Обязательно завтра - Юрий Сергеевич Аракчеев
Было много народу, давка – конец рабочего дня, – проехали только две остановки вместо трех, вышли, пошли пешком. В автобусе на нее смотрели, слишком уж она выделялась – красивая, яркая, – ей было неприятно, и она еле сдерживалась. У нее дорогая, модная шубка с капюшоном, и вообще она очень эффектна. Неестественно выглядела среди толпы. Неуместно, пожалуй, выглядел и я рядом с ней – в заштопанном дешевом плаще. Не знал просто, куда деваться…
Ветер дул нам в лица, когда шли, было совсем пасмурно, нависли низкие тучи, вот-вот пойдет дождь. Замерзли оба, но она сказала, что редко бывает на улице, и прогуляться ей полезно. Говорили мало, но я и не чувствовал необходимости говорить. Все рушилось непоправимо, уже разрушилось, казалось мне. Я прямо-таки коченел в горечи.
Вошли во двор, она, оживившись вдруг, начала рассказывать, как в среду, когда все пятеро ехали сюда, взяли такси, две машины, и на второй машине, куда они сели вдвоем с Костей, не знали, куда ехать, потому что первая скрылась. Но Лора почувствовала и угадала, и они приехали куда нужно.
«Почувствовала и угадала» – так и сказала теперь.
Поднялись по лестнице, вошли в квартиру, она поздоровалась с одной соседкой в передней у раковины и с другой в коридоре… Вошли в комнату, я тотчас запер дверь. Сняли пальто. Она была в той же красной шерстяной кофте и темной тесной юбке. Как тогда. Только сережки – я заметил – другие: длинные, прозрачные стеклянные капли. Как большие застывшие слезы, подумал почему-то.
Что делать? Мучительно я соображал. Не знал, как быть, что правильно! Со мной творилось непонятное что-то… Почему – не понимал.
Включили радиолу, поставили музыку. Она закурила – «сегодня на работе день был такой, что не успела и покурить…» Смотрели журнал, польский «Фильм», раз десять подряд перелистывали, дурачась, пытались разобрать, что там по-польски написано. Потом строили пирамидки из спичек… Дурдом.
Я все еще был в трансе, но и она, как ни странно, была взволнована.
– Ну, куда пойдем? – спросил я зачем-то.
– Никуда не хочется, – сказала она. – Давай отдыхать.
– Зря не зашли в магазин по дороге, – спохватился я. – У меня дома ничего нет…
Ведь и действительно вина нет, а девушку, вот, привел. Совсем с ума сошел.
– Может быть, сейчас в магазин сходим? – добавил совсем уж по-идиотски.
– Нет, не надо. – Она улыбнулась. – Зачем?
Зазвонил телефон в коридоре, и в дверь постучали. Я зачем-то пошел… Звонила опять Регина, пыталась по телефону читать свои последние стихи, я едва не взорвался, грубо сказал, что занят, она обиделась. Ее голос был словно из другого мира. Голова моя кружилась…
Когда вошел в комнату, увидел, что Лора лежит на тахте и курит. Я сел рядом. Потом прилег. Положил руку на ее плечо, не зная, что делать дальше. Сердце трепыхалось отчаянно.
– Я сама этого хочу, – сказала она вдруг, но как-то невнятно.
Я не понял, переспросил.
Она кокетливо, с улыбкой повторила и покраснела тотчас. Я лежал, не шевелясь, осмысливая, приходя в себя…
– Ты знаешь, я чего-то боюсь, – сказала она еще, серьезно.
– Чего? – тупо переспросил я.
– Не знаю. Не хочется нарушать, понимаешь…
Она внимательно посмотрела на меня.
– Мужчины меняются после этого, – добавила с грустью.
Я вдруг по-детски стал уверять, что не изменюсь, зря ты так думаешь, скорее наоборот, если что и изменится, то в лучшую сторону – ведь это естественно для нас теперь, правда же.
Но мне самому вдруг стало страшно.
Она хотела задать какой-то вопрос, не решалась.
– Ты что-то хочешь спросить? – догадался я.
– Да… А ты… У тебя… У тебя с кем-нибудь было? – спросила и покраснела опять.
О, Господи. Она решила, что я совсем мальчик. В двадцать пять лет… Боже, боже… Но ведь я и правда вел себя так, что…
– Ты, что, боишься меня испортить? – спросил глупо.
– Дурачок, – сказала она тихо.
И добавила:
– Выйди на несколько минут, хорошо?
Я вышел послушно, постоял в прихожей у раковины, перекинулся чем-то незначащим с соседкой. В голове пустота, сердце колотилось отчаянно.
Вернулся в комнату. Увидел, что Лора уже в постели, что-то делает, наклонившись. Понял, что пришел рано.
– Я погашу свет и не буду смотреть, хорошо?
Погасил, подошел к окну. Голова кружилась, глухо стучало сердце. Я смотрел в окно и не ощущал Лору в комнате за спиной. Уже совсем стемнело, горели на улице фонари, лежал мокрый снег…
– А сердце бьется, – сказал вслух зачем-то.
– Что ты сказал? – деловито переспросила она за спиной.
Повторил. Громче.
– Можешь идти, – позвала она.
Я повернулся, пошел.
Она лежала под одеялом. И смотрела на меня, ожидая – я видел это в свете уличных фонарей из окна. Начал раздеваться автоматически. Руки не слушались.
– Мне куда, на старое место? – идиотски пошутил я.
И – шагнул к стенке, неуклюже перешагнув через Лору. И влез под одеяло, путаясь. Теплая, она повернулась ко мне…
«Только не волноваться, только не волноваться» – застучало молоточком, а голова работала четко и ясно, и промелькнуло в сознании что-то очень важное, нужное, чего я никак не мог сообразить раньше – какой-то сюжетный поворот в моей новой повести, – а тело словно провалилось в пустоту. Словно все прошлое, болезненное мое, убогое прошлое, хранившееся где-то во мраке нижнего, скрытого отдела сознания, словно оно вдруг надвинулось – властно, требовательно, напомнило о себе, сковало… Стало жутко, я лишь головой, лишь рассудком ощущал рядом, совсем рядом горячее, нежное тело Лоры… Но чувствовал себя на вышке, с которой надо прыгнуть, обязательно прыгнуть, и захватило дух, а сердце готово было остановиться, и я был где-то далеко сейчас, но не здесь, не с ней…
А потом пришел стыд.
– Глупышка ты мой, – ласково сказала она, тихонько поглаживая мое плечо.
До меня не сразу дошло то, что она сказала, только интонация, но я ощутил, что меня, словно на канатах, спустили вниз.
– Глупышка ты мой, – повторила она так ласково, так по-матерински спокойно.
Тут уж я чуть не заплакал. Лицо ее светилось нежностью. Я не увидел в нем ни разочарования, ни насмешки – ничего, что могло бы меня обидеть.
Да, это опять была она, та самая Лора, которую я видел в четверг ночью, а потом и утром. Это о ней я думал все четыре долгих дня и перед встречей сегодня. «Глупышка ты мой…» Господи, господи…
Я лежал безвольный, слабый, тело казалось чужим.
– Было у тебя еще с
