Выходи гулять! Путешествие по дворам нашего детства - Алексей Юрьевич Фёдоров

Алексей Федоров

Выходи гулять! Путешествие по дворам нашего детства

Поколению менеджеров посвящается

Непридуманные истории о нашем прошлом от Алексея Федорова

© Федоров А.Ю., текст, 2025

© Юганова М.И., иллюстрации, 2025

© Михайлов С.В., иллюстрации, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Там, где должно быть вступление

Когда я был маленьким, тополя были большими. Эти интервенты окончательно захватили Москву к началу 80-х. Говорят, тополями столица обязана Никите Хрущёву. Правда, не они, а платаны и кипарисы вызывали у генерального секретаря прилив ностальгической нежности. «Такие красивые деревья должны расти во всех советских городах», – однажды сказал генсек. Но даже высочайшее распоряжение не смогло сделать платаны более морозоустойчивыми, они никак не хотели приживаться севернее Геленджика. Кипарисы застыли на окраинах Краснодара. Самым похожим на оба дерева оказался тополь.

Главным достоинством тополей была способность вырабатывать пух. Пух хорошо горел, и мы с пацанами жгли его весь июнь. Главным же недостатком была хрупкость, из-за чего друзья попеременно гремели гипсом. Меня подвела ива, но оказалось, что они с тополем родственники. Хрупкости следует отдать должное: Москву основательно проредил от тополей легендарный ураган 98-го года.

Когда я был маленьким, было ощущение большой страны. Плохая она была или хорошая – об этом до сих пор спорят историки, политики и большинство моих знакомых. Но одно могу сказать точно: жить в ней было безопаснее. В наш двор (а именно из двора, словно из гоголевской «Шинели», выходили тогда в жизнь новые поколения москвичей) родители спокойно отпускали гулять своих детей. Когда начинало темнеть, дворы наполнялись протяжными родительскими голосами: «Серё-ё-ёжа, домой! Ви-и-и-и-и-и-ика, домой!» Вслушиваешься – нет, не меня, какое счастье. А если не повезло, набираешь полные лёгкие воздуха и что есть силы шлёшь в сторону дома стандартное звуковое сообщение тех времён: «Пять минут!!!»

В большой стране были большие очереди. Очередь выстраивалась буквально за чем угодно, от хлеба до бижутерии. Когда я рассказываю своим детям, что на моей руке шариковой ручкой был написан номер 724, который нельзя было смывать три дня, они недоверчиво улыбаются. Когда однажды показал им, где заканчивалась очередь в булочную, тоже не поверили: не может очередь за хлебом тянуться через весь квартал. С годами я, кажется, понял ещё одну причину ажиотажа – такого вкусного хлеба мы не ели больше никогда в жизни.

Наше дворовое детство пахло сиренью и забродившими арбузами, дизельным чадом рейсового «Икаруса» и пластиком аудиокассет, индийским чаем и жвачкой «Турбо». Удовольствия были простыми, подарки запоминающимися – на день рождения тебе могли подарить жевательную резинку. Наличие вкладыша вместо фольги возводило счастье в абсолют. Потому что сразу появлялся пропуск в мир большой игры – настоящий джентльменский клуб нешуточных баталий во вкладыши. Девочек сюда не допускали. Пока они прыгали через резиночку в школьном дворе, пацаны со сбитыми набок пионерскими галстуками, рассевшись под школьной лестницей, истово стучали по полу ладонями, переворачивая бумажные квадратики с изображением автомобиля или динозавра. Игра азартная, на выигрыш нередко ставили мелочь, поэтому учителя и дежурные старшеклассники отлавливали игроков и нещадно наказывали.

Один раз меня поймали. Строгий комсомолец с едва пробивающимися усиками вытянул меня за ногу из-под лестницы, крепко взял под локоть и потащил к кабинету директора. Правда, по дороге мы завернули в мужской туалет.

– Мелочь есть? – спросил он не церемонясь.

– Я всю проиграл, – попытался я соврать убедительно.

– Выворачивай карманы, – не поверил мне старший.

Я вывернул так, чтобы пятнадцать копеек остались зажатыми в кулаке:

– Вот.

Тут же последовал подзатыльник:

– Кулак раскрывай.

Пятнадцать копеек переместились в карман комсомольца. Опытным движением старшеклассник залез за пазуху моего школьного пиджака и извлёк солидную пачку вкладышей, в большинстве от «Турбо». Всё моё состояние! Послюнявив палец, медленно пересчитал. Двадцать восемь. Ещё раз, уже быстрее, отсчитал четырнадцать и убрал себе. Оставшиеся небрежно запихнул мне обратно в пиджак:

– Дуй отсюда и больше не попадайся.

Сердце заколотилось, ком моментально подступил к горлу, в носу защипало, слёзы тут же брызнули из глаз. В бессильной злобе, почти не контролируя себя, я проскулил:

– Обул, падла!

Комсомолец резко развернулся в дверях, я уже был готов к удару под дых и последующим поджопникам, но он лишь снисходительно улыбнулся:

– Да не ной ты, я тебе по-братски оставил. Отыграешься.

Компашка

Сначала я познакомился с Максом. В первом классе я уже дулся на маму за то, что всё ещё не отпускает меня гулять одного. В качестве компромисса была выбрана методика невидимого слежения: мама сидела на лавочке в центре детской площадки, а я курсировал по периметру двора, ощущая себя почти свободным. Копошась в куче мокрых осенних листьев, я увидел парня, слонявшегося вдоль забора старого детского сада. Парень подходил всё ближе и ближе. В какой-то момент он остановился совсем недалеко.

– В эту кучу можно прыгать с забора, – обратился он ко мне после долгой паузы.

– Я хотел, но на него трудно залезть, – ответил я.

– Трудно, если ты один. Я могу тебя подсадить, и ты прыгнешь. А потом ты поможешь мне, – предложил он.

– Я, кстати, Лёха, мне почти семь, – прохрипел я, изо всех сил подтягиваясь на железную планку забора. Ноги отчаянно проскальзывали по мелкой рабице, новоиспечённый товарищ в это время тужился, заталкивая меня наверх. – Но одноклассники зовут меня Поэт, потому что я пишу стихи и уже прочитал несколько стихотворений перед классом.

– Максим, мне восемь, – ответил он, когда я наконец очутился наверху и балансировал на тонкой рейке, словно канатоходец.

У Максима была старшая сестра, которой было поручено наблюдать за братом издалека, кроме того, на балкон третьего этажа периодически выходила мама. В каком-то смысле мы оказались собратьями по опеке. Целый год мы гуляли вдвоём. Потом он познакомил меня с одноклассником Тимуром – Тимой, жившим в соседней пятиэтажке. Кажется, его папа был кооператором и ездил на новой «девятке». У Тимы были дорогие спортивные костюмы и хорошее воспитание.

На два этажа выше Тимы жил Хоха, его прозвище было производным от фамилии. Он был из цирковой семьи и к своим шести годам успел посетить Японию. Большую часть времени Хоха проводил