Влас Дорошевич - Семья и школа
Отчего они «на службе» превращаются в таких чёрствых чиновников, эти люди, которые в частной жизни ведь такие же милые люди? Почему они оставляют все «штатские чувства» в швейцарской, вместе со штатским платьем, и, переодеваясь в вицмундир, застёгивают на все пуговицы свою душу?
Мне жаль всех трёх жертв этой трагедии, кровью обагрившей школу: и бедного директора, оставившего после себя семью, и учителя, раненого и пережившего ужас, и мальчика, вся жизнь которого теперь исковеркана и изломана.
В школе делают облегчения. Уничтожают экстемпорале. Но прежде всего, главнее всего, должна исчезнуть канцелярская сухость, департаментская холодность, превращающая нашу школу в «службу» и учеников в «маленьких чиновников».
Маленькие чиновники
Я берусь за перо для того, чтоб защищать теперешнюю среднюю школу. Не троньте этих кругов! Этих восьми кругов маленького гимназического ада!
— Я больше не знаком с Карлом. Карл негодяй: «он не знал родительного падежа от слова „domus“[5]».
Так рассуждали два маленьких школьника, когда Гейне выезжал из Дюссельдорфа.[6]
У нас Гейне этого бы не услыхал!
— Скворцов Евдоким — зубрила! Он знает даже, как склоняется слово «domus».
Бьют зубрил, и истинные герои сидят на последней скамейке.
Поколениями школьников выработалась традиция, что истинный негодяй, это — тот, кто всегда учит уроки. К нему относятся так, как в департаменте относились бы к чиновнику, который стал бы моментально предупреждать всякое желание начальства, который таскал бы работу к себе на дом, не пил бы, не ел, не спал, чтоб только выполнить приказания начальства.
— Выслужиться хочет, каналья!
Первый ученик — изменник класса. Гнуснейший из изменников. Он для того и зубрит исключения, чтоб подвести своих товарищей.
— Вы не успели приготовить урока? А почему же Скворцов Евдоким успел?!
Первый ученик — первый не только по отметкам, но и по количеству получаемых щелчков.
Зато ученик, который списывает все extemporalia, уроки просматривает во время «перемен», отвечает не иначе, как с подсказкой, и даже книг домой не носит, а оставляет их в парте, — предмет удивления, благоговения, зависти всего класса.
У нас нет средней школы, у нас есть канцелярия, в которой маленькие чиновники отбывают восемь лет тяжёлой, утомительной, скучной службы. И никто не ходит учиться. Ходит отбывать ужасную повинность:
— Потому что это необходимо.
Прослужишь восемь лет в гимназистах, дослужишься до студента. Точно так же, как папа, пробыв десять лет в коллежских секретарях, дослужился до надворного советника.
Тихо туманное утро столицы… По улице медленно ползёт маленький клоп-гимназист. Ранец за плечами, много дум в голове:
— География нынче не вызовет: в прошлый раз вызывала. Арифметику подзубрю во время большой перемены. Латынь… Семёнову щелчков надаю, чтоб дал extemporale списать! Немец не велик чёрт, да и Шустер Карлушка, немчура, подскажет. Всё!
А в это время отец этого клопа, кутаясь в ватное, поношенное пальто, идёт на службу и рассуждает:
— С докладом сегодня не ходить, доклады по четвергам. Значит, эти бумаги можно пока и в сторону. Резолюцию по делу № 000 надо заготовить. Ну, это можно на Иванова 32-го прикрикнуть: «Что вы баклуши бьёте? Сядьте-ка вот да заготовьте резолюцию. Лучше будет». Дело за № 00… Можно будет при отношении в другое ведомство послать, оно и с рук долой. Надо только отношение позаковыристее написать. Ну, это можно Иванову 35-му дать. Человек старательный, ему выдвинуться хочется. Кажется, — и всё?
Скажите, велика ли разница между сыном и папашей? Между департаментом и гимназией? Между отношением к науке и отбыванием канцелярской повинности?
Да и откуда этому клопу набраться другого отношения к науке?
— Зачем непременно нужно знать, что глагол «кераннюми» употреблялся древними греками за 1000 лет до Рождества Христова для обозначения «смешивать» вино с водой! Когда древние греки смешивали муку с песком, они прибегали для этого к другому глаголу. Зачем знать это, когда и греки эти уж давным-давно померли, да и вина этого нет, и смешивать теперешнее вино нечего: оно уж смешано. Зачем? Никто в целом мире не даст на это ответа пытливому уму маленького мальчика.
Мама…
Я беру среднюю семью. Милую среднюю семью, где при детях говорят правду. Есть высшие семьи, где при детях ведут педагогические разговоры, т.е. лгут. Так с детства детская душа отравляется ложью в педагогических целях. В этой высшей семье, если мальчик спрашивает за вечерним чаем отца:
— Папа, для чего мне нужно знать, что глагол «кераннюми» древние греки употребляли только тогда, когда делали крюшон… т. е. я хотел сказать, когда смешивали вино?
Отец делает очень серьёзное и наставительное лицо:
— А как же, это весьма важно… Это необходимо знать, во-первых, для того…Гм… для того…вообще шёл бы ты в детскую! Девять часов!
И у мальчика, если он не безнадёжно глуп, невольно мелькает в голове совершенно логический вывод:
— Какой, однако, папа болван! Говорит, что очень важно, а почему — не знает!
И когда мать, по выходе сына, замечает:
— Зачем ты его выгнал? Отчего было не объяснить ребёнку?
Отец только разводит руками
— Да Господь его знает, зачем необходимо знать этот гнусный греческий глагол. Решительно, кажется, незачем! Но ведь нельзя же говорить этого детям! Семья должна поддерживать, а не разрушать авторитет школы!
Так делается в высших семьях, живущих по принципам, а в средней семье, где живут только на жалованье, это происходит иначе.
Мама, милая, но немного наивная, нередко говорит, глядя на бледное, измученное лицо ребёнка:
— Ну, латынь, это я ещё понимаю. По-латински пишут рецепты. Но зачем их заставляют зубрить по-гречески?
Ей, наслушавшейся, как зубрит сын, часто снятся страшные сны.
Снится, что она идёт за 1000 лет до Рождества Христова по римскому форуму, а кругом гуляют неправильные глаголы и сплетничают про последние исключения из третьего склонения:
— Слышали, panis-то оказывается мужеского рода!
— Ах, и не говорите! Такое бесстыдство. Быть мужеского рода и носить женское окончание!
— Изнеженность и испорченность нравов!
— Piscis тоже мужеского рода и даже cucumis![7]
— Да, много есть имён на is masculini generis![8] Ничего не поделаешь!
В это время раздаются междометия, и на форум въезжает Цезарь. Гай Юлий Caesar[9], мужеского рода и третьего склонения. Бедная мать кидается к его колеснице:
— Сжальтесь! Моему сыну, Иванову Григорию, может быть, знаете! Такой маленький мальчик, он переводит теперь ваши «комментарии»![10] Ему поставили единицу за то, что он не знал супина от глагола «do»[11].
Но Юлий Цезарь, мужеского рода, только машет рукой.
— Меня самого, сударыня, съели герундии и супины! Берегись!
И на её глазах переезжает её сына триумфальной колесницей.
Бедная мать в ужасе вскрикивает и просыпается, а за чаем рассказывает страшный сон:
— К чему бы это? Непременно Гришеньке по латыни единицу поставят, и он не перейдёт. Ах, кто это только эту латынь выдумал!
Отец…
Но отец и сам-то решительно не знает, зачем он с такой ясностью всю жизнь свою помнит:
— Дарейю Кай Парюсатидос гигнонтай пайдес дюо, пресбютерос мэн Артаксерксес, неотерос дэ Кюрос.
Много очень важного, очень нужного, очень интересного в жизни забыл, — а вот «Дарейю» с «Парюсатидос» помнит, и будет помнить до гробовой доски. Он когда-то пустил их в свою голову, и эти Дарий с Парисатидой — жильцы, которые ничего не платят, но иногда производят шум по ночам. Зачем он их держит в голове? Раз только он их вспомнил. Это было ночью, когда он только что заснул, утомлённый и измученный. Как вдруг ему приснились Дарий и Парисатида, которые тут же при нём родили двух сыновей и почему-то сказали, что это «по-гречески», в виде исключения. Он вскрикнул от изумления, проснулся и долго потом не мог заснуть, нажив головную боль.
Что хорошего, полезного в жизни произошло от того, что его заставили зазубрить про этих двух персидских родителей?
Зачем он помнит это, зачем его учили этому?
Что скажет он, если сын спросит его, когда и сыну очередь дойдёт до «Дария и Парисатиды»:
— Зачем это?
Что скажет он, кроме:
— Начальство так велит!
И не будем осуждать отца, который ещё не изолгался до того, чтобы давать родному сыну педагогические ответы.
Что бы ответили мы по чистой совести, если бы нас спросили:
— Зачем мы учили и зачем мы помним всю жизнь, что «много есть имён на is masculini generis»?
Я знаю только один случай, когда исключения из 3-го склонения принесли пользу.
Это было 4-го декабря, в маленьком городке, населённом, кажется, исключительно Варварами. По крайней мере, собравшись на именины к одной из Варвар, мы никак не могли в целом городе найти ни одного музыканта. Хоть бы дворника с гармоникой! Все были разобраны по именинницам. Тогда решили танцевать под какие-нибудь общеизвестные стихи, которые все будут петь на какой-нибудь общеизвестный мотив.
