел он. — Нет, я — не Германн. Я — другой. Давай, действуй! Поезжай туда завтра же.
Дима стоял посреди маленького двора и озадаченно озирался. Бог ты мой, он уж и забыть успел о том, что есть еще на свете такие дворы — грязноватые, тесные, облепленные со всех сторон четырехэтажными панельными «хрущевками»… Как они там живут, в этих каморках, в этих крохотных кухоньках, в подслеповатых комнатенках с низкими потолками? Бедные, бедные люди… Какая-то старуха плелась к магазину, пустая авоська болталась у нее на согнутом локте.
— Поди дай ей денег, — велел Дима охраннику Владику.
Лева выбрался из машины. Глянул в бумажку с адресом, сверился с номером соседнего дома.
— Дмитрий, — произнес он решительно и весело, — нам сюда. Ну? Чем тебе не особняк Рябушинского? Наша графинюшка проживает именно здесь. Дом шестнадцать, корпус семь Все верно.
Дима вошел в подъезд вслед за Левой и брезгливо поморщился: в подъезде воняло кошачьей мочой, дешевым портвешком — по всей видимости, местные алкаши облюбовали этот подъезд для ежевечерних возлияний. Где-то совсем рядом, за стеной, какая-то женщина кричала визгливо и яростно, потом загремела посуда, хриплый мужской бас пятистопно выругался…
— Слышимость, а? — усмехнулся Лева, одолевая пролет за пролетом. — Хрущобы… Детство мое золотое…
— Да ну? — изумился Дима, едва за ним поспевая. — У тебя же папаша был дантист. Неужто в хрущобе куковали?!
— А ты как думал? — хохотнул Лева, остановившись у двери под номером девятнадцать. — Знаешь, сколько зубов ему пришлось запломбировать фраерам всяким, прежде чем он на кооператив в Сокольниках заработал? Мало не покажется… Ну-те-с, к делу! — И Лева нажал кнопку звонка, переложив шикарный букет (гладиолусы в пестрой кружевной фольге) из правой руки в левую.
Дверь открылась почти сразу же.
Худенькая пожилая женщина в пальтишке из болоньи стояла на пороге и испуганно глядела на нежданных гостей.
— Что же вы не спрашиваете «кто там», сударыня? — поинтересовался Лева наставительно. — Крайне неосмотрительно с вашей стороны. Нравы падают, криминал растет… Госпожа Шереметева здесь проживать изволят?
«Зачем он ерничает? — подумал Дима с досадой. — Издевается над несчастной старушенцией, козел… А может, это она и есть — Шереметева? Ошибочка вышла, опечаточка в списке: вместо семидесяти лет поставили тридцать восемь. Мда… Вот тебе, Дима, и невеста. Пойдешь под венец с божьим одуванчиком».
Он вспомнил картину «Неравный брак»: постный старец и скорбная молодка у алтаря. Дима представил себя на месте молодки: размордевший верзила под воздушной фатой… Заржал в голос, не удержавшись.
— Могу я видеть госпожу Шереметеву? — повторил Лева, с удивлением покосившись на компаньона.
— Здесь господ нет, — отрубила женщина. Она уже справилась с растерянностью. — Здесь в основном товарищи. Нина! Вставай! К тебе!.. Проходите. — Она посторонилась, впуская визитеров в крохотную прихожую. — Что-то к нам какая-то публика непонятная зачастила, — добавила она вполголоса, словно для себя.
— Всему свое время, сударыня, — успокоил ее Лева, с любопытством озираясь по сторонам. — Мы приоткроем завесу над тайной. Вот чайку нам нальете, тогда и…
— Проходите в кухню, — вздохнула женщина. — Нина! — крикнула
